Житейское море или сказ о буднях городской Тульской больницы

      Ну, вот и Новый год. Завтра. 31 декабря.       Отмечать вы само собой будете на работе. Дежурство же Мамин не станет вам отменять ради такого праздника.       Поэтому вечером 30 декабря вы с Ильей Анатольевичем свинчиваете с рабочих мест на два часа раньше. Во-первых, вы еще подарки не купили. И даже дочери не купили. Хотя ответственные родители так никогда не делают. Ответственные родители за месяц подарок выбирают. А самые ответственные — за полгода. Но вы безответственные, поэтому вам можно.       Во-вторых, продукты к празднику тоже кому-то покупать надо. Не сидеть же всем коллективом в Новый год на диете. Хотя если больных будут везти одного за другим (а вы точно знаете, что будут!), то будет не до еды. Но без праздничного стола коллеги работать отказываются. Наотрез. Даже Марья Васильевна жаждет праздника, мандаринов и елки в ординаторской. Поэтому вам, как единственным обладателям собственного транспортного средства, и поручено привезти праздничный стол. Еду то есть. Чем больше, тем лучше. Стол-то у вас в ординаторской есть. И в операционной есть — будет, где развернуться, если что.       По магазинам ты ходить не любишь. И Илья Анатольевич не любит. По магазинам любит ходить только ваша дочь Женечка. Потому что в результате таких походов обязательно обзаводится какой-нибудь жизненно необходимой вещью. Мягкой игрушкой там, куклой или еще какой тушкой гуся. Тушкой они с Ильей обзавелись, когда сами в магазин ходили. Без тебя. Ты на дежурстве была, поэтому оставила Илье Анатольевичу список, чего купить. Пока составляла, поймала себя на мысли, что как-то странно составлять список Илье. Вот Степану нормально было. А с Ильей у вас какие-то другие отношения. В которые список с продуктами никак не укладывается. Хотя семья — это и покупка туалетной бумаги тоже. Вы же семья. Значит справитесь. — А я ведь никогда раньше со списком по магазинам не ходил, — прерывает твои мысли Илья удивленным голосом. — Ну, надо же когда-то начинать! — бодро отвечаешь ты, чтобы он не отвертелся, и тебе не пришлось самой тащиться в магазин. — И тефтельки мне раньше тоже никто не готовил…- мечтательно продолжает Илья Анатольевич, нежно взирая на тебя. И на холодильник. Ревнуешь его к холодильнику. Ужас какой-то! Эмпирическим путем выясняешь, что ты для него важнее холодильника. Раз в сто. А может в двести. В результате опаздываешь на работу. Дописываешь реестр необходимого быстро, корявым почерком. Ты же врач все-таки. Имеешь право писать неразборчиво. Результат не заставляет себя долго ждать. Во-первых, в список ты писала курицу, но Илья почему-то решил, что гуся. Во-вторых, гуся он в магазине нашел только в игрушечном виде. Даже не он нашел, а дочь. Илья Анатольевич сверился со списком, обнаружил там что-то похожее на гуся и разрешил дочери брать его со всеми потрохами. — Что это? — изумляешься ты, вернувшись с работы, и увидев, как дочь ковыряется с этим «чудовищем» на полу. И гусь, и потроха изготовлены из резины. Прямо анатомическое пособие, какое-то. Кто эти игрушки придумывает?! На ярлыке — надпись «Игрушка предназначена для детей от 0 до 3-х лет». В красках представляешь, как «этим» играет грудной младенец. -Сеня, дичь! — радостно оповещает тебя Илья Анатольевич, — ты же просила гуся — вот он! -А-а-а-а, — тянешь ты, вспоминая, чего ты там утром просила и зачем тебе понадобилась в хозяйстве несчастная игрушечная птица. — Только у него печень какая-то увеличенная. Гепатомегалия налицо. Гепатит наверное у гуся. Или цирроз печени, — разглядывая изъятые дочерью резиновые внутренности гуся, диагностирует Илья Анатольевич. — Откуда у него цирроз, он что, гусь-алкоголик что ли? Может сердечная недостаточность? — ты сама не замечаешь, как включаешься в обсуждение диагноза гуся. Игрушечного. Докатились Вы, Евгения Павловна, однако, — озаряет тебя мысль. — Чего-то сердце у него трехкамерное — как у лягушки, — сообщает Илья, разглядывая резиновую фигню, меньше всего похожую на сердце. — Гусь — мутант с циррозом, — выносит он окончательный диагноз и возвращает внутренности хнычущей дочери, размазывающей по ковру выпотрошенную резиновую тушку. -Илья Анатольевич, это не сердце — это селезенка! — не остаешься в долгу ты, — а еще кандидат наук! — Юсь — матант! — радостно повторяет дочь и одним движением руки запихивает в гуся все системы жизнедеятельности организма вперемешку. Через переднее физиологическое отверстие. То есть через рот. Точнее — клюв. Гуся теперь зовут «Тетушка Юсь». Потому что Илья знает французский, а «ma tante» в переводе «моя тетя».       Гусь становится самой любимой игрушкой дочери (само собой после хомяка Никифора, ведь он — живой и светится), в связи с чем, ты натыкаешься на него в самых необычных местах.       В вашей кровати, скажем, периодически обнаруживается то ли сердце, то ли селезенка, а еще, то ли почки, то ли легкие. На кухне в вазе лежит непосредственно тушка. Изъеденная циррозом и пожеванная хомяком печень располагается на подоконнике в комнате, а бедренные суставы в мыльнице.       Собрать все это в одного целого гуся уже не получается ни у кого. Все обратно в тушку не запихивается и не помещается. Констатируете, что медицина, в лице хирурга и хирурга — травматолога, бессильна. Пациенту место в морге в мусорном ведре, но дочь упорно не желает с ним расставаться. Ну и что, что без печени, почек, костей и селезенки. «Все равно его не брошу, потому что он хороший». -Наверное, она у нас ветеринаром будет, — выдвигает новую версию будущего трудоустройства дочери Илья Анатольевич. -Может балериной? Чего ветеринаром-то? — поддерживаешь беседу ты. -Может, — легко соглашается Илья. -Вот она, та девушка, которую он будет любить вечно, — думаешь ты, — даже если она шпалы будет укладывать, а не на сцене Большого театра порхать. Тридцатое декабря. Вечер. Доезжаете, наконец, до магазина. Большой торговый центр. В продуктовом отделе не протолкнуться. Граждане, как очумелые, бегают с тележками. Нет, с телегами. И сшибают все на своем пути. Попутно кидая в тележки все, до чего можно дотянуться. Полки почти пустые. В некоторых отделах совсем пустые. — А нам что, войну объявили? — интересуется у тебя Илья, — может, не пойдем тогда? — с надеждой вопрошает он. — Мы быстренько сходим и вернемся, — утешаешь его ты.       Набираете все, что нужно.       По дороге становитесь свидетелями ссоры и чуть ли не драки в отделе «Охота и рыбалка». Кому-то чего-то не хватило. Выясняется, что дерутся две женщины — пенсионерки. Интеллигентные с виду женщины, в шубках и шляпках. А дефицитным товаром оказались ледорубы. Те, которыми лед ковыряют, чтобы рыбу зимой ловить. Зачем они двум пожилым женщинам остается для вас с Ильей загадкой.       Ближе к полуночи возвращаетесь домой. Затаренные так, что можно пережить ядерный взрыв. А может даже два взрыва. Предновогодний магазинный ажиотаж не совсем обошел вас стороной.       На этом эпопея не заканчивается. Еще салаты готовить нужно. Не в отделении же ты овощи будешь резать в перерывах между больными. Там и без овощей есть кого порезать и кого зашить.       Илья Анатольевич без энтузиазма кромсает морковку для салата. Большими некрасивыми кругами. Сам вызвался помочь, а теперь страдает.       Заканчиваете кулинарные упражнения ближе к четырем утра.       Через четыре часа, так и не выспавшись, выдвигаетесь на работу. Ты тащишь дочь Евгению (не оставлять же ребенка одного в квартире на праздник — няня-то со своей семьей будет Новый год отмечать), Илья Анатольевич навьючен как ишак. Тащит продукты, еловые ветки и три тазика с салатами. Тазики громыхают на весь подъезд и норовят перевернуться, обогатив содержимым заплеванный пол в подъезде.       С трудом сдерживаешься, чтобы не сказать фразу из юмористической передачи: «Возьми ребенка, отдай вазу, вечно у тебя все из рук валится!».       Благополучно доставляете все к машине. Да, и тазики с салатами тоже. Долго решаете, что пристегнуть в детском кресле — ребенка или салаты. Поскольку вы не совсем плохие родители — пристегиваете ребенка. Салаты ставите рядом. А зря. Дочь Евгения страшная затейница. Особенно по утрам. Особенно, когда вместе с вами куда-нибудь едет. Вы так редко видитесь, что для нее это праздник. Поэтому она всегда старается вас чем-нибудь порадовать. Удивить. Поразить. К больнице вы подъезжаете со следующим результатом: минус один тазик с салатом и плюс одно украшенное ингредиентами салата сидение машины. А также частично дверь и потолок. Плевалась она в него что ли? — Ё-мое! — восторгается выходкой дочери Илья Анатольевич. Он только недавно поменял обивку в машине. (Быстро. Дорого. Звонить по телефону…). Искусственная замша. Цвет — кофе с молоком (Ты сама такой выбрала. Очень красиво. Было. До сегодняшнего дня.). — Она у нас не ветеринаром, она у нас дизайнером будет! — выдержав мхатовскую паузу, выдает Илья Анатольевич, оглядывая салон автомобиля в салатных пятнах. Степан в таких случаях ругался бы, не останавливаясь, часа полтора. И в превентивных целях еще бы Ромке по ушам надавал. Меры, правда, срабатывали плохо, потому что дети, они и есть дети. — А если бы ты морковку резал помельче, было бы еще красивее! — а что ты еще можешь сказать. Остается только шутить. — Как с вами, девушками, сложно, — закатывая глаза, констатирует Илья Анатольевич, — так и норовите куда-нибудь красоту привнести: то в салаты, то в машины. Весело смеетесь, стоя на морозе. Илья между делом надевает на тебя капюшон. Чтобы не замерзла и не заболела. Решаете, кто что потащит до отделения. Под шумок дочь Евгения запускает руки во второй тазик и дегустирует еще один салат. С горчицей и молотым черным перцем. Долго отплевывается. Решает, что салаты в рацион пока включать не стоит.       С мороза шумно вваливаетесь в родное отделение. Нагруженные пакетищами, пакетами и пакетиками. И дочерью с вымазанной в салате мордашкой. Веселые и счастливые. Галина в праздничном платье (только что пришла, еще не переоделась) с завистью оглядывает твое семейство.       Степан, толкающийся рядом с Галиной, одаривает вас аналогичными взглядами. Мамин тормозит и замирает в центре коридора. Забывает, зачем пришел. Смотрит с интересом, недоверием и некоторой брезгливостью. Ждет продолжения банкета действа.       И все равно вы с Ильей их любите. Своих коллег. Пусть где-то в глубине души. Где-то очень глубоко. А может и не очень.