Глазка нет

Смятение моих чувств не смогут передать никакие слова. Не то, чтобы я давно не была в храме. Была. Как все. Но так, чтобы венчаться - не каждый день такое бывает. Снопы яркого света через окна в куполе, сдержанное, но от этого не менее торжественное пение хора, простота и логичность обряда, его выверенность и древность… Неброское убранство храма и пронзительные взгляды с образов, а в редких паузах без пения и слов священника - лишь тихое потрескивание горящих свечей. В мыслях – полная ошеломленность и даже растерянность, на глазах – пелена слез, предметы расплываются, я словно во сне. На самом деле, это началась еще утром. Кто-то скажет – религиозный экстаз. Пусть так. Ту службу, с утра, вел другой священник. Старше. Он произвел на меня очень сильное впечатление. Я не набожна. В других случаях я осталась бы стоять. Но, когда он встал на колени, я поняла, что в присутствии этого человека я не имею права не сделать так же, как он. Это неуважение к его вере, его возрасту, сану, мудрости. И дело даже не в том, что мы приехали в монастырь. Вот и сейчас я воображаю, наверное, придумываю сама себе или внушаю, как что-то или кто-то укрывает меня своим надежным плащом. Как крылом, прощая, осеняя и благословляя на жизнь дальше, вселяя уверенность и придавая сил, делая жизнь проще и понятнее, показывая, что в ней все еще можно найти красоту, любовь и веру. *** Наконец, церемония закончилась, мы выполнили все формальности, поблагодарили, сделали пожертвования и вышли за ворота. Молча сели в машину. Никто не проронил ни слова. Я все не могу прийти в себя. Стас тоже молчит. Вдруг он сворачивает с дороги, медленно выезжает на утес. Выходит из машины, проходит вперед, опирается на капот, запрокидывает голову, подставляя лицо заходящему солнцу, и замирает. Так продолжается некоторое время. Потом отходит куда-то в сторонку. Я, проревевшись в одиночестве и отдышавшись, тоже выхожу на воздух, чтобы занять его место. Солнце скоро сядет. Складываю руки на груди и закрываю глаза. Слышу какой-то шорох. Открываю глаза. Передо мной с букетом полевых цветов Стас. Обнимаю его. Так мы стоим какое-то время на этой площадке в горах, тесно прижавшись друг к другу. Солнце зашло, быстро стемнело. - Стас, красота какая, - ахаю я, открывая глаза. Он оборачивается. Перед нами раскинулся целый мир. Он темный. Он звучит стрекотом цикад, искрится мириадами звезд ночного южного неба и огней окрестных деревушек. Где-то далеко-далеко, наверное, на побережье, видны отблески фейерверка. - Ир, - протяжно и негромко начинает Карпов, - в этих горах была раньше традиция – когда рождался сын, то палили из пушки, оповещая округу об этом. Я в ответ лишь пожимаю плечами и ничего не говорю. - А еще в этих горах была раньше традиция, - продолжаю уже я его слова, - если сына все Бог не давал, то крестьяне обманывали соседей, говорили, что родился сын, хотя рождалась девочка. Ее воспитывали как мальчика, деформировали и сдавливали развивающиеся женские формы и скрывали пол, как могли. Такие несчастные люди до сих пор живы, представляешь. - Ир…пушку я уже купил. - Стас, - забеспокоилась я и даже остановила его руки, блуждавшие где-то под одеждой… - Ладно тебе, Зям, не бойся, и принцессу вырастим достойно.