Девочка, которая хотела счастья

      Оступившись на ровном месте и больно подвернув ногу, я, игнорируя неприятные ощущения, буквально рухнула в родное красное кресло. На секунду мне вдруг показалось, будто во мне ни страсти, ни чувств, ни жизни – ничего, черт возьми, не осталось. Меня выпили до дна, засушили как забытый цветок на грязном подоконнике, выбросили на помойку подобно никому не нужной старой тряпке. Ты никогда не просил меня о любви, никогда, как ни странно! Частенько стоя передо мной, держа за руку, и открывая душу нараспашку, ты лишь молил не жалеть, протягивая при этом свою посиневшую ладонь с покоящимся на ней уже слабо, но все же подрагивающим еще сердцем. Мне хватит воздуха и сил. Он умирал, но не просил. И я смотрю в твои глаза, И я хочу остаться в них – В таких холодных не моих.*       Зазвучавшие откуда-то сзади слова резко укололи под ребрами. Закрыв глаза, я откинулась на спинку кресла, пытаясь успокоиться, забыться, вернуться к адекватной себе. Тонким, с восхитительным надрывом, голосом, некая девушка, старательно вкладывая в слова нужный смысл, выводила мою любимую песню любимой Земфиры. Вот черт, я же, оказывается, на работе, и не повернуться на подобные звуки и чувства, казалось бы, невозможно, но что-то упрямо давило мне на грудную клетку, умоляя этого не делать. Резкое телодвижение Димы привлекло мое пристальное внимание. Мой родной друг, изо всех сил ударив по кнопке, развернулся к участнице. Довольно ухмыльнувшись, я попыталась вновь прикрыть глаза и погрузиться в собственные, убивающие мысли, как вдруг сознание будто разломилось пополам. Он умирал, но не просил… – – почти шепотом, но очень четко и серьезно промолвила молодая артистка за моей спиной, завершая поистине достойное выступление. В это страшное мгновение, уже оказавшись лицом к конкурсантке, я повернула голову вправо и во все глаза уставилась на Диму. Белый, как смерть, он сидел, неуклюже вжавшись в кресло и нервно барабаня костяшками пальцев по подлокотнику. Будто бы почувствовав на себе мой сумасшедший взгляд, он развернулся в пол-оборота, прожег меня безбожно карими глазами, и меня окончательно порвало. Кто-то цепко схватил за шею и жестоко крутанул ее вбок; снес меня с ног и пнул в солнечное сплетение, заставив задохнуться; мощно вдарил по затрещавшим ребрам; а потом, и вовсе остервенев от горя и злости, пощечину за пощечиной! Этот таинственный «кто-то» - твой душераздирающий взгляд, Дим. Послушай, я никогда, веришь, НИ-КОГ-ДА, не видела таких глаз, как у тебя: темные, туманные, болезненные. Кажется, в них, там, в глубине, сидит такой крошечный гномик в смешной, заломленной набок шляпке и, странно разлепляя почти невидимые губки, шепчет самые добрые в мире слова. Он вытягивает вперед удивительно тонкие ручки и с неожиданно невероятной силой хватает меня за плечи (что, безусловно, в мурашках), обволакивает похожими на веточки пальчиками мои чуть выпирающие ключицы и, бормоча непонятные никому заклинания, затаскивает меня, сопротивляющуюся и дрыгающуюся, внутрь, в бездну, в пропасть. Еле пережив это жуткое «столкновение» наших с Биланом взглядов, я угрюмо отвернулась и попыталась нацепить на лицо некое подобие улыбки, что у меня, безусловно, совсем-совсем не вышло. – Это то, что я испытываю сейчас… В данный отрезок времени. Спасибо, – услышала я, сквозь застилающий уши странный шум, трогательные слова Димы. *** – Поль! Черт! Я так хотела выбежать из гримерки, что есть силы захлопнув тяжелую дверь и, ввалившись в ожидавшую на парковку машину, исчезнуть, провалиться под землю; куда угодно, но убежать! – Только не уходи, Поль! – прозвучало над ухом. Боясь повернуться, я как вкопанная стояла у стены, неосознанно ковыряя ее пальцем. Димина теплая рука согрела мое дрожащее плечо. – Может быть, поговорим? – серьезно спросил Билан, чуть сжимая второй рукой мое пульсирующее от бьющей в нем крови запястье. Мне не хватало сил, слов, эмоций. Я снова превращалась в громадный по размерам камень. Это странное чувство непонимания себя: я обожаю тебя, мой родной, обожаю, но на этом, кажется, все. Послушай, да у меня на лбу отпечатались все мои «не люблю»! – Дим, – осмелев, прохрипела я, наконец разворачиваясь к нему и упираясь взглядом напрямик в его невозможно карие глаза. – Ты просил не жалеть. Я не жалею. Взгляд друга затуманился. Немного придавливая, он провел большим пальцем по моей щеке. – Люблю, милая! Люблю, Поль! – вновь как-то неадекватно забормотал Дима, хватая ртом воздух. – Я же просила, – грубовато ответила я, отталкивая его от себя и направляясь к выходу из комнаты. – А я не могу. Внезапно это его «не могу!» вызвало во мне бешеную бурю эмоций. Невероятная горечь «невзаимности» пропитала кожу и влилась в кровь. Димины чертовы глаза вновь затянули меня в свою жутко темноту. И снова так больно, так дико, так страшно за тебя, мой хороший! Как тебе помочь? Как уберечь, вытянуть из этой гадкой лужи? Как спасти от глупой, но убивающей боли, родной? Неведомая сила заставила меня оказаться подле поникшего Димы. Не помня себя в тот момент, я неожиданно крепко схватила его горящее лицо в свои маленькие, немного липкие от волнения ладошки и прикоснулась ртом к его раскаленным губам, целуя почти незаметно, утешая, жалея, мысленно гладя по взъерошенным волосам. Веришь, я бы тебе и сердце бы на ладошке, и губы, раскрытые для поцелуя, вместе с ним. Я бы руки к тебе тянула, в безмолвии хватая за сильные плечи, и, еле вспоминая об обязанности «вдох-выдох», со всей маленькой силы обнимала бы за широкую спину. Я бы, хочешь, все свои песни, все свои фразы, все свои слёзки! Да черт, всю себя, навсегда, насовсем, без остатка, запомни! Просто где-то, что-то, когда-то пошло не так. Оказалось, я тебе – Снежная королева, ты мне - маленький мальчик Кай.