Техасский безлимитный

Почему Снейп раньше не замечал, насколько честными были руки Гермионы? С узкими ладонями и длинными пальцами – на одном из них серебряное колечко (родительский подарок?), без лака на коротких ногтях. Невыносимо правдивые для азартных игр, магических поединков, споров и жизни. Особенно для жизни. Человек с настолько не склонными к лукавству пальцами обречен на вечный проигрыш. Она поправила кольцо – камень все время норовил перевернуться и царапал ладонь, и положила руки на парту. – Один к восьми, профессор, – быстро ответила Гермиона. – А если бы маги собрались другой компанией? – Снейп, прищурившись, смотрел ей в глаза. – Какова вероятность, что после пьянки все колдуны уйдут со своими волшебными палочками, если они пили втроем? – Смотря сколько выпить, – прошипел Рон. Для понимания красоты теории вероятности ему не хватало абстрактного мышления и любви к цифрам. Гермиона на секунду поджала губы – Снейп успел заметить, как дернулся правый уголок ее рта. Вероятно, ее раздражал шепот дружка. Сжала ладонь в кулак, пытаясь сосредоточиться, и провела большим пальцем по указательному. – Один к шести, профессор, – ответила Гермиона. Девушка внимательно смотрела ему в глаза, не замечая, как ее правая бровь едва-едва приподнялась вверх. Неуверенность в ответе? Любопытно… – Верно, мисс Грейнджер, – Снейп спокойно ответил не менее внимательным взглядом. – Пять балов гриффиндору. Улыбка шустрой змейкой скользнула по губам: только показалась и исчезла, словно ее и не было. Лишь руки девушки легли на стол чуть более расслабленно. – Я вижу, некоторые из вас уловили суть, – профессор зельеварения зажег огонь под своим котлом. – Да, профессор, – сказал Поттер, звенящим от честности голосом. – Студент может сварить зелье на П, В, У, С, О, и Т. Следовательно, вероятность того, что я получу П на экзамене, равна одному к шести. Не так ли? Снейп криво ухмыльнулся. После окончания войны привычное напряжение между ним и Поттером сменилось на какие-то иные отношения. Что-то непонятное с примесью снисходительности, взаимных беззлобных насмешек и взаимного же понимания чужой боли. Профессор несколько раз пытался охарактеризовать изменения, но у него не получалось: то ли словарный запас зельевара был слишком мал, то ли… Снейпу нравилось думать, что все дело в его словарном запасе. Так было привычнее и удобнее. Северус любил свои привычки: в них ему было комфортно. – На вас теория вероятности не работает, Поттер, – прошелестел голос Снейпа. – Ух ты! Один к четырем или даже к трем, профессор? Вы так высоко оцениваете меня, – зеленые глаза за круглыми очками лукаво вспыхнули. – Боюсь, что пока не достоин… Гермиона прыснула, некоторые студенты отреагировали фырканьем. Даже Снейп едва заметно улыбнулся. После войны у Поттера появилась черта, которой зельевару хотелось бы научиться – удивительное чувство такта и уместности. Вероятно, она начала формироваться еще в детстве, когда мальчику приходилось угадывать настроение Дурслей, чтобы не быть лишний раз битым. Пусть старый моралист Дамблдор отрицал возможность жестокого обращения дяди и тети с юным героем волшебного мира, Снейп никогда не сомневался, что Поттеру частенько прилетало ремнем по геройским штанам. Потом война и плен с чаепитиями у Вольдеморта и его веселой компашкой пожирателей. Вот они-то явно были хорошими учителями, вкладывающими знания в глубину спинного мозга так, что не сможешь от них избавиться, даже если захочешь. – Не сомневайтесь в себе, от этого появляется сколиоз, – бросил Поттеру зельевар. Гриффиндорцы откликнулись острожными смешками. Даже львята могут превратиться в мышат, если вместо мультфильмов и молодежных комедий с детства показывать им убийства. Самые удачливые и умелые среди своего набора студенты красно-золотого факультета сидят перед котлами, боясь проявить неугодную эмоцию. Невезучие и глупые давно гниют в земле или видят незримое в больнице святого Мунго. – Мне интересно, кто из вас сможет за час восстановить рецепт зелья по двум известным компонентам из пяти, – Снейп оглядел класс. – Приступайте. – Это издевательство, – простонал Уизли, склонившись над только что полученной склянкой с зельем. – Разумеется, – не стал отрицать профессор зельеварения. – И я бы не советовал вам заглядывать в свитки к своим однокашникам… – Зелья у всех разные, – хором закончили студенты. *** В этом году Хогвартс лишился своих замечательных обедов в Большом зале. Впрочем, своих прекрасные ужины и завтраки он тоже потерял, поскольку Большого зала больше не существовало, хотя все по привычке предпочитали именовать так ужасно неуютное место с разрушенными практически до основания стенами, на которых уже образовалась наледь. С сентября студенты принимали пищу в чудом уцелевших гостиных, помимо традиции потеряв и возможность обзавестись коммуникационными навыками. Снейп курил, прислонившись плечом к заснеженным булыжникам. Последнее время он все чаще и чаще гнал от себя ощущение, что его жестко на… иначе говоря, возлюбили, как ближнего своего, только иными словами и в странной позе. Наши победы, без слов, самые легендарные, но от таких мутных легенд почему-то хотелось пить, не просыхая. Причем, стоя и не чокаясь. Снейп стряхнул пепел на снег. Он начал курить совсем недавно, около года назад. Если не считать тех пары месяцев на шестом курсе Хогвартса, которые были наполнены пафосом подростковой крутизны больше, чем вдыхаемым дымом, раньше ему курить не доводилось. Казалось бы, тридцать восемь – не лучшее время для формирование новой привычки, а ведь втянулся… Причем, крепко втянулся, стоит признаться. Хотя бы самому себе. – Давненько пора, Северус, – услышал зельевар голос Макгонагалл. – Пользоваться легилименцией в быту – некорректно, – на одной ноте ответил мужчина. – А разговаривать самому с собой – непрофессионально, – в тон ему откликнулась директор. – Особенно, если твоя профессия – разведчик. – Шпион, – поправил Снейп. – Бывший. – Если поймали – шпион, а пока не сцапали – разведчик, – не сдавалась Макгонагалл. – Тем более, бывших разведчиков не бывает. – Никого бывших не бывает, – Северус глубоко вдохнул дым. – Прошлое мало кого отпускает. Люди просто складывают маски куда-то на дно души, а потом надевают их, когда приходит время. Порой даже против своей воли, просто потому что маски оказываются слишком сильными. Во внезапно наступившем молчании было слышно, как Макгонагалл сглотнула. Пожилая женщина не решилась нарушить тишину и просто несколько раз похлопала Северуса по плечу, напоследок сжав в кулак сукно его сюртука. Снейп почувствовал ее страх и волнение, отчего ему стало в высшей степени неловко. – Не обращайте внимания, я не это имел в виду. – Конечно, мой милый, конечно, – Макгонагалл кивнула и поспешно отвернулась, чтобы не видеть его глаз. – Но курить тебе лучше бросить. Подумай о том, какой пример ты подаешь ученикам. – Вы правы, директор. Мне стоит подумать об этом, – послушно согласился Северус, стряхивая пепел на снег. *** Рождественское настроение в этом году не чувствовалось, зато прекрасно ощущались сквозняки, холод, легкий голод и всеобщее разочарование. За неделю до светлого праздника Рождества Снейп сидел на булыжнике, который еще недавно был частью стены Большого зала, и курил, глядя на темные сизовато-синие облака. Утро с сигаретой позволяло ему смириться с этой жизнью, а вред здоровью… Черт с ним, со здоровьем этим, от нервов он умрет раньше, если не удавится. – Доброе утро, крестный, – Драко сел рядом с ним на камень. Малфой спросонья выглядел презабавно: еще более бледный, чем обычно, с растрепанными платиновыми волосами и чуть припухшими веками. Если бы неподалеку находилась толпа девушек, она бы издала оглушительный «Ооох!» в едином порыве умиления. – Здравствуй, Драко, – выдохнул Северус, разглядывая фланелевую пижаму Малфоя, выглядывающую из-под мантии. Последние сутки столь ценимое им одиночество из приятной мелочи превращалось в недопустимую роскошь, и это начинало раздражать. – Я хочу уйти из школы, – тихо сказал юноша, доставая пачку сигарет из кармана мантии. Снейп молча шлепнул его по рукам, отчего сигареты упали и рассыпались по снегу. Драко ойкнул, но ничего не сказал, лишь надулся и возмущенно засопел. – Если бы хотел, давно бы ушел, – пожал плечами Снейп, выпуская струйку дыма. – Мне нечего здесь ловить, крестный, – поджал губы Малфой. – Даже если у меня будет отличный аттестат, самая высшая должность, которой я когда-то смогу удостоиться, – полотер в министерстве магии. – В министерство магии тебя с такими родственными связями не возьмут, – пробормотал Снейп. Он чувствовал, что должен найти какие-то иные слова, совсем не те, что срывались с языка против воли, но лукавить не хотелось. На секунду Северус почти решился обнять крестника за плечи, но решил, что жест будет неуместным и фальшивым, потому в очередной раз затянулся терпким дымом. – Мне ничего не светит, – прошептал Драко. По его правой щеке одна за другой катились слезинки. Несколько жутковатое зрелище, ибо левая щека так и осталась сухой… – Так тебе в любом случае ничего не светит, – максимально мягко попытался сказать Северус. – Почему бы не попробовать расслабиться и отложить решение проблем до тех пор, пока они не начнутся? Или отнестись к ним иначе, как к игре? Малфой неаристократично шмыгнул носом. Былого лоска в нем практически не осталось. Куда все только делось? Даже взгляд совсем другой: затравленный, забитый, зашуганный. И осанка иная, словно юноша все время втягивает голову в плечи… Убого выглядит, если честно. Поджав губы и щелчком отправив окурок в сугроб, Снейп притянул крестника к себе и, взъерошив ему волосы, несколько раз хлопнул по спине. Словно получив разрешение на слезы, Драко самозабвенно зарыдал, упиваясь своим несчастьем, не задумываясь ни об этикете, ни о приличиях, ни о чувстве собственного достоинства. Потеряв счет времени, он размазывал слезы по плечу зельевара, так и не решившись придвинуться к нему ближе. – Крестный, а можно я закурю? – едва успокоившись, спросил Драко, сдерживая раздирающие горло всхлипы. – Голову оторву, – лаконично ответил Снейп. – Пять баллов со слизенрина. – Но вы же курите! – возмутился Малфой. – Во-первых, я – профессор, – напомнил Северус. – А, во-вторых, тогда еще пять баллов со слизерина за курящего декана, раз уж ты настаиваешь... Тем временем сизо-фиолетовые сумерки становились все прозрачнее. В воздухе приятно пахло морозом, а мысль о предстоящей кружке горячего шоколада позволяла думать, что все не так уж плохо. *** Неразлучная троица сидела за своим любимым столом в библиотеке. Гарри корпел над сочинением по трансфигурации, Рон рисовал в блокноте какие-то загогулины, а Гермиона расчерчивала пергамент для удобного конспектирования статьи по чарам. Мальчики так и не поняли, почему ей удобнее ставить кучу символах на полях и в чем смысл расстановки ключевых слов и цветных пометок, но пальцем крутить у виска перестали. Иногда высшее проявление дружбы – это возможность понимать и принимать тараканы друг друга. – И все же, – первым нарушил молчание Рон, – я не понимаю… – Поздравляю, – отреагировала Гермиона, не любившая, когда ее отвлекают. – В этом мире должна быть какая-то стабильность. – Я серьезно, – не стал огрызаться Рон. – Мне не дает покоя теория вероятности. Гермиона оторвала взгляд от пергамента и строго посмотрела на старого друга. – Если я правильно помню, то теория вероятности была упомянута Снейпом как альтернативный вариант одного из трех возможных решений задания, – продолжая писать, сказал Гарри. – Почему бы тебе не уделить внимания двум другим возможным вариантам решения? – Я хочу разобраться, – уперся Рон. Гарри закатил глаза и выразительно покачал головой из стороны в сторону. Они с Гермионой отлично знали, что если их общий друг поставил перед собой цель, он обязательно ее достигнет. Вопреки здравому смыслу и логике. – Допустим, у тебя в руках колода карт, – медленно подбирая слова, заговорила Гермиона. – Какова вероятность, что ты достанешь короля с первой попытки? Гарри фыркнул. Он всегда смеялся над искренней верой Гермионы в то, что если что-то непонятное делать медленно, оно резко станет более понятным. – А чья колода? – нахмурился Рон. – Это имеет значение? – приподняла брови Гермиона. – А как же! – воскликнул рыжеволосый юноша. – Если колода Гарри, то мне точно не повезет. Он не гнушается всякими фокусами. Ты, конечно, прости, все знают, по чарам тебе равных нет, но подобными штуками ты заниматься не станешь… Гермиона со стоном отложила перо и пергамент в сторону. Гарри готов был поклясться, что губы отличницы беззвучно произнесли грязное ругательство. – Вот тебе кубик, – Гарри взмахом волшебной палочки превратил кусок пергамента в игральную кость. – Вероятность того, что тебе выпадет шестерка, равна одной к шести. Две шестерки подряд – одной к тридцати шести. Три шестерки подряд – одной к двумстам шестнадцати. Четыре шестерки подряд – одной к тысяче двумстам девяноста шести, что предельно мало, потому мы можем пренебречь данным расчетом. Принцип ясен? – Не ясен, – равнодушно ответил Рон, выбрасывая кубик на стол шестью отметками вверх. – Пока ты распинался, он сломал теорию вероятности, – грустно сказала Гермиона, глядя на игральную кость. – Да ладно, – сглотнул Гарри. Рон потряс кубик в ладони и легко бросил его на стол. – Шестой раз подряд, – пожала плечами Гермиона. – Что будем делать? – Не знаю, – растеряно ответил Гарри. – Слушай, может быть, он раньше в шахматы выигрывал исключительно из-за редкого везения? Тем временем, с негромким стуком кубик опять приземлился на стол шестью точками вверх… *** Северус вплотную подошел к единственной представительнице неразлучной троицы, которая в данный момент была занята приготовлением сложнейшего дурманного елея. – Где Уизли? – холодно спросил профессор, наблюдая за тонкими пальцами гриффиндорской отличницы. Нож, рукоятку которого она держала, завис в воздухе, чтобы через секунду с тем же ровным ритмом продолжать стучать о доску. – В больничном крыле, профессор, – ответила Гермиона. – Последствия старой травмы… Снейп молча кивнул, не требуя дальнейших объяснений. Девушка говорила правду, хотя и волновалась: Северус невольно отметил, как она сглотнула после неожиданно прозвучавшего вопроса. – Мисс Грейнджер, – Снейп на секунду задержался у ее котла. – Все будет хорошо. – Вы думаете? – Гермиона подняла взгляд и внимательно посмотрела ему в лицо. Нехороший у Грейнджер взгляд для ее восемнадцати, прямо скажем, очень нехороший. Адский просто, черт возьми! Давно пора отбросить привычную боязнь сделать неверное оценочное суждение, основанное на эмоциях и называть вещи так, как они того требуют. Такой взгляд должен появляться у женщины, когда от нее во время третьей беременности уходит третий же жених, обещая обязательно вернуться через полгода. Карие глаза девушки заглядывали в его сердце, бегло подмечая, ощущая, анализируя… Северус почувствовал, что под этим взглядом ему самому хочется сглотнуть. Тело, проклятый предатель, ты всегда желаешь провала своего хозяина. Он чувствовал в этих глазах тоску, тупую боль, привычное волнение и обреченность. – В последнее время даже слишком много, – поделился Снейп, заставляя себя посмотреть ей в глаза. – Я не в этом смысле, – стушевалась девушка и, наконец, опустила взгляд. – Вы думаете, что все будет хорошо? – Разумеется, нет, – спокойно ответил Северус, продолжая пристально смотреть ей в лицо. Ее ресницы дрогнули, а брови недоверчиво приподнялись. – «Хорошо» – это величина оценочная, потому абстрактная и недостижимая, – твердо сказал зельевар. – «Хорошо» должно быть в голове. Тогда оно будет в любой момент. В независимости от обстоятельств. – Но если… – «Если» не существует, Гермиона, – краем глаза профессор заметил, как девушка вздрогнула при звуке своего имени. – Еще подростком от кого-то из авроров я услышал фразу «мысли пачкают мозги». Главный девиз аврората, вы не знали? – Северус сделал небольшую паузу, чтобы набрать в грудь воздуха. – Иначе никто бы из них не смог пережить ни одну облаву, ни один проигрыш, ни одну победу. Сейчас я говорю эту фразу вам. На какое-то время она должна стать и вашим девизом тоже, чтобы наступило «хорошо». Девушка вернулась к своему зелью. По всей видимости, ей необходимо было обдумать тезис о бесполезности данного занятия. Она думала, что ей нужно меньше думать, о том что ей нужно меньше думать, о том что ей нужно меньше думать… Из почти растворившегося в памяти школьного курса арифмантики он помнил, что данный процесс имеет свое название, но не помнил, какое именно. Северусу стоило большого труда обойти всех учеников, прежде чем подойти к своей крепости – столу учителя. Положив ладони на драконий переплет одной из редких книг, он смог, наконец, успокоиться. Мало кто знал, что сложнее всего двойному агенту Северусу Снейпу, которого в современных учебниках называли героическим разведчиком, давался блеф. – Профессор, у меня не получилось зелье смирения, – из дальнего угла класса раздался любопытный голос Поттера, – но получился отличный цемент... Должна же быть в мире хоть какая-то стабильность? *** Меньше всего Рону нравилось то, что он оказался в больничном крыле, хотя Малфой на соседней кровати был уверен, что куда сильнее рыжеволосого юношу огорчает его, Драко, то бишь, соседство. На соседа, честно говоря, Рональду было плевать с высокой башни (увы, теперь это сделать можно было только на словах, ибо Астрономическая башня пострадала во время последней битвы ничуть не меньше Большого зала). По мнению неразлучной троицы, слизеринский староста в последнее время вел себя почти идеально: пакостей не делал и молчал. Разве что глазами сверкал злобно. Или истерично? Рон был слишком увлечен попытками разобраться в теории вероятности, чтобы ответить на этот вопрос. В данный момент рыжеволосый юноша развлекался с покерной колодой карт, которую ему принес Гарри несколько дней назад. – Уизли, выключи свет, я хочу спать, – простонал Малфой, укрывшись с головой одеялом. – Один фиг, не будешь, – равнодушно ответил Рон. – А вдруг, буду, – капризно сказал Драко. В первую ночь своего вынужденного сосуществования они чуть не сломали ночник, по очереди посылая в него различные заклинания. После двадцати метких попаданий в светильник и около десятка промахов, прилетевших в стенку, в палату разъяренной фурией влетела мадам Помфри и отобрала у несчастных больных волшебные палочки на время всего больничного. – Не будешь, – также равнодушно сказал Рон. – Полнолуние же… Твое проклятие набирает силу. – И что? – И ничего! – гаркнул Рон и сразу же перешел на спокойный тон. – Если и заснешь, тебе будут сниться такие кошмары, что мама не горюй… И пытать тебя будут, и всю твою семью, и самому тебе убивать придется. Причем, твою же семью да жуткой смертью. Малфой под одеялом обиженно засопел. – Знаешь, какой в данной ситуации есть плюс? – светским тоном поинтересовался Рон, тасуя колоду. – Какой? – заинтересовался Драко, не высовываясь из своего теплого кокона. – Ты эгоист до мозга костей, Малфой, никогда и никого не любивший, – с готовностью пояснил Рон. Очевидно за время, проведенное в больничном крыле, он сильно соскучился по общению. – Твоя семья – единственное твое слабое место, и то, это скорее стереотипный момент воспитания, а не истинные чувства. А вот что будет, если когда-нибудь ты искренне полюбишь женщину? Или вдруг у тебя родится ребенок и ты, вопреки своей сущности, начнешь в нем души не чаять? Только представь, каждое полнолуние ты будешь видеть сны, в которых ты подвергаешь мучению самое лучшее, самое светлое, самое любимое, что только есть на свете… Паршиво, должно быть. – Я одного понять не могу, – Драко резко сел в кровати, отчего одеяло упало с его головы. – Какого черта Поттеру понадобился Темный Лорд с таким другом, как ты? Рон пожал плечами. Он уже смирился с тем, что интересной беседы с аристократом не получится, хотя попытаться стоило… А говорят, в высшем свете прекрасно умеют вести увлекательнейшие дискуссии ни о чем. Врут, как всегда, врут… *** Снейп сидел за письменным столом и с брезгливым выражением лица читал учебник новейшей истории магии. Книга была добротная: в яркой обложке, с золотым теснением на корешке, с картинками на мелованной бумаге, еще пахнущая типографской краской… Жаль, что текст подкачал. Все чаще Снейпу становилось до тошноты противно, когда ему на глаза попадались статьи о прошедшей войне. Он уже привык к неправильному написанию имен некоторых героев – людей, не пожалевших своих жизней ради настоящего никчемного писаки, его все меньше и меньше смущали фактические ошибки при описании хода войны… Презрительно поджав губы, он мог смириться практически со всем, кроме единодушного решения борзых журналистов и мемуаристов признать Вольдерморта сумасшедшим. Будто бы сговорившись друг с другом, они делали из величайшего темного мага столетия спятившего фанатика, придумывая события, тасуя прошлое, подменяя факты. И это вызывало ощущение абсурда и непонимания. Снейпу было невозможно понять, как можно гордиться победой над идиотом, не вызывающим ничего, кроме брезгливой жалости. Создавалось ощущение, будто бы кто-то специально хочет сделать все возможное, чтобы дискредитировать победу, сделать ее как можно ничтожнее и незначительнее, размазать по стенке ее героев, отняв у них славу и уважение. До тех пор, пока подобная политика проводилась среди журналов, газет и второсортной литературы, Снейпу было легче с этим смириться, но познакомившись с новым академическим изданием учебников по истории магии, он почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Захлопнув книгу, мужчина встал из-за стола, подошел к бару и молча налил себе огневиски. Янтарная жидкость красиво играла на свету. Снейп задержал дыхание и сделал пару больших глотков. – Профессор Снейп! – в комнату ворвалась возмущенная мадам Помфри. – Я застала двух старшекурсников за азартными играми в больничном крыле. Снейп поморщился и поставил стакан на полку. Ему не нравилось, когда в его комнаты вламываются без стука. – Во что играли-то? – без интереса спросил Северус. – В покер, – гневно ответила модам Помфри. – И кто! Юный лорд Малфой и герой войны Рональд Уизли! – Кто выиграл? – сразу заинтересовался Северус. – Уизли? – Профессор Снейп! – мадам Помфри поджала губы, отчего стала выглядеть куда более забавно. – Неужели вам все равно? – Мне не все равно, – примирительно сказал Северус, надевая сюртук. – Видите, я уже собираюсь пойти наказать их… Кстати, покер – это не так уж страшно. Почти шахматы, только нет клеточек и фигурок, зато есть карты. – Профессор Снейп! – Иду-иду, мадам Помфри… *** Как Снейп и предполагал, на данный момент выигрывал Рональд Уизли. Вокруг него уже скопились горки леденцов, которые юноши использовали вместо фишек. Бедняга Драко потянулся было к одному леденцу из своих запасов, очевидно, желая положить его в рот, но передумал. Видимо, ему показалось неразумным съедать десять процентов своего богатства. Оба мальчика расположились на разных концах пустой кушетки, стоявшей между их кроватями. – Что здесь происходит? – прошипел Снейп, стараясь быть как можно более правдоподобным в своем показном гневе. Мадам Помфри засветилась, словно солнышко в мартовский день. – Я пойду, профессор? – степенно спросила женщина, поворачиваясь к выходу. – Не хочу вам мешать… – Идите, конечно, – разрешил Северус. – Что здесь происходит? – Мы с Малфоем играем в покер, – спокойной ответил Рон, кидая на сложенный пододеяльник пару конфет. Драко задумался и, спустя секунду, положил сверху столько же из своих запасов. – Кстати, профессор, присоединяйтесь, если хотите, – великодушно предложил Уизли, переворачивая карты. Драко побелел и скинул карты на кровать, не показывая их значения. Рон передвинул конфеты к себе. – С Малфоем играть скучно, – грустно вздохнул рыжеволосый юноша. – Он – истеричка. На лице «рука» читается, будто бы я прямо в его карты смотрю. И куда только делась хваленая аристократическая сдержанность… – Вы предлагаете мне сыграть в покер с вами и Драко? – от такой наглости Снейп даже растерялся. – Почему бы нет, профессор? Вам же интересно, – Рон бросил быстрый взгляд на Северуса. – Я никогда не играл в азартные игры с парой своих учеников, – твердо сказал Снейп. – Мы не пара! – вспыхнул Малфой. – Я же сказал, он – истеричка, – Рон закатил глаза. – Если вас смущает только число игроков, я могу позвать Гарри и Гермиону. – Только не Грейнджер! – громче нужного сказал Драко. – Значит, против Гарри возражений нет, – быстро сделал вывод Уизли. – Так вы остаетесь, профессор?