Dead And Gone

...я вижу в его глазах светло-голубую стрелу, и мне кажется, что именно она хранит меня от опасностей.

      Иногда Трис снится жуткий кошмар. Всё ещё. До сих пор.       Прошло уже три целых года, а он так и не оставляет её в покое. Она сама не понимает, почему эта боль тянется так долго. Она бесконечна.       Мэтью, кажется, с иронией говорил о том, что человек не может переживать потерю близкого человека столько дней. Он терпеливо подмечал, что предел таких сильных эмоций - месяц или чуть больше. При этом Трис, конечно же, убеждала его в том, что всё в порядке. Откровенно врала, добиваясь его спокойствия.       Ведь уже три года или три вечности ничего не было в порядке.       И Трис понимает, что кошмар не покидает её из-за этого в том числе.       Белые стены, яд, пламя, прожигающее кожу насквозь, холодная плитка, Дэвид с пистолетом наготове, код доступа, зелёная кнопка, кровь, неестественно горячая и тёмная кровь на щеке. Смерть, означающая встречу с родителями и свободу...       Мэтью на работе со своими психиатрическими исследованиями, а она сидит дома, потому что соврала о своей болезни. Правда.       Она заболела три года назад. Она не знала точного названия диагноза, но вышло бы что-то вроде "неизлечимая смертная тоска". Её одолевали серьёзные опасения по поводу того, что это не пройдёт и через десятки лет.       Трис подходит к окну с кружкой какао - она никогда не любила этот сладкий, даже приторный напиток, но Мэтью настаивал на том, что он лучше кофе. Её взору предстаёт Чикаго - город, отстраиваемый из пепла и руин уже в четвёртый раз за свою историю. Теперь он особенно молодой и по-зимнему свежий, Трис даже не верится в то, что это место всегда было её домом.       Только сейчас она не чувствует той самой привязанности к Чикаго. Ей хочется собрать вещи, бросить друзей, перед которыми она всегда делает вид, что с ней всё нормально, и уехать. Не так уж и важно, куда.       Странно, но она признаётся себе в том, что ей не хватает даже Калеба.       Нет. Как же это всё нелепо. Она почти убедила его в том, что он должен отдать ей рюкзак. Что это её судьба - пойти в Лабораторию навстречу сыворотке смерти...       Но Калеб не согласился с этим. Трис до сих пор поражалась тому, как он смог выполнить задуманное и только потом умереть, растянувшись на полу перед чёрным ящиком.       Трис и не думала, что она будет скучать по брату. Было время, когда она действительно его ненавидела. Когда она не хотела иметь с ним ничего общего.       Но тот разговор перед самой смертью Калеба заставляет её и сейчас сильнее сжимать и без того горячие и покрасневшие ладони на чашке с ненавистным какао.       — Хорошо, — Калеб откашливается. — Ты действительно простила меня?       — Да, я тебя простила, — твердо говорит Трис и делает паузу. — Или, по крайней мере, я отчаянно хочу тебя простить. Думаю, что фактически это одно и то же.       Трис понимает, что сейчас она бы точно простила Калеба. Наверное, он искупил всё зло, которое причинил ей, своей воистину ужасной гибелью.       Однако Трис знает ещё и то, что её так терзают воспоминания не только о зелёных глазах брата. О ямочках на его щеках, о его тёмных волосах, о том, что они не были похожи, но какое-то время всё равно жили под одной крышей, изображая альтруистов.       Куда сильнее лёгкой грусти по брату, которая через пару лет, думалось Трис, сойдёт таки на нет, была та самая смертная тоска. Она не отпускает её ни на один день.       Конечно, Тобиас жив. Никто из них не видел его тела и не мог утверждать наверняка того, что он умер. Только этой надеждой и спасалась Трис все эти три года. Кто-то что-то видел: вроде бы в него угодило сразу три пули, вроде бы он упал в реку, вроде бы, вроде бы...       Трис закрывает глаза и сейчас, стараясь не думать о том, что если бы он выжил, то он бы уже давно дал о себе знать. Все вокруг спокойно жили, работали, веселились, смирившись с его потерей. Они были уверены в том, что она стала девушкой Мэтью, хотя она просто позволяла ему о себе заботиться и держала между ними прежнюю дружескую дистанцию. Она не хотела новых отношений. Ей казалось это не то что предательством - аморальнейшим преступлением.       Она слишком любила синие глаза, в которых без оглядки можно утонуть, татуировку на спине, всегда выглядывавшую из-за ворота футболки, и имя в Лихости. Она до сих пор вздрагивала, когда кто-то рядом с ней без задней мысли произносил слово "четыре".       Всё это было жутко неправильно. Трис казалось, нет, она была твёрдо уверена: это она должна была пойти вместо Калеба в Оружейную Лабораторию и умереть. Чтобы не жить без Тобиаса. Точнее, не делать вид, что живёшь, прикрываясь фальшивыми улыбками и полагающейся ролью в обществе. Иногда она даже думала, что она уже умерла. В тот самый момент, когда Эвелин, стараясь сыграть отчаяние, сказала о смерти Тобиаса через напускные слёзы.       Нет. Всё не могло закончиться так неправильно. Ей нужно было заставить Калеба подчиниться, нужно было умереть самой, оставив брата и любимого жить без неё. Они были сильнее, они бы справились. А она же спустя столько лет чувствует себя сломанной и искалеченной. Она всё ещё ждёт того самого завтрашнего дня.       — Мне не нравится, что я не смогу быть с тобой сегодня вечером, — шепчет Тобиас. — Не хочется бросать тебя в одиночестве.       — Думаешь, что я не справлюсь? — по привычке защищается Трис.       — Конечно, нет, — он прикасается рукой к её лицу, упирается в её лоб своим. — Я буду скучать.       — Нам придётся разбежаться в разные стороны. На время. Совсем ненадолго. До того, как… ну, ты понимаешь.       — Да, — он закрывает глаза. — Не могу дождаться завтрашнего дня, когда вернусь.       — И я, — отвечает Трис и целует его.       Дверь хлопает, и она чуть не роняет почти не тронутую чашку.       - Заболела она! - восклицает Кристина. Оказывается, Мэтью привёл с собой всех друзей, кого смог быстро собрать, - Кристину, Шону и Зика. Наверное, он хотел этим поддержать подругу, у которой все болезни связаны с проскальзывающей время от времени нечеловеческой грустью в глазах.       - Конечно, - Трис не удивляется тому, когда всё вокруг начинает суетиться и ходить ходуном. Мэтью уворачивается от шуточек Зика и, понизив голос, спрашивает:       - С тобой точно всё в порядке? Ты слишком бледная...       - Всё в порядке, - кивает Трис, улыбаясь натянутее обычного.       "Всё в порядке," - повторяет она кровоточащей пустоте, образовавшейся на месте её сердца три года назад.