Сказки и сны

Утро начинается с дождя в пять вечера с красок на палитре, взвода кистей, новых красок и воды. И листа на планшете. То есть не тогда, когда уронило себя с кровати твое несуразное тело, залило в себя пару литров крепчайшего кофе, натянуло любимые джинсы, футболку, как-то причесалось и, расправив крылья, вылетело навстречу реальности, которую опять надо переделывать, потому что то, что есть слишком уныло и безнадежно выхолощено от чудес. Не тогда, когда гоняя по метро и путая города и небеса над ними, решаешь очень важные задачи, ловишь за шкирку заблудшие души в полушаге от их последнего падения в Пустоту, материшься на вполне так земном и звучном языке, стараясь в запале не помянуть тихим мертвым словом концепцию Яви, чтобы вообще не развалилась. И даже не тогда, когда едешь в автобусе, вбирая в себя дорожные заявки облаков на сотворение новых сказок. Нет, в это время еще вообще не утро. А так – репетиция. Утро начинается, когда пишешь сказку. Волшебную и чрезмерно, наверное, странную. Потому что только такие акварельные расплывчатые сказки и могут просочиться из сотканных на изломе сердечной тоски и плача несбывшейся судьбы о себе не прозвучавшей, выпасть на землю хрустальным дождем, рассыпаться радугой и случиться. Хоть как-то. Стать чем-то иным, чем застрявшим где-то на границе грёз избитым беспамятством и малодушием сном. И сказка понемногу творит себя сама, ей только и нужно, что немного огня, искры изначального света и того, что порой называют порывом души. Прекрасным, разумеется. Иных не держим. И твой день, это когда у обычных людей вечер, дождь и всё пошло не так. А ты радуешься этому прекрасному перламутровому небу, любуясь островами и замками не таких уж на самом деле и далеких миров, смотришь, как сумасшедшими стрелами пролетают хриплоголосые чайки и идешь вдоль берега озера, почти не касаясь земли. И думаешь о том, что надо бы сотворить какое-нибудь забавное чудо, почти невозможное, едва ли заметное, но надо. Потому что мир без чудес – пародия на самого себя. Если не еще что похуже. Тем более, что твоих сказок уже ждут, и они сами – сказки эти, тоже ждут, когда в них вдохнут слово, и они начнут жить. Сказки – не люди, они избалованы и своенравны, полны силы. Они предпочитают жить, а не ждать. И вот вечер нежно светит повседневному миру акварельно-прозрачным рассветом. Всё будет, всё сбудется. Потому что чудеса уже брызгами краски просыпались на полотно этой ставшей в очередной раз слишком скучной реальности, размыли границы между миром снов и тем, куда угораздило. Всё, что им нужно – это найти, на кого пролиться. Чудеса в этом смысле очень похожи на судьбы – им важно, чтобы нашлось с кем случиться. А потому, прикрыв уже сонные глаза, ты летаешь над городом, вслушиваясь в человеческие сердца, мчишься на зов, полный жажды, тоски и готовности. Влетаешь с ветром в открытое окно, взмахиваешь крыльями, в которых чудеса и ждали своего часа. Да будет так! А потом всматриваешься в того, чье сердце, возможно, что независимо от бестолкового своего владельца и жило, живет да и будет жить лишь сказками и... Ржешь, потому что только снаряды в одну воронку не попадают, а вот у дорог весьма специфичное чувство юмора. И у предначертанного. Или просто небеса так намекают, что не от всего даже тремя парами крыл можно отмахаться. Ну и Симуран с ними, в сущности. Граница-то между снами и пробуждением размыта. Хоть против нее и восстает зазвеневший будильник. У жизни свои методы заставить её жить, когда ей надоедает проживать себя саму. Иногда она отправляет к излишне пугливым, чтобы быть настоящими, ангелов, которые, конечно, разгильдяи, но даже на отцепись-от-меня-миропорядок, могут весьма озадачить. Да так, что от изумления клетку, в которой упрямо сидел, боясь неба над головою, развалишь и попробуешь взлететь. –Лисенок, открой глаза, – говорю перед тем, как отправиться дальше. – И так уже из всех твоих миров осталась лишь Земля... И теперь уже стало интересно, что будет дальше.