Еще до Мессии

      Иллума-Надин остался далеко позади.       Возвращаясь домой, думал я о разном: о матушке; об архонте Белкете, обновленное войско которого вот-вот должно было выступить в великий поход; об Иллума-Надине; об учении у наставников и, конечно же, о словах Сехбета. О многом говорили мы в эти последние дни перед разлукой, и однажды друг мой невольно меня пристыдил. Рассказывая мне о лорде Джованни, изрек он следующее: — Нет, не удержать Мальфрою мой замок, но и Джованни не удержал бы его. Знаете отчего? Оттого что он думает, будто больший надел сделает его счастливее. Надо признать — того требует справедливость, — со своими владениями он управляется ныне вполне успешно, но весьма высокая цена была заплачена за то, чтобы он выучился сему! Потерял уважение, потерял честь, потерял город, потерял родную сестру, а после всего потерял и саму жизнь свою, и его бессмертие не в радость ему. Вряд ли вы заметили, мой друг, с какой тоскою глядит он в каждое живое лицо, в особенности молодое, и не только прошлые порочные привычки его тому причиной. Это лишь одному свидетельство — тому, что он до сих пор тяготеет к мирским радостям, коим не может предаваться, и заменяет сие обществом и шутками, что кажутся ему веселыми, да праздниками, да непомерными кровавыми возлияниями. Теперь он полагает, что если получит еще больше земель, еще больше богатств, еще больше источников для своего жестокого упоения, то испытает облегчение. Ха! Если бы сие было так просто. Он не поймет главного, друг мой: тот, кто способен управлять одним домом, может управлять имением; способный управлять имением может управлять городом; способный управлять городом может управлять провинцией; а уж тот, кому и управление провинцией по плечу, может править страной. Великие дела начинаются с малых, Арантир. С малого начинал я, с малого начать бы и Джованни. Он же, словно норовистый конь, не желающий подчиниться опытному наезднику, отдается страстям и противится голосу разума... По мне сие не видно, мой мальчик, но я стар и вправе советовать вам: никогда не брезгуйте начинать с немногого, собирать по крупицам и учитывать мелочи. Обретя опыт в делах малых, стяжаете вы навык и для великих.       Терзаясь угрызениями совести, вспоминал я эти слова. Да, горе, а не легкомыслие погнало меня в дорогу, да, ведал я в общем, как ведутся дела в имении, но никогда не вникал в детали, почитая сие недостойным некроманта и ученого, и напрасно! Что сейчас происходит дома, на кого покинул я родные стены и зависящих от воли моей? Не оскорбление ли это памяти матери, сохранявшей для меня отцовское владение, чтобы передать мне его впоследствии в порядке и процветании?       С этими мыслями я поспешил обратно и немало обрадовался, когда услышал крики: — Господин, господин вернулся! — Хвала Асхе, наконец-то!       Улыбающийся конюх поклонился и перехватил поводья, слуги высыпали во двор, старая кухарка обняла меня, точно ребенка, главный домоправитель впервые доложил мне как хозяину о том, что в имении все спокойно, а я бросил наконец делать вид, будто не растроган. Едва после первой радости встречи все понемногу улеглось, я, отчего-то не решаясь переступить порог отчего дома, поблагодарил всех и отправился на дальнее кладбище — навестить родителей. Долго стоял я у знакомых могил, мысленно обращаясь к душам отца и матери. Они оба отправились к престолу Асхи, их не было рядом, но я от всего сердца надеялся, что они слышат меня. Когда же я собрался было восвояси, в грудь мне внезапно вонзилась острая и холодная, точно ледяная стрела, тревога. Не понимая, в чем причина, я оглянулся. Кругом никого не было, лишь пролетела мимо птица. Неторопливо плыли в вышине облака, лениво клонилась к земле сырая трава, и мир казался погруженным в безмятежную дневную дремоту, однако непонятное опасение не отпускало меня. Я готов был списать сие на усталость и пережитую боль от потери матушки, от тяжкого расставания с Сехбетом, но вдруг подумал: а что бы они сказали мне в сей миг? «Слушай свое сердце, сын мой, оно не подводит тебя». «Доверяйте своему чутью, Арантир, оно в вас развито необычайно!»       И я осознал, что так и следует мне поступить. Не зная, отчего делаю это, я, вознеся прежде молитву Асхе, начал заботливо устанавливать на могилы родителей защитные чары, оберегающие от огня, от воды, от земли, от воздуха, от молний, природных и наведенных рукой человеческой, от порчи случайной, от злого умысла и вреда напрасного… Лишь после того как завершил сие, смог я покинуть кладбище относительно успокоенным.       У наставников своих отпросился я на неопределенное время, посему решил задержаться в имении и разобраться с делами, для чего затребовал советов старшего домоправителя — он и для матушки был неоценимым помощником. Кроме того, Сехбет, видя беспокойство мое, обещал прислать гонца и сообщить, как продвигается поход, и я втайне надеялся дождаться от него вестей.       Дни текли один за другим. Я не изменял себе: утро и вечер проводил в молитве, работе и духовных упражнениях, а днем господин Таммар, домоправитель, посвящал меня в детали жизни поместья, и я поражался тому, сколь же многие вещи ускользали прежде от моего взгляда. Я, разумеется, знал, какое слугам платят жалование и где какие хранятся припасы, но совсем забыл, к примеру, о необходимости подновлять кровлю или закупать свечи, кои изводил я десятками, допоздна засиживаясь за работою, — глаза мои стали видеть немного хуже, чем прежде, и свету требовалось больше; что же было поделать с тем, что столь хрупким и слабым телом обладает живой, — только смириться и приспособиться. Доходы и расходы, налоги, сезонные работы — от всего этого голова порой шла кругом, однако я поставил целью своей изучить и до конца понять устройство собственного дома, постигнуть то, от чего прежде лишь брезгливо отворачивался, и следует признать, что я довольно быстро преуспел, — Таммар, во всяком случае, был мною доволен. — Всем бы таких толковых хозяев, господин, — не удержавшись, сказал он однажды.       В отсутствие мое в бывших покоях матушки, желая избавить меня от горестных воспоминаний и при всем том употребить опустевшую спальню на пользу, устроил Таммар кабинет, за что я был весьма ему благодарен. Из вещей усопшей родительницы не осталось там почти ничего — это была комната, созданная для меня, по моему вкусу и отвечающая всем запросам моим, — все же домоправитель знал меня с раннего детства и неплохо успел изучить. В то же время, работая там, я мог чувствовать матушкины следы и порой даже забывал о том, что она уже покинула меня, — горько было снова и снова вспоминать об этом, и первое время не раз и не два я неспособен был удержать себя от тяжких слез скорби. Только теперь начал я понимать всю глубину боли, что испытывал, и сознавать, что немало лет пройдет, прежде чем страшная рана моя, быть может, затянется.       Мать со дня внезапной кончины своей никогда не являлась мне во сне, а я старался не тревожить душу ее, пребывающую в покое подле Асхи, — в последнем был я уверен, ибо очищаться было ей не от чего. Не было на моей матушке грехов, вся жизнь ее осталась в памяти знавших ее вечным служением, вечной жертвою на благо других… Лишь однажды она показалась мне, и ночь эта была страшна.       Лег я довольно поздно. Солнце давным-давно село, когда с неохотой отодвинул я старые манускрипты, отложил тетрадь с пером и погасил свечи. Совершив все необходимое, я, как и всегда, постарался отойти ко сну в состоянии спокойном и возвышенном, устремляя помыслы свои к Асхе. Спал я безмятежно, но внезапно увидел мать — бледная, с лицом, искаженным болью, шла она ко мне, простирая руки, и плакала в отчаянии, и звала, и молила о чем-то… Понимал я в тот миг, что сие лишь сон, но даже во сне стало мне не по себе от этого зрелища. Однако не успел я проснуться, как погрузился в иное видение. Очутился я, как показалось мне, в центре огромного пожарища — кругом, куда ни глянь, были лишь огонь, черный дым, угли да пепел. Я смотрел на пламя, вдыхал отвратительный запах горелого и не мог отчего-то пошевелиться, чтобы уйти, покинуть сие страшное место, словно незримые путы или оковы мешали мне. Я посмотрел вниз — и увидел собственное тело, увидел кости, выступившие из-под обуглившейся плоти... Оно горело и горело, это длилось и длилось, а я все еще был здесь, привязанный к нему, и ощутил вдруг невероятное отчаяние, досаду и печаль. Я звал к себе смерть и никак не мог дозваться ее, чтобы сей ад наконец-то закончился, и вдруг чей-то голос, исполненный тоски, произнес где-то совсем рядом, едва ли не внутри меня самого: — Арантир… Помните обо мне, Арантир!       Это был голос Сехбета.       В сей миг я наконец-то проснулся — так, как не просыпался ранее никогда. Я задыхался. Хотел было кликнуть слуг, но голос не слушался меня. Руки и лицо были совершенно ледяными, на лбу выступила холодная испарина, пальцы онемели. Сердце мое молчало, будто скованное льдом, и вдруг, с пробуждением моим, словно очнулось и отчаянно заколотилось. Я рывком сел на постели, пытаясь унять бешеный стук в груди и восстановить контроль над телом и разумом своим, отогнать холодный ужас, охвативший меня, и начать мыслить ясно, как должно.       С Сехбетом что-то случилось. Но что? И почему? Опытный некромант, великий воин, ушедший в поход под предводительством самого Белкета, мудрого, все знающего, все просчитывающего, никогда не допускающего ошибок… Что могло произойти с ним? И отчего плакала матушка, о чем пыталась предупредить меня, о чем умоляла? Я вскочил, закатал рукава, плеснул холодной водой из кувшина себе в лицо. Очнись, Арантир…       О сне я не мог более и думать. Тревога моя, та, что я ощутил еще в Иллума-Надине, а потом на могиле родителей, нарастала с каждой минутою. Наспех набросив домашнее одеяние и убрав волосы, я еще успел вознести Асхе короткую молитву, упрашивая ее проявить милость ко мне и позволить мне во всем разобраться, не пропустить знаки ее и действовать правильно, как вдруг со стороны конюшни донеслось до слуха моего истошное ржание. Понимая, что творится неладное, я сбежал по лестнице и внизу столкнулся с Таммаром. — Что происходит? — Не знаю, господин!       Мы оба — я в домашнем, а он в исподнем — выскочили наружу, а навстречу нам уже бежали работники. — Что стряслось? — Господин Арантир, господин Таммар, не поймем! Кони как одурели, мечутся, рвутся вон, словно боятся! — Смотрите, смотрите! — крикнул кто-то. Все мы обернулись на крик — и замерли на месте.       Над ночным горизонтом разгоралось зарево. С каждой секундой становилось оно все ярче и ярче, и внезапно ощутили мы то, что животные почуяли прежде нас, — под ногами нашими дрогнула земля. И снова. И снова… Проснувшиеся слуги выбежали из флигеля и лачуг своих и окружили нас плотным кольцом. — Нешто огненная гора на юге пробудилась опять? — бормотала старая кухарка, протирая глаза. — Спала-спала полвека, и на тебе…       Земля между тем продолжала вздрагивать, а зарево в небе становилось все ярче, и вдруг весь горизонт словно вспыхнул. Нет, не словно — он действительно вспыхнул. Пламя, неестественно яркое, бежало по земле, летело по воздуху, словно приближался к нам чудовищный огненный смерч. — Что же это, господин Арантир? — тихо спросил кто-то. Мы всё еще просто стояли, не в силах пошевелиться. — И впрямь потоки с огненной горы? Они же никогда не добирались сюда… — Нет… — ответил я и не узнал своего голоса. — Это магия. Проклятая магия…       Служанка за моим плечом ахнула и заплакала. — Прекрати, Джури, — строго сказал Таммар. — Ведь господин с нами, он защитит нас.       Истинное волшебство сотворили слова Таммара — оковы оцепенения пали с меня, и я резко обернулся. Страх, боль, сомнения и все чувства мои словно растаяли, осталась одна только решимость. Я не думал, что мне делать, — я знал. — Все в большой дом, быстро! — воскликнул я. — Скорее, если хотите жить!       Слуги сорвались с мест и поспешили укрыться в господском доме. Когда привели под руки хромого кузнеца и разместили в зале живых и неживых, Таммар через двери доложил мне, что все в сборе. Тогда я, воспретив людям своим выходить наружу и отрешившись от мыслей об огненной буре, что неслась прямо на нас, сосредоточился и последовательно, как до того у родительских могил, стал возводить вокруг дома защиту — слой за слоем: от огня, от земли, от воды, от воздуха, от молний, природных и наведенных рукой человеческой, от порчи случайной, от злого умысла и вреда напрасного, а вокруг людей — и от пустой гибели… Протянув затем руку и ощутив отклик, я убедился, что щиты, установленные мною, действуют, и побежал к конюшне. Погрузив коней в сон, дабы не покалечились от страха, я повторил все то же и здесь. После перебрался к флигелю, затем — к домикам прислуги. Огненный вихрь был уже совсем рядом, а я все бежал и бежал, побуждаемый единственным стремлением — успеть спасти как можно больше… Внезапно я остановился и, движимый еще более дурным, чем прежде, предчувствием, поднял голову. Освещенное небо теперь закрывала серая, будто из пыли состоящая туча, и вдруг откуда-то сверху посыпались камни. — Господин, господин! — отчаянно кричали мне.       Я бросился в дом, понимая, что сделал все возможное, и успел еще притворить за собою дверь, до того как земля задрожала от падающих с неба глыб, а потом все вокруг затопило пламя.       Казалось, что много часов длился разгул неведомых сил, на самом же деле прошло лишь несколько минут. Стихия стала удаляться, удары огромных камней о землю ощущались все реже, огненный смерч понесся дальше сеять гибель и разрушение, и за окнами воцарился мрак, нарушаемый лишь отсветами пожаров. — Никому не выходить наружу до утра, — велел я.       Слуги расположились кто на стульях, кто на полу. Всхлипывали напуганные служанки, закрывая платками и рукавами лица свои. Плакал, не сдерживаясь, садовник, жизнь положивший на создание прекрасного сада для матери моей. Прочие лишь мрачно молчали, втайне скорбя о небогатом имуществе своем, как они полагали, утраченном, и только неживые терпеливо ждали приказаний.       Наконец Таммар решился нарушить общее молчание. — Господин мой Арантир, — тихо спросил он, — знаете ли вы, что случилось и отчего? Что за стихия пронеслась над домом вашим, откуда взялась? Если это огненная гора да землетрясение, что ж так быстро закончилось все, почему ничего животные наши не почуяли до поры? — Эх, Таммар, — вдруг хрипло отозвался хромой кузнец — бывший солдат, принятый на службу еще отцом моим за большую силу и мастерство великое, — с перепугу, что ль, смущаешь хозяина лишними расспросами? Ведь сказал тебе господин, что это магия дурная! А прочее… Сам не догадываешься, что за огненный смерч да камнепад небесный могли прийти с юго-запада?       Старый воин произнес то, что давным-давно было ведомо сердцу моему и что я еще только осознавал разумом. Не подкосились ноги мои в тот миг, не закружилась от ужаса голова — я остался стоять, как стоял, чувствуя, как смертный холод затапливает душу мою. — Маги, господин Таммар, — тихо кивнул я. — Безбожные маги из Серебряных Городов… Это месть. Месть за поход великого Белкета. Не только наш край — верно, весь Эриш сейчас объят пламенем…       Асха всемогущая, сколькие же погибли?! Живые и неживые. Наставники и ученики. Господа и слуги. Мужи и жены. Старцы и редкие младенцы. Живность домашняя и звери лесные…       Сколько же всего разрушено и утрачено безвозвратно? Плодородные поля и прекрасные рощи. Чистые источники и кладбища, где покоились предки наши. Мосты и дороги, замки и статуи. Библиотеки с бесценными книгами. Вся история и культура наша, древние писания и плоды новейших изысканий… Великие города — Нар-Анкар, Нар-Эриш, купеческий Нар-Харад. Иллума-Надин…       Сколько было нас, бегущих в ночи, освещаемых страшным заревом, пытающихся под градом камней спасти хоть что-то, хоть кого-то? Самые опытные ушли вместе с Белкетом, в иных поместьях не осталось никого, кто владел бы в должной степени магией, и все находившиеся там были обречены. Я мог лишь тешить себя надеждой, что наставники в городах вовремя осознали опасность, успели защитить послушников и жителей… — Понял, Таммар? — кузнец беззвучно выругался. — Господин верно говорит. Обозлились еретики за то, что Белкет пошел на них войною, и отыгрываются теперь на нас. На детях, на бабах, на увечных да старых, на домах, на скотине да на покойниках наших…       Таммар тронул меня за плечо. Я обернулся и увидел, что он бледнее отбеленного полотна. — Но, господин… Как же… Ведь они должны были сражаться с армией архонта Белкета! Если они сейчас беспрепятственно взялись за нас, это значит… — Это значит, — я сам не верил в то, что говорю, — что воевать им больше не с кем, Таммар.

***

      Утро не принесло нам ничего радостного. Велев женщинам оставаться в доме, я покинул его первым, за мной вышли Таммар и прочие мужи. — Господин, — воскликнул конюх, — неужто вы, рискуя собою, спасли дома наши?! Благослови вас великая богиня!       Однако общее ликование быстро стихло. — Госпожа наша, да за что же… — прошептал кто-то.       Все вокруг, куда ни глянь, было уничтожено, кроме построек, кои успел я защитить. Не осталось ни руин, ни обломков, ни стволов обугленных — кругом была выжженная холмистая пустошь. Не стало ни сада, ни колодца, ни ворот, ни дороги. Мертвую землю покрывала спекшаяся черная корка, и не разобрать было, что в ней трава, что цветок, а что останки живого существа. Ничего не было вокруг, кроме разбитых каменных глыб, лишь там, где находилось еще вчера удаленное кладбище, возвышались два одиноких надгробия, лепящихся друг к другу. В ноздри бил резкий запах гари. Вдали, там, где был лес, ничего было не разглядеть — все заволакивала густая пелена дыма. Кажется, все мы разом ахнули: — Асха всемогущая! Ракид…       Мастер Ракид с женою и двумя взрослыми сыновьями своими жил в доме подле лесопильни, коей управлял весьма успешно многие годы. Навыков его хватало на то, чтобы отдавать приказы неживым работникам, но, конечно, он не смог бы защитить свой дом и семью свою, а добраться сюда, к господскому дому, не было у них времени — до лесопильни и по хорошей дороге было часа полтора пешим ходом. — Господин Арантир… — никогда я не видел Таммара таким. Казалось, он совершенно отчаялся. Неудивительно — почти все, чему посвятил он жизнь свою, испепелили у него на глазах. — Что нам теперь делать, господин Арантир? Ведь, боюсь, вся страна наша перестала существовать в единую ночь… Асха всемогущая, — вдруг вырвалось у него, — как хорошо, что ее ты забрала раньше, что хоть она не видит этого и не страдает!       Он говорил о моей матери. Неужто дорожил ею не только как милостивой госпожою? Неужто была у его преданности и иная причина? Впрочем, для исследования глубин чужого сердца момент был неподходящим. — Господин Таммар, — я и сам едва был способен говорить, раздавленный осознанием произошедшего. — Ничего не известно нам, и ничего великого сделать мы сейчас не сумеем. Начнем же с дел малых, но необходимых! Стоят дома наши, как прежде, остались у нас кое-какие припасы и пара бочек с водою в подвале, да и сами мы живы и сохранили здравие. Поступим так: вознесем Асхе молитву и первым делом восстановим колодец, дабы было что пить людям и лошадям, а когда уляжется пожар и дым рассеется, мы — вы, я и господин ловчий — отправимся к лесопильне, хоть пешком по бездорожью, и узнаем о судьбе мастера Ракида и его домочадцев. Затем начнем расчищать дорогу, чтобы послать гонцов и узнать, как обстоят дела в городах ближайших и нельзя ли раздобыть там провизии. О большем не будем пока гадать.       Взглянул Таммар на меня в изумлении, и посветлело лицо его. — Господин Арантир, — молвил он пристыжено, — вы правы. Простите невольную слабость мою. Дозволите ли приступить немедля? Эй, вы слышали, что сказал хозяин? Несите заступы! Вода нужна! — Завалило старый колодец, господин Таммар! — крикнули издали. — Значит, чистить будем, а то и новый копать! Что ж теперь, смерти от жажды дожидаться? Давайте, давайте!

***

      Расчистка колодца заняла почти два дня. Когда вынули из него камни и выгребли размокший пепел, обнаружилось, что на дне лишь вязкая грязь, сочащаяся из пор изуродованной земли. Казалось, углублять и очищать колодец потребуется бесконечно, казалось, мы никогда более не напьемся вдосталь, не омоем пересохших рук своих, но под конец второго дня, когда все уже почти потеряли надежду, а в доме оставалось не более пары ведер воды, на стенках вдруг начала выступать долгожданная влага...       Лесной пожар к тому времени улегся, хотя небо было по-прежнему затянуто дымными серыми облаками, а дышать от пыли и дурного запаха было тяжко. Взяв воды, мы с Таммаром и ловчим Рималем направились к лесопильне. Обугленные палки вместо стволов и тот же страшный черный ковер, в коем утопали упавшие с неба валуны, — вот и все, что осталось от негустого, но красивого и тихого леса нашего.       Ожидали мы почти любой картины, но то, что открылось взору нашему, было страшнее всего того, что мы могли вообразить. На месте лесопилки и деревянного дома, где обитал еще недавно мастер Ракид, увидели мы два пепелища, и ничего более. Не оставалось сомнений в том, что все обитатели дома погибли в страшном ночном пожаре, не имея ни единого шанса спастись.       Бледный Таммар стоял неподвижно, рукою прикрывши лицо свое, а Рималь в ужасе непрерывно молился. Я прислушался и сделал ему знак молчать. — Мы не одни, господин Рималь, — я подошел к бывшему дому Ракида и опустился на колени, погрузив пальцы в еще теплый пепел. — Что, драконов ради… — начал Рималь возмущенно, но Таммар, видно, одернул его, и тот продолжил шепотом: — Что происходит, Таммар? — Неупокоенные души, — тихо сказал ему Таммар, — господин чувствует их… Да тихо ты, не мешай ему!       Рималь затих. Сосредоточившись, я мерно зачерпывал ладонями пепел и вдруг услышал плач. Сперва плакал один голос, потом к нему присоединился второй, третий… — Мастер Ракид, — воззвал я в духе своем, — мастер, если это вы, покажитесь мне! Самар, Эйли, госпожа Рана! Это я, Арантир, господин ваш и друг, не бойтесь, откройтесь мне! — Мы не можем, господин… — внезапно услышал я. — Мы не видим вас… Мы не знаем, где мы… Мы не ведаем, что с нами… — плакали голоса в душе моей, и я содрогнулся от сострадания. Однако я продолжал говорить с погибшими — в том, что это они, не было сомнений, — и постепенно выяснил, что способны их души чувствовать и слышать друг друга, но не видят ни меня, ни мира проявленного, ни мира духов. И так и этак пытался я вывести заблудившихся и наконец понял, что, будучи уже частью мира духовного, остались они прилепившимися к миру плотному, ибо не понимали, что мертвы, и легче было показать им себя и место их гибели, чем пытаться отворить им, слепым в духе, врата к Асхе.       Долго беседовал я с мастером Ракидом, женой его и сыновьями, подводя их постепенно к страшной правде, и наконец постигли они сами, что погибли, и лишь тогда узрели и друг друга, и меня, и Таммара с Рималем, и пепелище, ставшее их могилою. И указал я им на место сие, и объяснил еще раз, что случилось с ними, и уяснили они всё, и возрадовались тому, что открылись духовные очи их и могут они увидеть друг друга, и почувствовал я их признательность. — Многие годы вы были верны мне и дому моему, и помогу я душам вашим отправиться на покой, — сказал я им тогда. — Прошу лишь в последний раз послужить мне. Согласны ли вы? — Согласны, господин, — услышал я голоса, тихие, точно шелест листвы, от которой остался ныне лишь пепел. — Ракид, Рана, Самар, Эйли, призываю вас! Клянусь вам, после того как исполните обещанное, в тот же час освободить вас и проводить к Асхе! Связываю себя словом своим, а душу свою с вашими душами! — дав им клятву сию, я изложил суть дела. Попросил я их, гонцов бесплотных и быстрейших, отправиться в разные части Эриша и принести мне сведения о том, живы ли еще города и люди, их населявшие.       Исчезли посланные мои и через несколько мгновений вновь явились, и поплыли перед глазами моими чудовищные картины: разрушенные замки, выжженные поселения, обугленные кости в грязном месиве и на разбитых дорогах, озера и реки, превратившиеся в черные болота… Однако узрел я, что стоит Нар-Анкар, — не подвело меня чутье, верно догадался я, что наставники сумеют спасти город. Устоял и Нар-Харад — между людом торговым оказалось и немало сильных магов, защитивших городские стены и площади. Цел был и Иллума-Надин — мудрый Сехбет, отправляясь в поход, не забыл укрыть замок, как подобает. Сильнее всего пострадал Нар-Эриш — мало что осталось от него, великая столица лежала в руинах, сохранились лишь немногие здания, где, видно, и скрывались те, кто чудом избежал гибели.       Теперь видел я внутренним взором своим всех четверых и в тот же час, как поклялся им, исполнил обещание. Проведя надлежащий ритуал, я простился с ними навеки и отпустил их.       Домой мы вернулись в молчании, лишь напоследок, перед тем как уйти к себе, я обернулся к Таммару: — Завтра начнем расчищать дорогу, господин Таммар. Отдохните. — Благодарю вас, господин Арантир, — он помедлил и добавил, не глядя на меня, — знаете, госпожа гордилась бы вами. Она так и сказала, когда вы родились: «Когда-нибудь посланный Асхой спасет всех вас!» Посланный Асхой, поданный Асхой — она часто вас так называла… Отец и мать ваши верили, что сама богиня прислала вас в этот мир, дабы вы проводили в жизнь ее волю, и я тоже верю, что это истинно так.       Таммар поклонился и ушел. Глядя ему вслед, я вдруг понял, кто же еще знал правду о моем рождении и кто похоронил мать рядом с отцом.       Я поднялся наверх, закрылся в покоях своих и без сил опустился на пол.

***

      Дорогу до большого тракта освободили от камней за неделю. Я помогал работникам, как мог, — силою своей раскалывал крупные глыбы на мелкие части, дабы легче было их убрать. Когда мы добрались до цели, отрадно было увидеть, что и главный путь в ближайшие города постепенно расчищают живущие рядом.       После того как все было закончено, призвал я живых слуг, поблагодарил их от всего сердца и сказал им горькую правду: — Долгие годы вы верно служили матери моей и дому моему, но в сей час следует мне признать очевидное: все разрушено, все, чем владел я, утрачено, и я стал беден. Ничего почти у меня не осталось, и нечем мне отныне оплатить вашу преданность. Возьмите же, что пожелаете, в память обо мне и отправляйтесь в уцелевшие города, там вы найдете способы прокормить себя.       После сего я ушел к себе и постарался погрузиться в работу, не желая слышать, как остаюсь один, как уходят те, кого знал я многие годы. Лишь вечером я спустился вниз и узрел неожиданную картину: возле лестницы в молчании ожидали меня слуги. Почти всех увидел я перед собою и остановился, не понимая, отчего они остались и зачем ждали меня. Таммар по обыкновению вышел вперед. — Господин, — промолвил он, — никуда мы не уйдем, судьба наша — быть рядом с вами. Всё понимаем мы, не хотим и сами умирать голодной смертью, и вам не желаем быть в тягость. Вам нужно учиться и служить, а не обременять себя заботами о нашем пропитании. — Чего же вы хотите, Таммар? — я еще не понимал того, что он пытается сказать мне. Таммар вздохнул. — Если вам угодно, если наставники ваши дозволят вам… Обратите нас, господин. Любую форму нежизни дайте нам, какую пожелаете, и мы еще много лет будем хранить ваш дом и могилы предков ваших. Мы действительно желаем сего, господин Арантир. В Эрише теперь трудно придется живым, а в нежизни вряд ли мы вспомним о голоде и бедах своих. И Ахид перестанет лить слезы о погибшем саде, и Кайс еще, быть может, встанет на обе ноги, если не будет страдать от болей, и мое собственное сердце наконец-то утихнет. С госпожой умерла половина меня самого, так пусть же умрет и другая… Да и вам ведь когда-то нужно будет научиться прерывать жизнь ради того, чтобы в нежизни сделать душу сильнее. Если даже что-то у вас не получится, мы все предпочтем быструю смерть от вашей достойной руки мучительной гибели от голода. — Мне все равно нужно будет испросить в Нар-Анкаре дозволения, Таммар, — нерешительно сказал я. — Мы знаем, господин. Мы дождемся вас. Постараемся дождаться. Исполните ли вы нашу просьбу?       Я собрался с духом и посмотрел на верных своих. — Даю слово, — сказал я.

***

      Сюрпризы на том не закончились. Была уже почти ночь, я сидел в темном кабинете, обдумывая случившееся, когда услышал внизу шум и чужой голос и решил спуститься. — Что здесь происходит? — спросил я и увидел, что служанки столпились вокруг незнакомого молодого воина, полулежащего на полу. — Лорд Арантир… Мне нужен лорд Арантир… — повторял он, задыхаясь, точно заклинание, а старшая горничная поила его водою.       Я подошел к нему и присел рядом. — Арантир — это я. Кто вы, и что привело вас сюда? — Меня послал лорд Сехбет…       Я вздрогнул. Сехбет? Так это гонец Сехбета?! — Расскажите же мне, что произошло. Расскажите, прошу вас! Эй, подайте еще воды!       Гонец всхлипнул и вдруг расплакался. Да, мальчик, видно, недобрые вести ты принес мне… — Скажите, что случилось с армией? Где владыка Белкет? — Его больше нет, — выдавил солдат сквозь слезы. — И армии нет. Мы продвигались очень успешно, но однажды на поле боя нас окружили — враги вышли оттуда, откуда не должны были напасть, и отступать было некуда, а против нас применили странную огненную магию… — он снова всхлипнул. — Всю нежить просто испепелили вмиг, и негде было взять подкреплений… Иные лорды тоже тогда сгорели… Не успели спастись… — Погодите! А лорд Сехбет? — И господин Сехбет… Его тоже… Многих повелителей смерти взяли в плен, на каждого навалились по десятку воинов, джиннов и еще каких-то тварей… А потом их привязали к столбам и сожгли… Даже живых! Они кричали... Остальные молчали или молились. И господин Сехбет там был… Он мне до того велел: если, мол, со мной что случится, сообщи лорду Арантиру, рассказал, где искать вас… Я спрятался и смотрел, как их казнят… Видел, как он горел… И побежал…       Несчастный гонец разрыдался. Я велел приготовить ему постель, воды для омовения, приказал немедля накормить его и показать лекарю, а сам оставил его в покое.       Медленно-медленно поднялся я к себе, сел за стол в кабинете и уронил голову на руки. Белкет. Старые лорды. Армия Эриша… Великий архонт, всегда и все ты учитывал и только одного — предательства — не заподозрил бы в людях своих без веских оснований.       Сехбет. Сехбет…

***

      Тогда, в Иллума-Надине, мы говорили о нежизни. Сехбет сказал мне: — Мальчик мой, нежизнь, без сомнения, поможет вам. Без соблазнов и страстей ум ваш раскроется, а воля возрастет многократно. Но весь секрет в том, чтобы научиться обуздывать себя, еще будучи живым! Не спешите в нежизнь, Арантир, не торопитесь — умрите сперва не буквально, но фигурально, затворите себя для искушений, заслонитесь от лишней боли, не дозволяйте чувствам брать верх над разумом, и вы будете готовы к нежизни...       Сехбет был прав. Годы и годы готовил я себя к этому дню. Я многих потерял и остался один. Я многое познал, пережил многое и постиг, что сердце мое есть сердце человеческое и при всех достоинствах оно мешает мне.       Я, однако, решился на сие не ради избавления от боли и горестей, но ради того, чтобы подняться к новым высотам духа и полностью посвятить себя Асхе, стать проводником ее воли, слиться с нею настолько, насколько возможно. В этом и только в этом вижу я теперь смысл бытия своего. Никого и ничего более нет у меня, кроме великой богини… — Готов ли ты, лорд Арантир? Обратного пути не будет. Понимаешь ли, на что идешь? — Понимаю. — Нежизнь сделает тебя могущественным, но переход, как и истинная смерть, может быть очень мучительным для тебя. Я обязан предупредить. — Я принимаю это. Я готов вытерпеть сие ради Асхи.       Вытерпеть страдание в последний раз, в последний день мирской жизни своей, не врагам, но Асхе отдать последние удары сердца своего, последний вздох свой… — Идем же, достойный. Все готово, тебя ждут.       …В тот день я умер и возродился вновь, сильнее прежнего.

***

      Слишком уж часто стал я предаваться воспоминаниям, пора прекратить сие. Душа моя обязана быть сильной, и ни к чему растравлять ее, точно сердце живого. Довольно, Арантир. — Владыка Арантир… Простите, я прервал вашу медитацию?! Дело в том, что лорды из провинций собрались и ожидают вас... — Благодарю тебя. Все в порядке. Пусть они подождут, через несколько минут я буду в зале совета.