Потерянное поколение

Почему уходит детство? Я стоял на краю города, когда-то считавшегося моим родным, но теперь это место не может быть жилым. Мы не смогли удержать наш дом, поплатившись всем, что когда-либо ценили. Женщины, дети, старики — их больше нет. Нет и наших домов, двориков, кур и петуха, вечно забывавшего вовремя прокукарекать. Больше нельзя было сходить в конюшню, в которой мы кормили лошадей сахаром, да и нет больше свиней, помогавших нам устраивать скачки в детстве. Раньше мы запускали голубей с высокой крыши обветшалого дома, перехватывая соседских крылатых созданий и создавая воркующую идиллию. Белые, пестрые, коричневые, сизые - как много птиц окрашивало чердак новыми красками! Порой я брал голубя в школу, спрятав его в парте, не смотря на то, что он слишком громко ворковал и вызывал подозрения у учительницы. Впрочем, та женщина никогда всерьез на нас, мальчишек, не сердилась, понимая, что мы все равно не послушаем ее. Иногда она вызывала моих родителей в школу, жалуясь, что я совсем забросил учебу и занимаюсь только "пернатыми тварями". Что ж, а я восхищался свободными птицами, понимая, что они по-настоящему не привязаны к одному месту. Хотя, может, мои голуби были особенными, ведь их ни разу никто не перехватил. Мое Детство ушло от меня тихо, под покровом ночи, будто забыв предупредить. Оно не оставило мне письма или сообщения, не поцеловало в лоб, но решило, что настала пора проститься навсегда. Сейчас мое Детство, вероятно, радует другого мальчишку, позволяя ходить в кино или бегать в поле, чтобы смотреть на красивое звездное небо и думать, как однажды он взлетит ввысь вместе со своим голубем и, наверное, не вернется на скучную Землю. Мне почему-то казалось, что я не смогу больше быть счастливым. У меня бы не получилось. Детство пощадило только моего брата, навсегда застывшего в девятилетнем возрасте, уснувшего во сне, когда, вероятно, ехал верхом на диком коне из прерий. Мою сестру оно оставило одну, обреченную смотреть на страшные виды. Детство решило, что ей будет лучше лечить раненных и посылать похоронки родственникам усопших, но я не согласен с таким вердиктом. Больно смотреть, как она покорилась неведомому порыву, оставив нас совсем одних. Я не был солдатом, да и не собирался служить, пока не заставило Детство. Оно тонко намекнуло, бросая меня, что больше незачем жить иллюзиями. Я искренне верил, что война никогда не доберется до нашей деревни, что мы сможем выжить, не покидая родных. Дурак, правда? Вот и Детство так решило, помогая мне понять, каким ребенком я был. Куда уходит детство? Уверен, сейчас оно сейчас вселяет внеземную радость какому-то малышу, совсем похожего на меня. Он будет бегать по сугробам, чихать в теплой кровати, разбрызгивать лужи на сотни метров вокруг, лезть в ледяную речку, верить, что все будет хорошо. Детство — грубая ошибка, заставляющая верить в чудеса, а потом кидающая на полпути к счастью, не объясняя ничего и, видимо, считая, что так будет лучше для всех. Наблюдать, как мужчины мутузят врагов, прикинувшихся сначала друзьями, — отвратительно. Мир полон предательств, их попросту не избежать. А мне, дураку, казалось, если буду честным (хотя бы наполовину) и веселым, то предатели будут обходить меня стороной, считая, что не обведут вокруг меня пальца. Знаете, каково видеть, как знакомых тебе бабушек загоняют в большой сарай, а ты стоишь связанный и можешь только сплюнуть на пол? Хотя, к чему это я, откуда вам знать такое. Поверьте, настолько беспомощным я никогда не чувствовал себя. Почему? Не впускал предателей в свое логово, а пустив единожды, горько поплатился. Да и не я один пустил тех тварей, они заполонили наши дома, прикинувшись друзьями, пустив пыль в глаза. Я видел своими глазами слезы женщин, всегда казавшимися такими сильными, и мужчин, никогда раньше не позволявшими себе такое. Нас оставили живыми в качестве рабов, которые однажды примкнут к великой нации. Что ж, меня они не достанут. После того, как они подожгли один за другим сараи, в которых кричали, плакали, молили девушки, старики, дети, во мне что-то сломалось. И мне не потребовались бы новомодные психологи, чтобы объяснить то, что я итак почувствовал. Когда уходит детство? Еще давно, когда Детство было моим другом и не работало против меня, оно познакомило меня с девчонкой, чьи косички всегда стояли торчком в разные стороны, а глаза выискивали новые приключения. Ее задорный нрав совпадал с моим, мы шли в одном направлении. Она иногда привозила мне голубей, которых находила где-то. Некоторым суждено остаться было калеками и никогда больше не испытать чувства свободы в небесах, многим я помогал пойти на поправку и отдавал подруге. Однажды она увидела голубя, растерзанного какой-то собакой, и я наблюдал, как по ее щекам текли слезы, а она растерянно переводила взгляд с мертвой птицы на меня и обратно. Тогда она сказала мне, что никогда не захочет видеть смерть, и я пообещал, что ей не придется. — Врун, наглый врун! — сказала бы она, топнув ногой и отвернувшись. Она бы сказала это, но я не услышу больше тот обиженный тон и не посмотрю в красивые зеленые глаза, которые округлялись при виде мороженного. Ее имя безумно шло ей, так мне казалось. Озорная, веселая, такая же непутевая. Мы с ней понимали друг друга с полуслова. Все считали, что мы обязательно сыграем самую зажигательную свадьбу и сбежим с нее, чтобы запустить голубей в ночное небо. — Лу, слабо сбегать к Трейдам во двор и стащить котенка, которого они мечтают утопить? — спрашивала она, прекрасно зная, как я не люблю, когда меня так называют. Что ж, тогда капризная принцесса получила котенка, озарив счастливой улыбкой мое небо. Ей нравилось брать меня "на слабо", понимая, что я все равно выполню ее желание. Она никогда не сердилась на меня всерьез, понимая, что это бы перешло все рамки дозволенного. Она позволяла мне уводить себя в поле и дожидаться ночи, чтобы глазеть на звезды и заявлять, что однажды мы взлетим туда. — Джиндж, скажи, у тебя тот пернатый голубь, который любит поворковать с белой голубкой? — да, Джинджер шлепнула меня тогда по руке, заявив, что я, наконец, правильно сократил ее имя. Эта хулиганка созналась, что стащила у меня голубя, ведь давно питала к нему слабость. Мы росли, но все равно понимали друг друга, угадывая, когда лучше промолчать, а когда надо вставить слово. Я любил ее характер, а ей нравилось заставлять меня смеяться. Когда в мой живот воткнули нож, а на руки накинули веревки, я был с ней, наслаждаясь нашим временем. Она закричала, негодующе уставившись на того, кто сделал это, а он влепил ей кулаком по челюсти, заставляя упасть на пол. Я был рядом, в паре метров от нее, и не мог помочь, чувствуя, как меня тащат к сараю, где когда-то мы впервые столкнулись с Джиндж. — Смотри, парень, да запомни, нет ничего вечного в этом мире, — кинул эту фразу в лицо мужчина, клянусь, я навсегда запомнил тот урок. Я видел, как мою Джиндж затащили в сарай, где уже было много знакомых мне женщин. Когда двери надежно заперли, и у окон стояли люди с ружьями или ножами, здание подожгли. Она послала мне последний воздушный поцелуй, затем уйдя вглубь, куда, видимо, огонь еще не дошел. Там, как оказалось потом, лежали малыши. Думаю, она решила даже в последние минуты жизни не изменять себе. Как иронично. Все закончилось там же, где началось. Спасибо, Детство, что решило уйти от меня, оставив неизгладимый след от себя. За что уходит детство? Все-таки мое детство было лучшим, но его уход стал слишком болезненным. Враз я лишился малыша-брата, которого закололи в кроватке, матери и девушки, которую обманул так болезненно и, к сожалению, неисправимо. Отца я лишился тогда, когда узнал, что он перешел на сторону сильных, бросив свою семью в пекло. Я понял, что никто не мог подготовить меня к такому. Никто никогда не говорил мне, что за уход Детства надо заплатить. Моя цена стала слишком ужасной, и я никогда не смогу жить нормально, понимая, что этого могло и не быть. Кому пришло в голову жечь людей в сараях? Нет, не Детству. Нет, не глупым людям.