Браслеты

*Сказание о борьбе Добра и Зла! И явился в храм страшный монстр в своем черном одеянии и человеческом обличении. И решил испытать прислужника Господнего, проверить силу веры его. И сошлись в битве бравые воины Тьмы и Света. И нет больше света в этом городе. Конец.

Он ел скудный завтрак за десять девяносто девять и слушал странную музыку, слов которой не понимал. Вокруг сидели добродушные незнакомые люди, которые не обращали на него никакого внимания, словно его и не было. Это поначалу нравилось Хиддлстону, но потом стало удручать его. Бенедикта бы узнали даже здесь, а его? Каждый раз, когда к его столику приближалась какая-то девушка, он готовился улыбаться и раздавать автографы, но мимо. Облом по всем пунктам. — А чего такой серьезный сидишь? — Честейн возникла перед ним так неожиданно, словно была не живым человеком, а голограммой. Ее слегка вздернутый носик и огненно-рыжие волосы привлекали внимание всех окружающих, теперь на Тома обращали внимание мужчины — они завидовали ему. — Я увядаю, — вздохнул Хиддлстон. — Прости, что делаешь? — рассмеялась Джессика. — Усыхаю, ускользаю в небытие, растворяюсь в паутине времени. — А я думала, что только в Амстердаме легализировали марихуану, — шепотом произнесла женщина, надеясь, что ее шутка рассмешит его. — У тебя было такое, что ты просыпаешься с утра, и ничего тебя больше в жизни не радует? Это был философский вопрос, хотя с поправочкой, он звучал как философский в голове у Тома, но стоило этим словам сорваться с губ, как он осознал всю нелепость своей фразы. Том Хиддлстон превращался в нытика. — Бывает, но я вспоминаю, что где-то на планете есть люди, у которых нечего есть, пить. У которых нет рук или ног. Помнишь, что говорил Зидан? Джессика продолжала его удивлять все больше и больше. — Я хотел иметь бутсы, но когда-то встретил человека, у которого не было ног. — Ты права, — констатировал Том. — Мне просто нужно повзрослеть и прекратить ныть. — Ого, не думала я, что Зизу воспроизводит такой эффект на британских актеров. — Мне просто нужен тот, с кем я буду просыпаться по утрам, кому варить кофе, выбирать, надевать джинсы или штаны. — Проверять наличие тараканов в голове, — развивала мысль друга Честейн. — Не все же и сразу. Нужно уметь ждать. — Ждать, — повторил Том и закрыл рот, на время. Он уже жалел, что начал этот разговор с коллегой по цеху, она хоть и не станет болтать, но может принять его за меланхоличного нытика. «Нужно сделать что-то очень мужественное!» Установка сработала как «якорь» в психологии. Впереди всю съемочную площадку ждал интересный день, без Тома Хиддлстона, к сожалению. *** Его загримировали так, что если бы он приехал в провинциальную деревню, то все жители считали бы его новым Пастырем (прости, Майкл Розенбаум). Бледный как кефир, в темной одежде, словно недальний родственник графа Дракулы и Деймона Сальваторе (не понятно до конца, что хуже), он ступал по дороге. И если бы это был Сан- Франциско, то ему бы уступали дорогу даже трамваи. А может, если бы он кричал: «Стелла!» (как в пьесе «Трамвай «Желание»), собрал бы аншлаг, и на него бы обратили внимание все жители кленового листа и фанаты хоккея. Но, Том не искал легких путей, скорее приключений на свою голову. Аристократическую, полную сонетов Шекспира и милых романтических комедий в замесе с «Голодными играми» с Дженнифер Лоуренс в главной роли, головушку. — А где у вас церковь? — спросил он пожилую леди на ломаном французском. Уж и правда, хорошо он мог на французском заказать только еду, спросить, где театр и произнести несколько банальных фраз, которые не сделают вас ни на йоту полиглотом или носителем языка, но французов позабавят точно. — Через два квартала, — и стоило Тому отойти, женщина перекрестилась и пожелала Кориолану удачи. Хотя, знала бы она, что удачи нужно пожелать прихожанам церкви и пастырю, то так бы и сделала, а лучше бы никогда не отправляла к молодому сомневающемуся в своем предназначении пастырю Имсу, который просил у неба недвузначный знак, который бы смог успокоить его душу. «Я попрошу, чтобы Бенедикт проснулся и стал уже Оскаром Уайльдом. Люк превратился в последователя Матери Терезы и принцессы Дианы, а себе — человека, который успокоит меня!» Переступая порог милой маленькой церквушки, имея еще десять минут свободного времени, Том даже не подозревал, что его появление увековечат и будут передавать из уст в уста как страшилки для деток, которые не будут слушаться родителей. Вот такой вот страшный человек был Хиддлстон. Для тех, кто его не знал, а всему виной его прекрасный французский, хотя он его учил по песням Эдит Пиаф и комедиям с Пьером Ришаром. Пастыря он нашел быстро, да и людей, желающих очиститься от грехов, было не много. Молодой служитель Всевышнего стоял спиной к приближающемуся Тому и в тот же момент просил знак. Еще никогда служба доставки знаков не работала так оперативно, наверное, Небесная Канцелярия сама была бы в шоке от такого, но пока все было тихо и очень безобидно. Том нарочно громко вздохнул и прошел мимо пастыря прямиком в кабинку, и стал дожидаться того, кто сможет отпустить его грехи. Имс пришел спустя несколько минут, тихо приоткрыв затворку, он не смотрел на Хиддлстона, но ничто не мешало Хиддлстону буравить взглядом Имса. — Простите мне, отец, ибо я согрешил, — произнес жалобным голосом Том. — В чем грех твой? — Я мучаю всех, кто возле меня, а еще я не могу определиться со своей жизнью, что мне делать дальше. — Так в чем же твой грех, сын мой? — В том, что я не носил костюм со стрелками на штанах уже уйму времени, и все потому, что Люк издевается над моими икорными мышцами. Имс нахмурился, пытаясь придумать, что же ответить ему. Он не мог придумать какую заповедь на такое нужно применить. — Кто для вас Люк? — выкрутился пастырь. — Мой друг и тот язвительный голосок в голове, который постоянно твердит вам, что вы не идеальны! — Возлюби ближнего своего как самого себя! — эти слова часто спасали Имса, но Том был не намерен читать между строк. И решил, что церковь и не такое видала, к тому же он далеко от Лондона, поэтому принял решение, что нужно сбросить камень, который лежит на его плечах уже столько месяцев. — Я не могу возлюбить никого, потому что возле меня никого нет. — Но, сын мой, ты говорил, что твой друг всегда критикует тебя. Разве Люк не человек? — Он человек, наверное. Хотя часто у меня есть сомнения, и я уверен, что он послан на Землю чтобы наблюдать и изучать нас, чтобы докладывать обо всем своим инопланетным повелителям! — Сын мой, как зовут тебя? — Том. — Том, тебе не говорил никто из ближних твоих, что у тебя слишком живое воображение? — Никто. — Счастливец, — тихо произнес Имс, это исповедование стало для него настоящим испытанием веры, так как последующие признания Тома удивляли все больше и больше. Он поведал пастырю о своих девушках, опасениях насчет ориентации, подколок друзей, веры родителей в его великое будущее, его планы, опасения, браслет, наручники, розыгрыши, жертвы. А в довершении, он выдал фразу, которая и стала последней каплей, которая вывела отца Имса из себя: «Мы все станем кормом для червей в конце-то концов. Тогда скажите мне, отец, в чем смысл этого всего?» Имс посчитал до десяти, прочел молитву, но даже это не прояснило его ум и не успокоило. Он распахнул дверь, где сидел Том, напрочь игнорируя приватность и тайну исповеди. Попросил его покинуть помещение. Но Том не сдавался, а прихожане бросили свои дела, уставились на двоих мужчин, которые вот-вот могли подраться. — Это просто борьба Бога и Дьявола, — молвил кто-то из толпы. — Слушай сюда, сын мой. Если ты не перестанешь нести всякую чушь, то я разделю твои ягодицы надвое так, если бы они были Красным морем, а я — Моисеем. Ты меня понял? И Хиддлстон понял. И тихо покинул церковь. Отец Имс, к слову, свой приход не бросил, а напротив — заслужил уважение прихожан, а его выходку списали на молодые годы и вспыльчивость. Том никому не рассказывал эту историю, даже друзьям. Хотя слава о его подвигах быстро покинула пределы Канады, хотя мало кто знал, что протеже главного злодея истории был безобидный Томас Уильям Хиддлстон, а не Дьявол, поднявшийся из Ада, чтобы искусить пастыря (прихожанам нужно было меньше серий «Сверхъестественного» смотреть).