Смотритель маяка

К концу марта устоялась сухая и достаточно тёплая погода. Солнце теперь часто баловало своим присутствием, заставляя забыть о мокрой и неприятной зиме. Веста и Чондэ ежедневно отправлялись на продолжительные прогулки, во время которых Ким делился самым сокровенным — он рассказывал о себе. Жизнь Кима не пестрила яркими событиями, и мужчина признался, что ему, по сути, толком нечего вспоминать: ни детских капризов, ни юношеских амбиций, ни приключений, влекущих за собой серьёзные наказания родителей. Он рос тихим ребёнком, который больше любил играть в одиночестве, чем с другими ребятами. Будучи подростком, Чондэ не вытворял ничего из ряда вон выходящего: примерно учился, некоторое время занимался спортом. На фоне Чунмёна, такого активного и светского джентльмена, Чондэ был безликой тенью, поэтому и его переезд в Англию не был ни для кого каким-то потрясением. У Кима не было девушки, которая слёзно просила бы его остаться; не было друзей, которые бы сказали: «Эй, приезжай в гости на праздники!»; в конце концов, даже родителей не волновало, как будет чувствовать их сын за границей и захочет ли он приезжать время от времени домой. С появлением Кёнсу жизнь отшельника начала немного меняться. Чондэ почувствовал ответственность за своего воспитанника и ему хотелось помочь мальчишке найти своё место в жизни. И если голова на плечах у Кёнсу была, то с деньгами дела обстояли гораздо хуже. Точнее, никак. Возможность предоставить юному дарованию шанс получить качественное образование сильно импонировала Чондэ, как человеку, который всю свою сознательную жизнь думал о том, как не позволить деньгам затуманить разум. Родившись в состоятельной семье, Чондэ никогда не знал, что значит экономить и держаться от зарплаты до зарплаты, но в какой-то момент побоялся опьянеть от своего безупречного положения, и с тех пор старался использовать деньги только по назначению. Ещё в начале осени Веста и мечтать не могла, что наступит такой день, когда она будет неспешно прогуливаться вместе с Чондэ и слушать, как неразговорчивый и холодный Ким будет рассказывать о себе. Она не верила, что наступит время, когда будет завтракать в фонарной комнате вместе с Чондэ и любоваться открывающимся видом. Веста много раз переставала надеяться на чудо, а когда оно произошло, не могла испытать искренней радости. Ли презирала себя. Каждый добрый жест, каждое доброе слово Чондэ заточенным остриём упрёка оставляло на коже Весты шрамы — глубокие и болезненные. Ким делал всё, чтобы Веста не тосковала, а Ли с горестью признавала, что она всё это время искала замену брату. Она не в силах была избавиться от губительной привязанности. В один миг Джун превратился из любимого страшного брата в целое нездоровое наваждение, в котором Веста медленно тонула. И если раньше ещё были силы бороться, то теперь Ли поняла, что поражение неизбежно. Точнее, она его уже приняла. В начале апреля на пасхальные выходные на маяк наконец-то смог приехать Кёнсу. Впервые Веста встретила парня так, словно он был её родным сыном. Она со всей неистраченной в сердце теплотой и любовью обняла студента. Кёнсу, отличающийся внимательностью и бдительностью, сразу растаял от такого сердечного приёма и почувствовал себя абсолютно счастливым. Любимая нуна всё больше баловала его своим вниманием, и Кёнсу, обделённый заботой и вниманием в детстве, теперь хотел наверстать всё упущенное. Вот и в день приезда студент вился хвостиком за Вестой, без конца что-то рассказывая про учёбу и Эмму, про Лондон и общежитие, про погоду и уютные забегаловки. Чондэ никогда не ревновал Кёнсу к Весте. Наоборот, он был счастлив, что воспитаннику Ли пришлась по душе. Иногда Ким представлял, что они — он, Веста и Кёнсу — настоящая семья, и глупая улыбка появлялась на лице мужчины. Счастье казалось столь близким, и от осознания этого у Чондэ всё быстрее заканчивалось терпение. Он всё ждал удобного момента, и в этот воскресный вечер сердце подсказало Чондэ, что время пришло. Пора. Кёнсу читал у себя в комнате, когда Чондэ позвал Весту в фонарное помещение выпить чаю. Ли поддержала Кима и отправилась на кухню, чтобы подготовить кружки и заварку, а мужчина, под предлогом необходимости в небольшой уборке, ушёл на маяк. Чондэ летел вверх по лестнице, перепрыгивая ступеньки и с озорством улыбаясь. Этот день должен был стать особенным. Он должен был стать началом новой жизни как для самого Чондэ, так и для Весты (конечно, Кёнсу тоже должен был обрадоваться грядущим переменам). Волнение будоражило Кима, заставляя быть немного безрассудным: таким, каким он был, когда вместе с Чунмёном забрал Весту на маяк; таким, каким он был, когда предложил Ли пожить на Бель-Ту. Ким закрыл большим куском ткани фонарь, застелил стол новой скатертью, подготовил патефон и целую стопку пластинок, а потом долго выбирал, какую же поставить первой. Чондэ помнил, какой счастливой была Веста, когда они вдвоём танцевали под композицию польского джаз-бэнда. У одной пластинки уже была своя небольшая история, которая, правда, настоятельно требовала своего продолжения, тем самым немного смущая Чондэ. — Мальчишка, — пробормотал себе под нос Ким и, рассмеявшись, чуть опустил голову и прикрыл губы тыльной стороной ладони. — Помоги, — услышал Чондэ голос Весты, сразу подскочил с места и, кинувшись к Ли, забрал у неё поднос с чаем. Девушка, переведя дух, поблагодарила Чондэ и села за стол, не обратив внимания ни на новую скатерть, ни на стопку пластинок с патефоном, хотя подсознательно Ким рассчитывал, что хоть что-то девушка заметит. Однако вместо хотя бы самого отдалённого намёка на удивление, Чондэ прочитал в глазах Весты непреодолимую грусть, которую Ким списал на Кёнсу, от чьего общества девушка, наверное, успела устать. — Не против музыки? — решил взять инициативу в свои руки Чондэ. — Да, хорошо, — натянуто улыбнулась Веста, разливая заварку по кружкам. — Классику? — Можно. — Или джаз? — Классику. Уловив нотки безучастности в голосе кореянки, Ким не решился продолжать расспрос, поэтому на свой выбор поставил пластинку с несколькими концертами Моцарта, первый из которых был для скрипки и оркестра. Торжественная и жизнеутверждающая мелодия заполнила фонарное помещение, вселяя в Чондэ всё больше уверенности решимости. Весте же, казалось, было совершенно всё равно. Ли залила заварку кипятком, добавила сахар в каждую кружку. Чондэ, поблагодарив девушку за хлопоты, пожелал приятного чаепития. Первые несколько минут молодые люди сидели молча: Чондэ в волнительном предвкушении, Веста в тягучей меланхолии, которую, в случае нежелательных вопросов, можно было списать только на сонливость. — Может, Кёнсу хотел чай? — спросила Ли. — Нет, я у него спрашивал. Он сказал, что не хочет, — торопливо проговорил Ким, и за столом снова повисло молчание. Правда, ненадолго. Чондэ, сделав последний глоток, предложил Весте добавить кипятка, а сам себе залил свежую заварку, не переставая нахваливать превосходный вкус настоящего индийского чая. Веста вяло соглашалась. Концерт для скрипки и оркестра сменился волнующим для фортепиано под номером двадцать. — И почему это раньше я не додумывался включать патефон во время чаепития? — улыбнулся Чондэ. — Хорошая музыка, кажется, даже меняет вкус чая. — Да, — бессмысленно смотря в кружку, ответила Веста, и Ким, поняв, что больше нельзя ходить вокруг да около, мягко накрыл своей ладонью ладонь кореянки. Девушка, казалось, даже не сразу почувствовала прикосновения, и только спустя минуту подняла свой взгляд на Чондэ. — Веста, я знаю, что сейчас в твоей душе творится беспорядок. Я понимаю, как много значит для тебя твой брат, — Чондэ почувствовал, как ладонь кореянки дрогнула, словно через неё только что пропустили разряд тока, — иначе ты его так отчаянно не ждала бы. Веста отвела взгляд и поджала губы. — Всё это время, что мы с тобой гуляли, я рассказывал о себе, чтобы ты знала — с моего сердца снят замок. Я долго искал ключи и ещё дольше сомневался в том, подойдут ли они, но когда послышался щелчок и замок упал, я почувствовал себя самым счастливым. Наверное, впервые за всю свою жизнь, которая до встречи с тобой была блеклым полотном. Теперь мне хочется раскрасить этот безупречно однотонный холст узорами и красками. Хочется, чтобы он стал дорогой, по которой идти теперь будем… — Хватит, — леденящим душу голосом сказала Веста и сжала ладонь в кулак. — Веста... — немного растерянно проговорил Чондэ. — Это невыносимо. Боже мой, я больше не могу! — Ли скинула с руки ладони Кима. — Почему ты просто не можешь быть Кимом Чондэ? Почему ты до мозга костей вылитый мой брат? И снаружи, и внутри — ты Джун. Такая качественная копия… Такая… — Веста, тебе плохо? — насторожился Чондэ, не зная, как следовало реагировать на слова девушки. — Да мне плохо с того самого дня, как я пришла на маяк, — резко поднялась Веста, и небрежно отодвинутый в сторону стул с грохотом упал на пол. — Я так хотела похоронить все эти мысли в себе. Так хотела избавиться от этих бесконечных сравнений. Но становилось всё хуже. Чондэ, я сошла с ума! Я помешалась! — Веста, успокойся, — Ким поднялся из-за стола и попытался приблизиться к девушке, но та лишь сделала шаг назад и вражески прищурила глаза, заставляя мужчину остановиться. — Давай поговорим. Давай ты поделишься со мной своей болью. Я выслушаю. Я попытаюсь помочь. — Ничего не делай! Хватит! — уже на повышенных тонах говорила Веста, словно оборонялась от Кима. — Твоя доброта меня убивает! Моя любовь к Джуну меня убивает! Слышишь? Мой мир сошёлся на человеке, которого от меня отобрала какая-то никчёмная девка. Как она смела забирать у родителей сына? Хотя, они смирились! А я — нет! Я никогда не смирюсь с этим! — Давай вместе найдём Джуна и поставим точку этому безумию, — уже более решительно заявил Чондэ, но Веста лишь ухмыльнулась. — Смеёшься? — Как я могу смеяться над человеком, которого люблю? — Любишь? — недоверчиво переспросила Веста, указывая на себя. — Эту ненормальную? Ту, которая никого помимо брата не может любить? Ту, у которой с психикой давно не всё в порядке? Не издевайся! Я понимаю, ты хотел пожалеть меня, но признаваться в любви из жалости — это слишком, господин Ким! — Да о каких… — уже начал гневаться и сам Чондэ, сделав ещё пару шагов к Весте, но та грубо со все силы оттолкнула Кима, и мужчина, не удержавшись на ногах рухнул на пол, задев спиной стол. Чашки с треском разлетелись по полу, разлилась вода из чайника и заварка смешалась с осколками. Веста, плюнув на всё, ринулась прочь с башни. Предел был достигнут, и сил больше ни на что не осталось. Для Весты не было ни решений проблем, ни успокоения. Всё рано или поздно заканчивалось, всё рано или поздно утрачивалось. Всегда находились люди, которые хотели присвоить себе чужое. Чужая женщина забрала у Весты самое дорогое — брата, а вместе с ним и возможность на нормальную жизнь; Чондэ забрал остатки покоя просто потому, что был рядом. Семья? Им плевать. Мари? У неё своя жизнь. Исин. Да, он, наверное, будет скучать. Кёнсу. Да, прости Кёнсу. Веста ураганом вылетела из дома на улицу в одном тоненьком платье, скинула тапки, которые только мешали её бегству. Тело, казалось, даже не чувствовало апрельской вечерней прохлады. Оно вообще больше ничего не чувствовало, а вскоре так будет всегда. Веста замерла на краю обрыва и посмотрела вниз. Слёзы катились по щекам, голова невыносимо гудела, сердце разрывало от нестерпимой боли. Она вспомнила силуэт самоубийцы в тумане, и впервые подумала о том, что, наверное, правильно сделала, раз проигнорировала его. — Друг, ты тоже искал покоя, — тихо проговорила Ли, сжимая пальцами ткань платья. — Хорошо, что я тогда позволила тебе его обрести. Друг. Я. Иду. Веста зажмурила глаза. Она вспомнила первый день, когда пришла на Бель-Ту. Тогда она думала только о том, что, наконец, найдёт работу. Тогда она боролась с ливнем, чтобы добраться до цели и чувствовала себя настоящей победительницей, которая преодолела все трудности. Веста помнила отчётливо того Чондэ, который неприветливо открыл ей дверь и пригласил в дом только из-за проливного ливня. Она не знала, стоило ли ей на что-то рассчитывать. Не питала надежд, но Ким всё-таки взял телефон. Он согласился подумать. Потом ожидание звонка. Потом встреча в Истборне, когда Чондэ позвал Весту на маяк, потому что Кёнсу нужен был уход. Боже, как Ли была счастлива от того, что сможет чем-то оказаться полезной. — Джун, — вполголоса начала Веста, — мне было хорошо с человеком, который похож на тебя. Во всём. Слишком похож. Джун, я ненавижу тебя. Это так больно. Почему я просто не могла один раз подумать о схожести и забыть? Почему из-за этого я теперь должна стоять здесь? Джун, мне так страшно! Мне так страшно! А ты опять чёрт побери где? ПРЕДАТЕЛЬ! — Нуна! — послышался голос Кёнсу. Студент собирался уходить спать, и чисто случайно выглянул в окно перед сном. Увидев Весту на краю обрыва, парень рванул из комнаты и, решив не тратить времени на поиски Чондэ, собирался своими силами остановить Ли, хоть и понятия не имел, как это сделать. Он просто знал, что надо было действовать. — Не подходи! — истошно закричала Веста. — Ты меня не переубедишь! Я спрыгну! Я покончу со всем этим! — Нет! Нуна, одумайся! — Знаешь, сколько я думала в последнее время? Я устала! У меня нет сил! — Нуна, я не знаю, о чём ты, но… — Кёнсу не договорил. Луч яркого света в один миг пробил себе путь на много километров сквозь густые облака. У Весты отнялся дар речи. Сердце ухнуло вниз, вызывая внутри настоящий переворот. Маяк. Заработал. Веста давно перестала интересоваться успехами с починкой фонаря, да и сам Чондэ не торопился хвастаться. Вскоре многочасовые походы в башню стали восприниматься Ли в качестве необходимости просто провести время в месте, где его никто не потревожит. Хотя, кто его мог побеспокоить в практически пустом доме? Смешно. Ещё день назад сказка о починке Бель-Ту казалась небылицей. Сейчас же Ли, не спуская глаз с башни, рухнула на колени и протянула руки к свету. Если маяк заработал, значит, не всё потеряно? На губах застыли слова о помощи. — ВЕСТА! — услышала девушка мужской голос, а в следующий миг этот голос уже бесконечно нежно обнимал и плакал. В сердце Весты постучалось раскаяние, и слёзы с новой силой хлынули из глаз. — Глупая, — повторял Чондэ, целуя лицо Ли, — моя самая глупая девочка. Такая большая и глупая! Смотри, маяк заработал! Видишь, как далеко он светит! Видишь, как ярко? Это твой путь. Его всегда будет освещать маяк, а пока он горит, помни — все трудности можно обойти, всё можно преодолеть. — Чондэ, прости меня. Прости меня, — опустив голову на плечо мужчины, прошептала Веста и крепче обняла своего смотрителя маяка. — Прости меня. Я никогда… Никогда… — Я верю, — прижимая к себе продрогшее тело Весты, сказал Чондэ. — Пусть он всегда горит. Пускай маяки никогда не гаснут. И корабли больше не разбиваются о скалы. Никогда. — Смотритель маяка не допустит этого. Апрельский ветер гулял над Ла-Маншем, касался меловых скал, пробегался по плато и снова взмывал ввысь, подхватывая облака. В ту ночь на безупречно однотонных полотнах судеб появились первые узоры, полные смысла, веры и надежды в любовь, новый этап и в свет маяка.

Освещаешь путь мой, счастье дней грядущих. Словно был я перерождён. Теперь способен быть только с одной тобой. © EXO — Love, love, love