Надо улыбаться

Я так и не научился жить В потоке дней, превратившись в пепел. Уже нам поздно себя изменить… Иду туда, где давно я не был. Гранит плиты заметёт метель — Ты позабудешь сюда дорогу. Земля тепла, как твоя постель, И нет прощенья мне… Я так и не научился ждать, Любить и верить в прощенье неба. И мне забвенья не избежать, И не дождаться объятий лета. В осенний день я прольюсь дождём, Весенним днём стану талым снегом. Мою мольбу перекроет стон, Мои слова разлетятся пеплом. (...) Когда покину пределы Вселенной, Когда зажжётся моя звезда, Наступит время сорваться с неба — Я буду падать, сгорая дотла... Раскройся мрачный гроб, Проснись родитель милый. Утешь своих детей, Стоящих у могилы, Промокших под дождём… Так, не познав покоя, Мы снова день за днём Ждём нового героя.

Март был очень холодным в этом году. Снег сошел полностью, обнажая грязь и голые сучья деревьев и кустов. Китай шел по кладбищу на севере Москвы, минуя стройные ряды многочисленных могил. Он ежился от пронизывающего ветра под своим суконным пальто, только казавшемся теплым. Руки были в перчатках, но и их безжалостно холодил ветер. Тем более, он сжимал в руках цветы. Небо было мрачным, с темно-серыми облаками, словно готовыми упасть на голову. Свинцовая тяжесть ощущалась почти физически. Вообще Китай не любил посещать места, напоминающие о бренности бытия и человеческой, недоступной ему самому сущности - смерти, но сегодня была годовщина с того времени, как Ивана Брагинского не стало. Смерть Ивана стала настоящим шоком для многих. Больше всего, естественно, горевали его сестры и еще пара соседних с ним и его страной, дружных стран. Яо не мог прогнать от себя мысль, что слегка завидует ему. Вот он и на месте. *** Неподалеку виднелось ограждение - рядом с кладбищем была оживленная автомагистраль. Иногда по ней с громким шумом мчались машины, нарушая благословенную тишину. Ван считал место, по меньшей мере, странным для упокоения. Подъехать на машине с этой, самой близкой стороны, было невозможно, поэтому пришлось оставить ее в начале кладбища и идти шагом. Огромный крест из черного мрамора буравил низкие небеса. В душе, если у Яо она еще оставалась по его мнению, тоскливо заныло. Он потерял хорошего, хоть и со своими странностями, собеседника и спокойного соседа. Многие страны ожидали смерти воплощений многочисленных городов Ивана, но этого так и не произошло. На заседания все так же продолжили ходить Москва и Санкт-Петербург, но вели себя намного тише обычного. Оба держали годовой траур по умершему. Вообще весь славянский мир погрузился в траур, потеряв самого сильного защитника. Яо взглянул на могилу с большим памятником - крестом. Все венки, лежащие на ограде и в центре могилы, были пыльными и грязными - никто и не потрудился их убрать. Цветы истлели, свечи догорели, подсвечники раскололись или опрокинулись. Фото Ивана в рамке до сих пор бывшее здесь, немного помутнело, было забрызгано, а стекло, надежно скрывающее ее, треснуло. Надо бы тут убрать... Никто, что ли, сюда не ходит? Положив букет белых роз (1) на стоящую рядом миниатюрную и выкрашенную в такой же, совсем неуместный для этого места, цвет скамейку, он было хотел уже взять и выбросить мусор, но тут поднял голову. Стрекот мотора. Ему со своего места было прекрасно видно, как водитель останавливает свой байк, прижимает его к ограждению, а потом просто-напросто перепрыгивает через низкую преграду. В руках, которые были в черных грубых перчатках-беспальцовках с бляхами, он сжимал подсолнух с трехцветной лентой цвета российского флага. Шлем он пока не снимал. Он идет прямо сюда. У Китая не осталось никаких сомнений в этом. Тот уже миновал последний ряд могил и шел по узкой тропинке. Человек был невысокого роста, чуть выше самого Яо. Он был одет в черные, кожаные брюки, такую же куртку с серебристой молнией и в грубые высокие сапоги. Явно худощавого телосложения. Мужчина остановился в нескольких метрах от Яо, заметив его, и только после этого снял шлем, встряхнув головой. Ван был готов вскрикнуть от удивления и ужаса: на него смотрело юное лицо Ивана Брагинского, но с заметными изменениями. У юноши были черные как смоль волосы, тонкие черты лица и словно очерченные, острые скулы. Но самое главное отличие было в глазах. Они были черно-алого цвета. Нет, в подметки этим глазам ничего не годится - взгляд властный и приказывающий, слегка надменный. И этот юноша явно не человек... Юноша, быстро окинув его с ног до головы, первым разомкнул свои уста: - Кто вы? - Такой же встречный вопрос возникает и у меня к вам, - Яо не отводил взгляд от его лица. Игра в гляделки продолжалась бы очень долго, если бы юноша не послав ему быструю как молния улыбку и, наклонившись, не положил шлем на край скамейки, глубоко вздохнув, и не заговорил: - Я - новое воплощение России, а кто вы? - Я? Ван Яо, Китай. Воплощение КНР... - начал говорить Ван, и тут, не удержавшись, ахнул, едва не задохнувшись, - России? Как... - Может, присядем? - предложил юноша сделав характерный жест рукой в сторону скамейки, - разговор будет долгим... Он бросил взгляд на крест, шагнул вперед и положил подсолнух у самого креста. Потом опустился рядом с Ваном Яо. - Меня зовут, - начал он, - Александр Иванович Брагинский. Я родился девятнадцать лет назад в Москве... От человека. - Не может того быть... - прошептал Яо, - невозможно... Ведь... - Но это не ложь. Мой отец, Иван Брагинский, встретил на автобусной остановке девушку, - перебил его Александр, - этой девушкой, а впоследствии его законной женой, была моя будущая мать... Они повенчались даже в церкви, что редкость среди нас... - Но ведь все дети у нас рождаются мертвыми! И до сих пор неясно от чего... - Ван вспомнил, как пытался в свое время жить по-человечески. - Когда пришло время мне появиться на свет (это произошло на месяц раньше срока), во время родов что-то пошло не так... Мама умерла, а я наоборот... Выжил... - Александр устало посмотрел на крест. - Слабый, полузадушенный, но выжил. И он меня не почувствовал. Как нового, рожденного в стране человека, я имею в виду. А почувствовал как персонификацию. Иную персонификацию. Годы тогда были трудными, мой отец всего боялся, поэтому скрыл мое рождение. До сих пор о моем существовании знала только Москва. И то - под страхом смерти ей было запрещено даже упоминать обо мне. Но потом - я взрослел, не понимал, что со мной происходит... короче, я становился законной персонификацией Российской Федерации. Ситуацию усугубили теракты, произошедшие в стране... Он понял - я отдельная личность и чувствую вместе с ним все на равных. Нам обоим было больно, быть может, мне чуть больше. Все настроения, порывы, случаи и катастрофы, катаклизмы... Мы делили на двоих. А еще он твердо знал - его существование под вопросом. Ну не может быть такого, чтобы у его единой страны было целых две персонификации! Если только на горизонте не грядет отделение... - Он догадывался, что вероятно... - Да, что умрет. Именно поэтому он отказался бороться с судьбой. Чтобы дать жить мне... Юноша утомленно закрыл глаза. Яо тоже молчал, не в силах что-либо сказать. Шок от того что он сказал, еще не прошел. Но приходилось верить на слово. Яо еще раз посмотрел на него. Тот не стал скрывать и прятать глаза. Все более и более внимательно вглядывался Ван в молодого человека. И все сильнее находил сходство с Иваном. А потом Яо перевел взгляд на крест. - Я завидую ему, - произнес Ван неожиданно, рассматривая крест будто бы в первый раз, - он смог стать отцом, чего мы не можем. Смог ощутить то счастье, что нам не доступно, смог уйти с гордостью и честью, умереть... Какие мы все же глупые все мы... Александр шумно выдохнул. И встал, разрывая возникшее между ними молчание: - Надо тут убрать... Давненько я тут не был... *** Они с Китаем молча убирали весь сор с могилы. Александр относил все в кучу неподалеку. Яо сначала удивился, а потом понял, что этот мусор с кладбища все же в итоге уберут. Потом Александр сжег фото извлеченной из кармана зажигалкой, а сломанная рамка нашла свой последний приют в этой же самой куче. Ван глядел как горевшее фото сморщивается и оплавляется. Юноша кинул на землю почти сгоревшую фотографию. Он даже протер памятник невесть откуда появившейся у него тряпкой. - И что ты собираешься делать? - спросил Ван Яо у Александра, который оглядывал проделанную ими обоими работу. Его букет лег так же у самого креста. - Как что? - слегка удивился тот, - жить как воплощение России. Еще показаться на собрание хочу, надо мне со всеми вами познакомиться... Да и интересно же. - Правильное решение, но я должен... - начал Китай. - Я все равно поступлю по-своему, - перебил его юноша, он был не намерен его слушать, - отец оставил мне все, в том числе и инструкции. Так что... - Ты любил его? Своего отца... Это вопрос, казалось, застал его врасплох. Темные глаза сверкнули багряным. И в них застыло выражение великой боли и грусти: - Да, я любил его... Сильно. А еще мне было очень больно, когда он оставил меня, хотя я не могу до сих пор его винить за это. Он спасал страну и меня самого. Но также я ненавижу его и самого себя, за то, что существую... Я не должен был появиться, не должен, не должен, черт возьми! - голос на последнем предложении взлетел вверх на октаву, - я не должен был стать причиной его смерти, и я мучаюсь этим треклятым чувством вины! Погано на душе как-то... Он демонстративно засунул руки в карманы. И отвернулся от азиата. Яо вздохнул. Ну, ведет себя совсем как папаша... Ей-Богу, характер у них обоих один и тот же... Эта мысль заставила Вана слегка улыбнуться. Значит, жизнь продолжается. ********** Людвиг нервничал. Опаздывали представители Российской Федерации, Москва и Санкт-Петербург. Хотя раньше такого не случалось. Но с них причитался важный доклад по энергетике... Джонс на каждом слове перебивал Кику Хонду, который терпеливо читал свой доклад по альтернативам развития добычи полезных ископаемых. Многие государства из большой восьмерки уже отчитались о проделанной работе и отдыхали, почти не слушая докладчика. Альфред всем дико надоел. У итальянца была очередная сиеста, и того более ничего не интересовало, Франциск привычно(снова) тихо переругивался с Англией по поводу прогноза по экономике - каждый считал что именно его экономика самая устойчивая. Канада терпеливо гладил своего медведя в надежде, что его все заметят в конце-концов. Кику методично и четко читал наискучнейший материал доклада. Дверь позади Людвига скрипнула и он, обернувшись, увидел нового человека, которого прежде никогда не видел. Худой, в явно дорогом черном деловом костюме, сидевшем на нем с иголочки. На вид юноше было лет восемнадцать. Черноволосый, чертами лица отдаленно напоминающий кого-то смутно знакомого Людвигу. Но больший интерес вызывали его глаза - темно-алые, почти черные, не такие яркие как у Гилберта, брата Людвига. Глядя в них Германия понял, что у него предательски начинает кружиться голова. На шее повязан идеальным узлом галстук в тон глазам, а рубашка была такого же цвета, что и костюм. В левой руке он сжимал чемоданчик-дипломат. Они встретились глазами, и Людвиг не сразу понял, что все посторонние звуки стихли. Все тоже уставились на гостя. - Прошу меня простить за опоздание. Самолет немого задержали на вылете. - Кто вы? - спросил так громко Альфред Ф. Джонс, что Артур поморщился. - Я? - юноша приятно улыбнулся и эта улыбка вызвала в глубине души Германии смятение. - Я - Россия. Новое воплощение Российской Федерации. Голос у него был странный. Слишком спокойный, и даже чуточку холодный тембр, словно ему были не особо интересны все эти собрания, многовековые дрязги и мадагаскарские тараканы в головах у некоторых присутствующих здесь. - Вы... Россия? - поразился Франциск. - Да. Позволите мне, наконец, пройти? - сухо спросил он у Людвига. - Эээ... Да, конечно же, проходи... те, - смог выдавить из себя Германия. Юноша кивнул и зашагал к обычному месту за столом, где раньше сидел Иван. - Я едва не забыл представиться, меня зовут Александр Брагинский, - вежливо произнес он, садясь на нужное место. Артур тем временем оглядывал его с ног до головы. Поймав взгляд Александра, он отвел глаза. И усмехнулся в пустоту. Александр взглянул на докладывающего. Кику замер, не в силах взглянуть ему в глаза. - Можете продолжать, прошу вас! И Кику, кашлянув, начал дочитывать свою информацию по полезным ископаемым. Россия аккуратно положил дипломат на колени и, тихо открыв молнию, обнажил нутро и бесшумно извлек оттуда папку с документами, блокнот и шариковую ручку. Людвиг наблюдал за его отточенными движениями, подмечая взглядом бывшего шпиона разведки каждую малую деталь. Тот юноша не так прост как казалось бы. У Ивана Брагинского большая часть документов была в полнейшем беспорядке и даже без папок, он их не любил. А у Александра - идеально, вплоть до аккуратных пометок и закладок. Закладки были вклеены едва ли не по оттенкам. Кику остановился. Кто-то, вполголоса, поблагодарил небо, что "это" кончилось. - Александр, вы готовы к докладу? - спросил Людвиг у него, тщательно помечая галочкой, что еще один из них восьми отмучился. - Да, конечно же... - Тогда вперед! Юноша спокойно поднялся со своего места. И начал говорить. И тут Людвиг неожиданно осознал что Александр даже и не смотрит в сторону бумаг. Он говорил по памяти... *** Доклад Российской Федерации вышел гораздо более интересным чем нудное завывание Кику. Людвигу показалось, что молодой человек знаком со всем и всеми способами, что предложил им, и вполне понимает грани разумных возможностей... В отличие от все того же Джонса. Япония снова попытался заикнуться на счет Курильских островов, но получил в ответ улыбку, напоминающую жуткий оскал и приглашение принять участие в учениях, проводимых около этих самых островов. И благоразумно отступил. Англия закидывал Александра вопросами, но тот либо ловко уходил от ответа, либо сдержанно и, взвешивая каждое свое слово, отвечал. Артур это оценил. "Потопить" молодую персонификацию страны не вышло. Джонс тоже пробовал вывести его из себя, но упорно натыкался на глухое сопротивление - усмешку, в которой сквозила жалость, указывающую ему самому на собственную слабость и никчемность. Людвиг и сам заинтересовался докладом, попросив сбросить его по каналам связи. Александр, достав телефон, сразу же отправил ему нужный файл по электронной почте. Феличиано, которому хотелось поговорить с ним о совместном производстве и о кампаниях на рынке, остался после окончания заседания восьмерки в зале. Так произошло первое знакомство Александра с частью мирового сообщества. *** Они с Яо, не сговариваясь, снова встретились на кладбище у этой самой могилы. Из некрасивой земли уже успели высунуть и раскрыть свои бутоны веселые первоцветы. Вся могила пестрела этими цветами. Странным контрастом смотрелся черный камень и бело-рыже-фиолетовые цветы с зелеными листьями растущие из коричневой почвы. Александр лишь вздохнул, глядя на все это. - Надо же, хотя отцу бы наверняка понравилось... Весна. Китай кивнул. Тут молодой человек, глядя на могилу, начал говорить, тщательно подбирая слова и выражения: - Я знаю о том, что вы видите будущее отрывками, сценами, так ведь? Он даже не спрашивал - утверждал. Яо вздрогнул, но кивнул снова. - Я не могу надеяться, но... Я вижу все будущее, целиком. Глаза Вана увеличились в орбитах. Александр устало и обреченно взглянул в его глаза цвета охры. - Я знаю, что будет в самом конце. Я хотел бы провести свой последний день здесь, где не будет лжи и прочего. Мы останемся на планете почти вдвоем... Я буду пить водку из бутылки, вы - рисовую водку, а тем временем над нами будут летать остатки ракет, зарево пламени заменит нам рассвет, ночь превратится в день. Мы одновременно нажмем на "красные кнопки" (или как они там будут называться?), и наши жизни, лишенные всякого смысла, прервутся от разрыва сердец последних людей, выживших на планете, постепенно превращающейся в адскую домну... Красиво, правда? - глаза юноши горели адским пламенем. - Замечательная смерть... Ван Яо отступил от него на шаг. Страх острой иглой прошел по позвоночнику. Александр в этот миг казался даже безумнее самого Ивана. Но этот приступ быстро стих, а Яо, целиком и полностью погружённый в свои мысли, не заметил, что юноша подошел практически вплотную к нему. Глаза смотрят в глаза. И Яо протягивает ему руку для скрепления обещания практически навечно: - Я согласен. Могила, прах, земля и небо были единственными свидетелями данной клятвы.