Надо улыбаться

Надо улыбаться, Чтоб в живых остаться.... Надо улыбаться, Чтоб живым казаться. Вены крепко сжимает жгут: Серебристые тени тебя не найдут. Только тяжко дышать, Но ведь все хорошо, Надо просто молчать. (...) И слепят, обжигают, Плавят солнца лучи Все прекрасно, не так ли? Улыбайся, молчи. Надо улыбаться, Чтоб в живых остаться. Надо улыбаться, Чтоб живым казаться... Иван начал часто приходить сюда. Его теперь привлекало больше уединение и тишина. Только волна с тихим шелестом покорно ложилась на песок, смывая его в море. Сейчас он сидел на большом сером холодном камне и читал карманный молитвенник. Почему-то именно это приносило ему в последние дни внутреннее удовлетворение. Ветер с моря был просто ледяным. Он пронизывал насквозь и заставлял ежиться. Запах соли и йода, доносимый с воды, щекотал ноздри и разрывал больную грудь Ивана. Кашель, который в последние дни усилился, терзал его легкие. Часто шла кровь и не только из носа, но и изо рта; он почти оглох на левое ухо. В висках стучало, перед глазами нередко все плыло. Смерть ждет его. Иван невольно схватился за крест, который, как и его одежда, был новым и непривычным. По нервным окончаниям вновь прокатилась боль, и грудь больно стиснуло, словно тисками. Он прижал руку, до сих пор сжимавшую крест, ко рту. Во рту уже давно было солено. Хлынула струйка крови. Он вытер ее, но зашелся в очередном приступе кашля. *** Терзающий его кашель прекратился спустя лишь несколько минут. Боль разжала свои объятия и отпустила его. На время. Он смог открыть слезящиеся от боли глаза. Черная монашеская ряса очень шла Ивану. Его выражение лица смягчилось еще больше, аура черноты и гнева пропала. Голос изменился - произошел паралич голосовых мышц, он стал осиплым, но более грудным. Он страшно похудел за все эти месяцы. Лицо осунулось и стало призрачно-бледным, измученным. Руки просто напоминали кости скелета, обтянутого кожей; на коже очень сильно выступали голубые и синие вены. Он с трудом ходил, опираясь при ходьбе на специальный посох, который купил ему Андрей. Но лицо Ивана было спокойным, полным не той бешеной силы и энергии, что была до болезни, а лучилось внутренней духовной силой. Морально он был готов к смерти, а на самом деле... Ему было тяжело. *** Он много думал о том, каким именно он покинет этот мир. Думал о том, что ожидает его там. До своего недуга ему казалось, что он просто плывет по течению жизни. А теперь... Он словно никогда и не жил по-настоящему. Не знал, какое это сокровище - чувствовать как колотится в груди живое сердце, какая это радость - просто дышать свежим ветром и любоваться закатом... Просто увидеть дорогих и любимых ему людей, быть рядом с ними и слышать их смех... Обнять бы их сейчас, прошептать лживую фразу о том, что все будет хорошо... Но лучше поздно, чем никогда. Даже когда Смерть стояла с ножом у горла, дышала ему в затылок, а этих дат на веку Ивана выдалось очень много, он не верил, что может уйти. Теперь же... Пора собирать разбросанные камни. *** - Иван, где ты? - разнесся крик по песчаной косе берега, - Иван! - Я здесь! - хрипло крикнул Иван в ответ. Он поднял упавший из рук молитвенник обратно на колени и закрыл его. Андрей, впрочем, не особо нуждался в этой подсказке. Он много раз за последние месяцы замечал то, что Иван стремится уединиться ото всех. Они подолгу беседовали, напрочь забывая о недуге Ивана и заботах и делах монаха Андрея. Воплощение Соловков все более и более проникалось новым духовным обликом России, и все больше приходило осознание: он исчезнет. Просто не может сейчас (и вообще когда-либо) на земле существовать такое. Это невозможно. - Идем, - монах-воплощение быстро пробежал к нему и, схватив за рукав одеяния, потянул его, заставляя встать на ноги. - Нас ждут уже... Лодка на большую землю готова, самолет ждет тебя... Голубые как небо глаза встретились с такими же голубыми. Иван кивнул ему и, не говоря ни слова, встал с помощью посоха, с камня, на котором сидел. Страницами лежащего на камне молитвенника еще долго играл ветер... ********** Гвалт в зале заседаний стоял столь невообразимый, что невозможно было сосредоточиться или поспать (как хотелось Феличиано). В этот раз Альфред с пеной у рта доказывал Франции и Англии, что их помощь будет только ему на руку. Вообще-то заседание предполагалось провести на отвлеченные от политики темы, но Альфред славился весьма короткой памятью на столь важные вопросы. Германия, уставший призывать к порядку восьмерку государств, вновь обежал глазами стол. Он ошибся. Их пока семеро. Нет представителей Российской Федерации, а именно - Москвы и Санкт-Петербурга. К их соседству за столом все привыкли. И обычно они вдвоем приходили вовремя. А сегодня их не наблюдалось. Япония давно копался в телефоне, проверяя котировки акций, даже особо не интересуясь ходом заседания. Канада пытался быть маленьким и незаметным на фоне громких выкриков своего брата и бывших опекунов, и у него это получалось. Италия мешал Германии, дергая за рукав и что-то спрашивая раз за разом. Полная идиллия. Если бы тут был Иван, то он бы, лишь громко откашлявшись, заставил всех смолкнуть и сохранить рабочую атмосферу... Германию словно что-то заставило обернуться к входной двери. Чей-то внимательный взгляд буравил ему спину. Но тут все замолчали. И было от чего. Иван... Он пришел на заседание впервые спустя много месяцев своего отсутствия. Но его вид... Людвигу сразу в глаза бросилась неестественная бледность лица Брагинского. Словно из его лица исчезли все яркие краски и оно стало неживым, восковым. Глаза... голубые, пронзительные, странно сверкающие. Потом - его одежда, которая напомнила ему одежду церковных лиц. Еще этот блестевший поверх нее серебряный крест на цепочке... Иван сделал шаг, опираясь на монашеский посох. Ему явно было очень тяжело ходить. Иван больше не улыбался, впервые, быть может, за сотни лет, проведенных на их совместных собраниях. - Я не опоздал? - спросил Иван, и Германия услыша, что голос сильно осипший, словно Иван простудился. Рядом с ним кто-то пошевелился. Это оказался Феличиано Варгас, но сейчас обернувшегося к нему Людвига поразило не это - итальянец, вглядываясь в фигуру Ивана, бледнел и с ужасом рассматривал его, не скрывая своего выражения на лице. - Нет, - выдавил Германия из себя, - проходи конечно, Иван. Иван, легко кивнув Людвигу и постукивая по полу своей палкой, приблизился к своему месту и сел на него. - Откуда такой вид, Брагинский? - Артур оглядел его с ног до головы и скривился, - решил податься в свою веру? - Можно сказать и так... - понял брови Брагинский. - А что, тебя так пугает моя вера, Артур? От внимательного взгляда его голубых глаз Кёркленду стало явно не так хорошо, как хотелось бы. Франциск вздрогнул. - Мы не ждали тебя, Иван, - это был уже Альфред. Он затараторил скороговоркой:- Ты был в отпуске? Ты так изменился... Иван отрицательно покачал головой. - У меня был не отпуск, Альфред. - Тогда что? Уголки губ Ивана чуть приподнялись, видимо, он хотел улыбнуться, но не смог. Германию это испугало. Голубые как небо глаза сверкнули. - Я разбирал дела... Прежде чем... - Умру? - громко спросил голос, пересекая последнюю волну шепота и разговоров, и Германия узнал в нем Италию. Все дружно взглянули на напряженного и слишком серьезного Феличиано Варгаса. Тот не сводил взгляда от Ивана. Людвиг перевел взгляд на Ивана, который тоже глядел как и все на итальянца. - Ты прав, Феличиано. Я ухожу. - И Иван кивнул в подтверждение своих слов. - Ложь! - взорвался Англия сразу. Кто-то тоже принялся одновременно негромко что-то говорить. Он гневно глядел в исхудалое лицо Ивана. - Ты лжешь! Мы не можем умирать! Мы же... От брошенного на него взгляда Ивана он осекся на полуслове. - Если хочешь,то почитай мою историю болезни. Я умираю. - С оттенком холода в голосе произнес Иван, но его злая аура так и не появилась над ним. - У меня рак, последняя стадия. Если хочешь знать, у меня все болит, я сижу на лекарствах, и я... Тут Иван неожиданно громко закашлялся, прижимая ладонь с платком к губам, и, к ужасу Людвига и остальных, на белом платке появились кроваво-красные разводы. Он кашлял громко и удушливо: грудь просто разрывало кашлем. Япония содрогнулся. Иван, наконец, вытер окровавленный рот платком: - ... как видишь, не лгу. Гробовое молчание, которое повисло над столом, казалось можно нащупать руками. Но нарушил тишину Франция, у него дрожали губы: - Эванн, ты... ты... пришел с нами попрощаться? Иван вновь кивнул. - Да, Франциск. Время, как и Смерть, меня больше не ждут. Бонфуа прикрыл глаза. Но Людвиг успел увидеть, как в них дрожат слезы. Италия, к всеобщему изумлению, встал со своего места и первым направился к Ивану. Тот смотрел на стоящего перед ним Феличиано без всякого выражения. Ни улыбки, ни изучающего взгляда. Людвигу показалось, что весь мир перевернулся. Что, черт возьми, происходит? Италия сам подходит к Ивану? Америка как-то затравлено рассматривал Ивана. Он был в полном шоке от того, что услышал. Хонда с Мэттью почему-то переглядывались и синхронно отводили друг от друга глаза. Канада даже прикусил губу. Артур словно что-то прикидывал, искоса смотря на Ивана. - Я понял это, как только увидел тебя, Иван, - разнесся по залу голос Феличиано. - Я еще помню, как ушел Римская империя... Мне жаль... - Не стоит меня жалеть, Италия. - Мягко возразил ему Иван. - Как бы то ни было, я кое-что понял. Мне тоже жаль, мы все смогли бы стать хорошими друзьями, даже не смотря на многочисленные разногласия и такие разные культуры. Так вышло, так просто вышло... Он снова закашлялся. Италия глубоко вздохнул и сел за свое место, уткнувшись глазами в стол. Иван прекратил кашлять и перед ним уже стояла новая фигура. Франциск Бонфуа. - Иван, милый Иван... Я просто потрясен этим известием. Я не знаю что сказать. И что ты именно хочешь услышать, но я... Я... Не хочу прощаться с тобой. Мы столько веков были рядом... Столько войн было, когда мы сражались бок о бок с тобой... Был и я против тебя, но я... Не хотел. - Франциск, не скрываясь, вытер текущие из глаз слезы. - Знаю, Франц, знаю. Разумеется, я тебя прощаю. От всей души и сердца. Я вообще зла не помню и долго не держу. - Иван слабо усмехнулся, но это были лишь слабые отголоски той неестественной улыбки. Франциск протянул ему руку, и Иван с готовностью сжал ее. - Прощай, Иван. Рукопожатие распалось, и Франциск сел обратно. Он смотрел в окно, а его глаза то и дело наполнялись слезами. Следующим стал Англия. Зеленые глаза долго смотрели в пронзительно-голубые. Англия сдержано кивнул, Иван молча ответил ему тем же. Артур, вместо того чтобы остаться на заседании о котором уже все забыли, вышел в коридор. Япония подошел к Ивану. - Мой не самый любимый сосед, но тем не менее воплощение самой большой страны из нас, Россия... У нас были, и есть, и останутся личные разногласия... Иван мысленно соглашается с ним. - ... но ты останешься в моей памяти самым сильным, но и самым странным из всех нас. Не обижайся. - Я не обидчив. Не на кого. Рад слышать такие слова обо мне, Кику. Кику сел. Германия хотел было встать, но тут встал одновременно с ним Канада. Людвиг кивнул Канаде. Уильямс заговорил: - У нас тобой было что-то общее, может быть... воля к победе на совместных играх или холод в наших краях... Я не мастер говорить громких слов, но прости, если что было не так с моей стороны. Прощай. - Прощай, Мэттью. Встал и Людвиг. Остался лишь Джонс. - Иван Брагинский. Помнишь, когда мы первый раз столкнулись с тобой? Иван все же слабо улыбается. Помнит свою первую встречу с младшим братом Пруссии. - Так вот, после всего случившегося во Второй мировой, после всего зла, причиненного мной и братом твоей земле и тебе лично, я до сих пор помню твою справедливость и то решение на том жутком суде... Спасибо тебе за все, Иван Брагинский... Людвиг, подчиняясь минутному порыву, прижался к нему, обнял. - Людвиг... - Иван явно был растроган. Но коротко обнял его в ответ. - Я не мог поступить тогда по другому. Это было бы против моей сути... Я никогда бы так не поступил... Объятие распалось. Людвиг сел на свое место. Нервы изрядно расшатались за этот час, надо бы успокоиться... Альфред словно принял для себя какое-то решение, соскочил со стула и почти бегом пробежал до Ивана. Оба долго-долго, больше, чем Англия и сам Иван, глядели друг на друга. Америка ослепительно улыбнулся: - Мой враг. Моя полная противоположность. Иван... Наши вектора всегда шли в разные стороны. Принимаемые нами решения были всегда полностью противоположны друг другу как и интересы наших стран. Я - герой, всегда герой, а ты - Империя зла. Вечная Империя зла. Мне будет сильно не хватать тебя, мой единственный и неповторимый враг, Брагинский. Пока! - Пока, Альфред. Будь все же более осторожен в своих желаниях. Иван сдержано улыбнулся и глухо закашлялся, прижимая ко рту платок. Снова было адски тяжело - терпеть эту невыносимую боль. Она словно затмевала все в мире. Грудь знакомо сжало, и выдохнуть было почти невозможно. Иван откинулся на стуле, чувствуя как стекает по щеке алая кровь. Кто-то из присутствующих вскрикнул от испуга. Но сзади послышались знакомые шаги и шелест одежды. Это пришел на собрание Соловки, Андрей, следивший через полуприкрытую дверь за Иваном. Никто не успел среагировать от неожиданности: Андрей бережно смог приподнять ему голову, а Иван попытался вгляделся в его слишком спокойное и бесстрастное лицо. Все вокруг плыло. Кровь все еще текла по щеке и падала крупными каплями на пол. Стремительно лицо Ивана краснело, и его лихорадило, он это чувствовал - то поднималась температура. Прохладная рука вытерла струйку крови и Брагинский, наконец, смог контролировать этот очередной приступ боли. Изображение перестало прыгать и качаться, все вокруг стало вновь четким. Он пошевелился и отстранился от протянутой руки Андрея. - Не надо. Я сам... - очень тихо произнес Иван, подымаясь на ноги. Страны с ужасом смотрели на него из разных углов. И дрожали. Почему-то это живо вызвало в памяти Ивана яркую картину: крысы, сверкающие своими глазками-бусинами и звонко пищащие в подполье, тоже живут стаями. И это - мир? Он непроизвольно сжал свою палку. Тело ныло от боли, но Иван успешно мог сейчас игнорировать ее. Соловки, так не говоря до сих пор ни слова, направился к двери, успешно не обращая свое внимание на взгляды всех стран - государств, направленных на его фигуру. Иван шел за ним с гордо поднятой головой и спокойным, обычным, размеренным шагом, хотя организм давал знать - это ненадолго и за дверью он может так же успешно упасть на пол. Выйдя за дверь, он закрыл ее за собой полностью. Ни прощального вздоха, ни взгляда на них. Все кончено. Счета оплачены... почти оплачены. Англия, который был в коридоре, взмахом руки остановил его прямо около лестничного пролета, уходящего вниз. Иван было уже хотел ступить на ступеньку. - Брагинский... - вырвалось у него. - Что, Артур? - с некоторым удивлением произнес Иван. - Мне жаль. Это тяжелая смерть... та, что будет у тебя... Иван кивнул вновь. И неожиданно понял, о чем хочет поговорить с Великобританией. - Америка... Артур вздрагивает и зябко подергивает плечами. Его вид становится более отстраненным. Глаза, ярко-зеленые, стремительно мутнеют. - Не перебивай меня, Артур. Пожалуйста. - Иван поднял руку. И хрипло проговорил: - Я знаю, что ты им дорожишь... все еще, в глубине своей темной души и в тайном закоулке сердца... Ты испытываешь невыносимую боль, чувствуя, как он меняется, неукротимо и неизбежно, к худшему, и ты знаешь, к чему это может привести... Тот кивает. Уголки губ чуть дрогнули. - Помоги ему... - Глаза Артура увеличиваются в орбитах. Он потрясен. - Хотя эта просьба из моих уст звучит дико. Помоги ему это преодолеть сейчас... Иначе весь этот мир погрузиться в хаос. Я не знаю, что нас всех ждет впереди, но изменения в мире меня совсем не радуют. Голову противно повело в сторону, он был вынужден схватиться за перила, чтобы не упасть прямо сейчас. Артур это замечает и скрещивает руки на груди. Но размыкает уста: - Хорошо. Я обещаю. Клянусь. - Америка - иной среди нас всех. Жаль его... И Иван, не глядя на вмерзшего от удивления в пол Кёркленда, прошел мимо. *** - Оставь меня, - попросил Иван, устало опускаясь на кровать в своей полутемной келье. - Я очень устал... Андрей сверлил его подозрительным взглядом, но все же уступил. Как только его шаги затихли в отдалении, Иван поднялся с кровати. Это грех, но грех был оправданный. Он больше не мог страдать. Так больше продолжаться не может... Он решился. Иван прошел к столу и сел за него. Терпеливо, на протяжении минут тридцати что-то писал на обычном листе в клетку. Шариковая ручка с шорохом скользила по бумаге, почерк прыгал, и иногда написанное было тяжело разобрать. Свеча, дававшая свет в келье, постепенно плавилась. Воск каплями стекал по подсвечнику. Тени в углах дрожали. Он устало отбросил от себя свое перо. Резким движением снял с шеи крест и положил его прямо на исписанный листок. Встал. Обернулся к стене и выпрямился. Словно дожидаясь этого, из темноты выплыл Византия и сегодня он был явно не один. Тени вокруг него приобрели явно женские очертания. Мать, Киевскую Русь, он узнал сразу. Как и Смерть. - Вы за мной? - Да, - прошелестел голос Смерти, - за тобой... По твою душу. От нее повеяло таким холодом, что Иван, хоть и стойко переносивший все невзгоды непогоды на своей земле, обхватил себя руками, тщетно пытаясь согреться. Пламя свечи мигнуло и погасло, оставив после себя легкий дымок. Он знал, что они ничего ему не скажут, не подтолкнут к действию. Лишь он, он сам должен сделать выбор. - Хорошо, - Иван сделал глубокий вдох, - я иду. *** Предрассветный час был темным, но на горизонте уже проглядывала светлая полоска. Иван вышел наружу, с облегчением вдохнув полной грудью ночной воздух и бриз с моря. Неужели он так и не дождется сегодня рассвета? Мать и Смерть шли за ним, он их чувствовал. Как и Византию. Страх запустил в нем свои щупальца, но отказываться от затеи было поздно. Да и глупо - больше ничего хорошего его не ждет, только ухудшения. Сердце предательски сжало. Прямо внизу плескались темные, черные воды. Он стоял на самом краю выдававшейся над морем стены монастыря. Море, казалось, не имело конца... - Я так хочу увидеть солнце... - прошептал Иван, с надеждой глядя в небеса, - где же оно? Услышь мою мольбу, Господи... Но небеса были мрачны и глухи к мольбам. Позади доносился до него какой-то странный шепот. Он опустил взор и закрыл лицо руками. И осел, не сгибая спины, на ледяной камень. Воспоминания из жизни сами пришли к нему. Яркие, грустные и веселые они заполонили сознание. Из глаз сами собой потекли слезы. Слезы падали с его лица и исчезали в темном море. Из груди вырвалось давно сдерживаемое рыдание. Он, со слезами, в последний раз взглянул на небо. Оно было черным. - Родившийся во тьме, да уйдет во тьму, - шепнула ему Смерть, наклонившись к нему. Она подгоняла его, видимо ей не терпелось забрать его душу. Она права. Он рожден во тьме и вновь возвращается туда. Иван медленно встал с колен и вытер слезы. Больше никогда им не суждено пролиться на эту грешную землю. Ему стало как-то спокойно на душе. Он шагнул еще ближе к краю, и у него прохватило дыхание. Смерть и остальные замерли. Сердце бешено забилось в груди, словно птица. Иван широко скинул руки, словно попытался обнять весь мир, повернулся спиной к пропасти и сделал шаг. Солнечные лучи в этот миг наконец-то прорезались сквозь гряду туч и упали вниз, на землю, освещая монастырь...