Закон – паутина: маленькие насекомые погибают в ней, крупные же благополучно пробиваются. Анахарсис.
«До начала судебного разбирательства – месяц тюремного заключения» - прозвучал равнодушно-сухой голос, и дверь одиночной камеры с гулким звуком эха захлопнулась. Да что такое, кажется, месяц тюрьмы? Тем более, для человека, заранее знавшего день и час своего выхода из этих серых стен? Тем не менее, это тридцать дней и тридцать ночей или 720 часов одиночества. Поначалу Джеймс думал, что это время полетит для него незаметно, но уже на третьи сутки он понял, что скоро рехнется; на пятые был готов лезть на стену и колотить ногами в дверь. А впереди еще ровно двадцать пять таких же, равнодушно-однообразных. И каждый час, каждая минута этих суток тянулись как назло медленнее предыдущих. Мориарти пролежал всю узкую тюремную койку, так что от одного прикосновения к ней жгло все тело; еда была просто отвратительной, но чтобы поддерживать свое бренное тело, приходилось есть и ее. Конечно, Себастьян иногда передавал своему боссу нормальную еду, чистую одежду и другую мелочь, но это случалось не так часто. Да даже не в одной еде дело! Джим был готов терпеть все что угодно – побои, еще худшее содержание, - но только не эту скуку. Она преследовала его повсюду, чем бы он ни пытался заниматься (а заниматься, откровенно говоря, было нечем – не проведут же заключенным безлимитный интернет!) – ко всему примешивался этот горький и сухой привкус скуки. План игры с Шерлоком был продуман до мелочей уже очень давно, никаких новых дел и новостей, конечно же, не было. Все эти симптомы усугублялись заточением в абсолютном одиночестве. Единственный человек, которого Джим видел дважды в сутки – охранник, приносивший пищу в камеру. Все, что могли отобрать, у Джима уже отобрали. Но он и не особо противился – в конце концов, ведь он сам решил побывать в шкуре заключенного, так что приходилось идти до конца. Но разум у него отнять никто не мог, так что Джим был во всеоружии своих саркастических шуточек и смешков. Ох, и досталось же от него бедняге-охраннику и следователям! Первого Мориарти долго изводил своими издевками и рассказами о способах побега из тюрьмы, которые он якобы попытается совершить ближайшей ночью. Охранник, которого припугнули собственным благополучием в случае исчезновения Мориарти, всю ночь напролет просиживал со взведенным курком, осоловело хлопая глазами и слушая мирное сопение своего подопечного за дверью. Но как только он начинал задремывать, в камере Джима что-нибудь звучно грохалось, и несчастный охранник испуганно подпрыгивал, сильнее сжимая рукоятку холодного пистолета. Он пробовал жаловаться на выходки Джима “наверх” и просил дополнительную охрану, но его просто высмеяли и предложили уйти на покой, если очень страшно. Наконец, когда Джима вызвали к следователю, и там всем досталось на орехи, включая стенографистку. Допроса, естественно, не было, так как Мориарти, как только его поставили перед инспектором, ведущим его дело, тут же с милой улыбкой плюхнулся на ближайший стул, закинул ногу на ногу и сцепил руки замочком: - Ну, - сказал он, взирая на все собрание, онемевшее от такой наглости, - вам, наверное, интересно, зачем я вас здесь собрал? Констебли быстро пришли в себя и рывком подняли Джима, водворяя его на положенное место. - Эй, поосторожней! – ни сколько не смущаясь, прикрикнул он, разглаживая лацканы пиджака (галстук, кстати, у него тоже отобрали). – Это вам не дешевка, как у следователя. И Мориарти пустился в пространное описание внешности всех присутствующих. После грубого окрика инспектора, уставшего от болтовни, наш заключенный как бы мимоходом сообщил: - А вы знаете, что в девятой камере взрывчатка? И снова плюхнулся на облюбованный им стул. Ему, разумеется, никто не поверил, тогда Джим невозмутимо уставился на часы и принялся вслух отсчитывать секунды. Инспектор побледнел и приказал обыскать девятую камеру. Посланные констебли вернулись через минуту и спросили – а на каком этаже? Мориарти нервно хихикнул сквозь счет: - Пятьдесят пять; пятьдесят шесть; а почему я должен все помнить? У меня других забот полон рот. Вот, опять со счета сбился… Пусть будет шестьдесят. Испуганные констебли вновь умчались. Еще через минуту раздался оглушительный вой пожарной сирены, и все присутствующие уставились на Джима. Тот, прислушавшись, остановил счет: - Девяносто пять; девяносто шесть. Что ж, молодцы. Полиция у нас оперативно работает, хвалю. Инспектора и стенографистку как ветром сдуло, кабинет опустел. - Как же так?! – возопил Джим, бряцая наручниками. – Кто же меня допрашивать будет? Я еще столько рассказать хотел! Тревога оказалась ложной, а бомба – искусным муляжом. Но шуму сколько подняли! Эвакуировали почти весь отдел и заключенных. Через сорок минут все утихомирилось, и следователь с испуганной стенографисткой вернулись в кабинет. Там, закинув ноги на стол, без наручников и с чашкой остывшего кофе в руке сидел Джим. - Ой, я так рад вас видеть, - расцвел он. – Проходите, присаживайтесь. А то я уже, откровенно говоря, скучать начал. А кофе – дрянь, советую уволить вашу секретаршу. Инспектор позеленел от злости и срывающимся голосом приказал увести Мориарти обратно в его камеру. Джим, казалось, ни сколько не расстроился и весело потопал к выходу, сопровождаемый громилами-охранниками. С тех пор его на допросы больше не вызывали… Вновь потекли серые дни и ночи, заполненные ленью и мыслями.***
День суда приближался. Мориарти нервно мерил шагами камеру: три в одну сторону, разворот, три в другую. Устав от бесцельного хождения, он прилег на жесткую кровать, но уже через пять минут снова вскочил. Даже сон не мог свалить его, и охраннику пришлось всю ночь слушать мерные шаги за стенкой и проклятия, посылаемые в адрес всех родственников тюремщика вплоть до седьмого колена. - Я требую, чтобы мне выдали мою одежду! – дубасил дверь ногами Мориарти. Он разбудил весь этаж, и констеблю все-таки пришлось отдать ему одежду. Но на этом Джим не успокоился и через некоторое время стал требовать еду, телефон, более хорошую камеру. - И вообще, - бунтовался он за дверью, - отведите меня к коменданту, я хочу поговорить с ним! И еще я хочу… хочу… - отчаянно пытался выдумать еще что-нибудь Джим, - хочу к Мелиссе! – неожиданно осенило его. Осознание этой мысли словно насквозь прошило все существо Мориарти. Он вдруг понял, чего ему так не хватало в течение месяца заключения. Ее глаз, ее рук, ее заботы. Наступила внезапная апатия ко всему. Джим лежал на кровати, уставившись в потолок бессмысленным взглядом. Непригодная еда уже не вызывала прежнего отвращения, издеваться над своими тюремщиками тоже не хотелось. Последний, удивленный необычной тишиной в камере своего подопечного, осторожно заглянул и поинтересовался, не случилось ли чего? Джим буркнул себе под нос что-то о том, что он “составляет план по порабощению мира” и отвернулся к стене. Теперь он начал считать дни до суда, в надежде встретиться со своей любимой. Их осталось пять, ровно сто двадцать часов.***
- Джим Мориарти обвиняется в незаконном проникновении в сокровищницу Тауэра, Английский банк и тюрьму Пентонвиль. Обвиняемый сделал сокрушенно-жалостливое лицо и продолжал слушать судью. - Вследствие необычности этого дела, и так как защита не предоставила ни одного факта в пользу своего подзащитного, совещание продлится недолго. Господа, прошу всех оставаться в зале суда, через несколько минут вы узнаете окончательное решение. Суд удаляется на совещание! Глухо стукнул молоточек на столе судьи, неудачно пародируя грозный глас Фемиды – богини правосудия; Джим даже не пытался прятать улыбку. Очень хотелось крикнуть: “А может, я сам приговор оглашу? Что время-то тянуть? Мне еще домой, к Мелиссе успеть надо…” Но он, конечно, сдержался и просто скользнул рукой вниз к карману: Себастьян все верно сделал, телефон на месте. Джим вслепую напечатал смс: “Берегись, я так соскучился, что за себя не отвечаю… Жди через два часа”. - …признать его виновным! – Мориарти даже не заметил возвращения судьи и чтение приговора. Ну, ничего интересного и нового все равно там не было. На последних словах Джим усмехнулся, хищно оголив верхние зубы, и кинул взгляд на врача-присяжную. Та уверенно поднялась, опротестовывая приговор… _______________________________________________________________________________ *42 способа бежать из Бастилии – один из героев романа А. Дюма “20 лет спустя” уверял, что знает именно такое количество способов сбежать из знаменитой французской тюрьмы-крепости.