Через "не хочу"

Шаг вперед. Шаг назад. Поворот. Вальс, хоть и кажется чем-то примитивным, на деле таковым не является. Далеко не является. Кто-то говорил, что танец - это самовыражение. Если бы я самовыражался танцем, то выглядел бы донельзя глупо и безнадежно. Я не мог танцевать, я постоянно наступал на ноги сероволосой, то слишком сильно её держал за руку, то, напротив, стоял слишком далеко. Я поражался её терпению. На её месте, я бы давно уже сдался и послал все к черту, но нет, только не она. - Все хорошо, - голос был спокойным, в нем улавливались нотки доброжелательности. - Знаю, - отвечаю прохладно, хоть и не получается. А танцевали мы на лужайке моего дома. Было прохладно, но, как сказала Соноко, уж лучше тут, чем в душной комнате. Закат был потрясающе красивым - алый, заполняющий собой все небо, горячий. Он отражался в окнах, отчего казалось, будто они светятся таинственным сиянием, отражался от капелек на траве, отчего казалось, будто мы танцуем на углях, отражался от деревьев, от чего казалось, будто они полыхают огнем. Пожалуй, в осени есть свои плюсы. Особенно, когда листьев так мало, как в октябре. Трава уже жухлая, воздух - влажный, но я дышал полной грудью, как и тогда. Это было то самое чувство, я снова поймал его! То чувство свободы, тот самый вкусный воздух, я стоял босиком на сырой траве, делая осторожные шаги, чтобы не отдавить ноги сероволосой. Она лишь с недоумением посмотрела на меня, когда я, улыбаясь, скинул носки и ботинки, и босиком пошел к ней. Пожав плечами, она продолжила танец, а я всего лишь делал то, что от меня требуется. Это не причиняло мне неудобств, я не жалел, что мы вышли улицу. Хотелось снова упасть в траву, кататься в ней, подобно ребенку. Рассмеявшись своим мыслям, я поднял девушку за талию и закружил. Мне было очень легко, это было необъяснимо. Танец получался все лучше и лучше, я чувствовал свободу, и это тепло рядом, когда кто-то обнимает, пусть и так, пусть, это только танец. Осенью я всегда вспоминал то,что я одинок. Но , это не так, теперь уже не так. Звучит слишком сентиментально, но я рад, что у меня есть все они: и Цуна, и Рехей, и Гокудера с Такеши, даже Вария и остальные. Теперь, даже если я и груб и агрессивен, я чувствую, что эти чувства - фальшивые, не настоящие, потому что не могут они быть настоящими, когда тебя окружает столько людей, которым ты нужен. Музыка играла из планшета, который лежал на старом, ветхом столике. Она была тихая, умиротворяющая, мягкая и плавная. Отчего-то она показалась мне знакомой, и, словно читая мои мысли, Соноко тихо пояснила: - Сама написала. Я играла её тогда... когда ты мне помог, - она неловко покосилась на длинный шрам на руке. - У всех есть шрамы. У кого на руках, у кого в душе. Это не то, чего стоит стесняться, вовсе и не страшно, - слова вырвались раньше, чем я их обдумал. - Конечно. Ты прав, Хибари, - девушка кивнула. - Почему ты злой был? - Почему это был? - скептически поинтересовался я, хотя глупо было бы считать, что она не замечает перемен в моем настроении. - Ты уже не злой. Ты улыбаешься и смеешься, - ответ был очень простым, и я снова невольно улыбнулся. - Почему ты злая была? - Потому что в аварии погибли все, кого я люблю, - она говорила это так спокойно, что у меня невольно в сердце закрался холодок. - Все. До последнего. Начиная от маленьких детей, заканчивая взрослыми. Никого не осталось, кроме меня. Я промолчал, не зная, что ответить. Говорила-то она просто, без всяких эмоций, но я же чувствовал, как ей больно. Есть такой тип людей, который замыкается в себе, когда случаются беды. Становится этот человек пустым, холодным, безразличным. Он перестает ценить жизнь, ни свою, ни чужую, и вскоре такие люди умирают. Да, всегда умирают, и ничего с этим не сделать. Таких людей узнать очень просто: у них пустые глаза, они не улыбаются и мало разговаривают. Мало оттого, что слишком часто малодушно подумывают о смерти, ждут, когда настанет их очередь. Многие лезут без очереди: режут вены, вешаются, травятся, бросаются под машины, существует множество способов самоубийства, всех не перечислить. Я никогда не понимал таких людей, которые хотели покончить с собой. Особенно тех, которые делали это показушно: прыгали с городских высоток, с аттракционов в парке, бросались в клетку ко львам или другим хищникам. Всегда у меня было лишь одно желание - убрать их подальше и казнить лично. Неужели, они не понимали, что калечили психику детям? Своим примером показывая, что делать, если что-то не удается в жизни. Я покосился на Соноко. Она молчала, смотря куда-то мимо моего плеча. Чувство легкости и безмерного счастья пропало, и я снова стал прежним. Снова появилась холодность, желание поспать, желание никого не видеть. Интересно, а она желала покончить с собой хоть раз? - А я хотела умереть, - внезапно сказала она. - Хотела прыгнуть с Токийской башни. Я забралась наверх, а потом испугалась. Мне стало страшно, я не знала, что ждет меня потом. Я испугалась умереть, потому что это может быть больно. Потом я хотела утопиться, я не умею плавать. Но я так сильно боюсь воды, что испугалась снова. Я очень сильно боюсь воды, - говорила она бессвязно, растерянно, словно рядом со мной находилось лишь тело, а сама она - далеко, очень. - Почему? - только и спросил я. - Нашу машину вынесло в море. Я успела выбраться, а остальные - нет. Я снова промолчал, просто не знал, что ей сказать. Она не такая, какой кажется. Не такая самоуверенная, она даже когда танцует, робко жмется ко мне, словно ищет защиты. И этот человек разгромил мой дом? - Тебя Адель любит, - снова заговорила Соноко. - Ты знал? - Знал, - я кивнул. - А ты её - нет. Ты знал? - Знал, - я снова кивнул. - Не вижу смысла в её любви. Она хорошая девушка, но не такая, какая мне нужна. Слишком самоуверенная, сильная и властная. Это меня не пугает, нет - просто не нравится. Да, одиночество, это плохо и мучительно, но у меня есть друзья и... - я запнулся. Что я несу?! - Я понимаю тебя, ты можешь не продолжать. Остаток вечера мы танцевали молча. Потом Соноко пожелала мне спокойной ночи и побрела в дом, для этого ей нужно было лишь перепрыгнуть невысокий забор. Я одел носки и ботинки, после чего прошел в дом. Он казался мне пустым и холодным, как никогда. В нем не было спокойствия, стены давили на меня. Я схожу с ума? Возможно. Все же, я изменился. Просто, не замечал таких мелочей, как сейчас, стал мягким, перестал держать маску. А сердце все время неприятно саднило. Да, я понимал, что все это началось давно - как только я познакомился с Цуной и угодил в Вонголу, но не мог подумать, что все зайдет так далеко, что я начну улыбаться и смеяться без причины. Раздался звонок - это звонил Дино. Я взял трубку, выдавил свое вялое "алло", узнал, что он приехал и остановится у меня дома, сказал, что пойду убираться, отключил телефон, пошел готовить ужин на толпу людей, потому что знал - Дино никогда не приходит один. А раньше... а что раньше? Раньше я послал бы его куда подальше, и все. А теперь вот, готовлю... Ужин был готов, а Дино все не шел и не шел. От скуки я начал смотреть в соседские окна. У Соноко горел свет, а вскоре раздалась музыка. Я лег на подоконник, слушая приятную, тихую мелодию. Пианино было чудесным музыкальным инструментом, и я даже не подозревал, что возможно играть так. В этой музыке я чувствовал её душу - спокойную, но обреченную. Оставалось лишь гадать, когда она совершит самоубийство. А она совершит, рано или поздно, как бы не боялась. Это такой человек, что с неё взять? И я не стану ей мешать. Да, будет немного обидно, да, она успела мне понравиться, как человек, но я не буду её отговаривать. Это же её решение, никто её не заставляет. Дино пришел уже поздно ночью, пришел, как обычно, с половиной подчиненных. Мы поели и легли спать. Все до ужаса банально. Спокойной ночи. Можно, пожалуйста, отзывов? Если не трудно.