Через "не хочу"

Я наслаждался тишиной. Чувство спокойствия, обволакивающее, мягкое, растекающееся по венам, подобно сладкому яду, было восхитительно. Я мог часами лежать, закрыв глаза, слушая мирный ход стрелок часов, щебетание канареек, и не замечать криков, доносящихся с улицы. Школа, увы. Тут не спастись от шума. Но мой покой был прерван шумом, доносящимся снизу. Прислушавшись, я понял, что кто-то поет, играя на гитаре: - Сквозь покровы ночной темноты мы рвемся, словно птички в петлях силка. И крыльев не расправить хрупких своих - сломила их такая судьба... Впав в легкое замешательство, я понял, что мне не послышалось. Кто-то и правда посмел нарушить мой покой, да еще и таким наглым образом. Даже идиоту было понятно, что соседние кабинеты нельзя занимать, ради собственной же безопасности! Я же забью до смерти, не пощажу никого, даже если это девушки. Мой покой тревожить нельзя, ни в коем случае. Натянув пиджак, я побрел вниз по лестнице, прислушиваясь к песне, чтобы определить, в какой кабинет мне идти. Музыка доносилась из кабинета, на котором было написано: "Музыкальный клуб". Толкнув дверь, я обнаружил за ней восхищенную толпу девочек, среди которых были даже знакомые лица, а на небольшом возвышении около окна стояла Соноко с гитарой. Она улыбалась, продолжая петь: -Одинокий, думаешь ты, ты холоден, как лед, и бесстрастный твой взгляд пронзает мое сердце, но я молю - молю, раскрой мне душу свою! Забавно, как музыка меняет человека. Из безэмоционального он превращается в проводник между музыкой и слушателем. Становится проводником чувств, эмоций, мыслей, смысла, вложенного в песню. Лицо его преображается - все мысли улетели, остались лишь голые эмоции, и больше ничто не может держать эту маску безразличия и холодности. Сколько раз я ловил себя на том, что, слушая музыку, я становлюсь расслабленным, менее раздражительным. Я понимаю, почему Ирие Шоичи всегда в наушниках - он лишь успокаивает себя. Он давно не может уснуть без музыки, музыка подобна наркотику, дозе, которую нужно ввести внутривенно, чтобы остановить мучительную ломку. Да, музыка меняет людей. Превращает их в настоящих, живых людей, стирая те блеклые, мрачные тени, которыми люди становятся с последнее время. Я не хотел уходить. Я просто молча стоял в дверях, наблюдая за её лицом. На бледных щеках выступил румянец, она улыбалась, пела душой, а не голосом, и это казалось мне самым прекрасным, что я видел в последнее время. Даже отрицать не пытаюсь - я давно озлобился на мир и людей. Но когда видишь перед собой обнаженную душу - невольно раскроешься и сам. Я позволил себе улыбнуться и облокотился о дверной косяк. От сквозняка дверь захлопнулась, больно ударив меня в спину. Повисла тишина. Девушки молча сверлили меня взглядами, Соноко же спокойно отложила гитару в сторону, с ее лица пропали все эмоции, все чувства, передо мной стояла лишь тень той девушки, что я видел секунду назад. - Чем обязана? - голос холодный, резкий, словно порыв ветра, вернул мне и мою привычную холодность. - Ты не знакома с указом школы. Пройди в мой кабинет, - я жестом приказал сероволосой следовать за мной, и она молча повиновалась. До кабинета мы шли в абсолютном молчании. Я не решался заговорить, потому что интерес к ней у меня пропал вместе с ее песней. Она шла абсолютно бесшумно, быстро семеня маленькими шажками. Когда она шла, то волосы ее забавно колыхались, а между бровями залегала морщинка - признак задумчивости. Но, все же, я гадал, куда исчезли все ее эмоции. Зачем она спрятала их? Трудно признавать, но когда она пела, я невольно ею залюбовался. Мы молча вошли в кабинет, и я опустился в кресло, жестом приказав Соноко сесть напротив. Сероволосая послушно села, без пререканий и лишних вопросов. На ее лице вновь не было эмоций, пропала даже морщинка задумчивости. - Ты нарушила мой покой, травоядное. Своей песней, - начал я. - Ты знаешь, чем это грозит? - Если не нравится, то зачем ты улыбнулся? - в ее голосе была слабая хрипотца. - Мог бы и не слушать. - Значит, знаешь. Камикорос, - я достал тонфа, она достала пистолет. - Я убью тебя, - голос ее был тих, и, услышал бы его кто другой - точно испугался бы его интонации, но не я. Мне потребовалась секунда, чтобы понять - она не шутит. Пуля просвистела совсем рядом, оцарапав висок. Не долго думая, я набросился на девушку, выбив из ее рук оружие и слыша хруст ее тонких, длинных пальцев. Прижав ее к креслу, я прислонил тонфа к ее горлу, и ожидал чего угодно, но только не этого: - А ты силен. Затащишь мое пианино в дом? Я очень хорошо заплачу. Голос - безразличный и циничный. Ее будто не волновала своя жизнь, а только проблема переноса музыкального инструмента. Я подавил желание разорвать ей горло. "Заплатит? Неужели, нельзя просто попросить? Я разве монстр?" - подумал я. "Он самый..." - поймав себя на не свойственных мне мыслях, я замер, пытаясь вглядеться в пустые глаза, но ничего в них не нашел. - Разве нельзя попросить? - только и спросил я. - Все люди продажны, у всех своя цена. Сколько? - она вопросительно выгнула одну из бровей. - Я тебе не помощник, - ответил грубо, едва пряча раздражение и злость. - Приходи, когда научишься просить, а не покупать, - убрав тонфа, я повернулся к ней спиной. - А пока - прощай. Она молча встала и ушла, не проронив ни слова. Я же преспокойно сел в кресло и продолжил заниматься своими делами. Адель права - Соноко всего лишь очередное, зазнавшееся и зазвездившееся травоядное. Не более того.