Свадебный пир, или Чего нам не показали

      Владимир вышел из ворот института, сел в коляску и поехал в Кремль.       Коляска проехала под белокаменной аркой Патриарших палат и остановилась, словно перенеся его в XVII век. Стрельчатые окошки и низкие этажи, поливные изразцы на белых стенах, украшенных каменным узорочьем, будто погрузили его в сказку! Увидев икону над аркой узорного входа, Воронцов перекрестился. «Господи, помоги!» – сами собой на устах возникли слова.       Он зашёл в приёмную. Сводчатый потолок, каменный пол квадратами, сундуки вместо лавок… На Владимира пахнуло древностью. За массивным деревянным столом сидел очень прямой священнослужитель лет 60-ти с большим крестом на груди, в высоком чёрном клобуке. Мантия из дорогого тонкого чёрного сукна ложилась красивыми складками. При виде посетителя он встал.       – Благословите, батюшка! – подошёл Воронцов, поцеловав руку служителю.       – Господь да благословит тебя, сын мой! – отозвался тот, перекрестив его.       – Граф Воронцов, Владимир Сергеевич! – отрекомендовался пришедший.       Трудно было сдержаться и не щёлкнуть каблуками. Вот что значит – многолетняя привычка!       Служитель взял поданное письмо от Синода, прочитал и взглянул вопросительно на Воронцова.       – Святый отче, желаю сочетаться законным церковным браком со своей избранницей! Говорят, что для этого требуется разрешение правящего архиерея!       – К сожалению, их преосвященство охвачены скорбию телесной!       Он начал молиться себе под нос, кладя мелко крестное знамение. Воронцов повторил его жест.       Проговорив «аминь» и сложив молитвенно руки, церковный секретарь, как окрестил его про себя Воронцов, взглянул на посетителя.       - Я вот тут... пожертвование принёс, - отстранённым тоном произнёс Владимир.       Служитель проворно подставил копилку чернёного серебра со щелью:       - Сюда, пожалуйста!       Воронцов достал из бумажника две пятисотрублёвки с Петром Великим и просунул в щель.       Служитель смягчился.       – Давайте Ваше письмо. Я спрошу у их преосвященства.       Но вышел быстро.       – На Ваше счастье, сын мой, их преосвященство сейчас вышли в палату. Вы можете зайти. Митрополит пожелали с Вами переговорить.       Патриаршая палата, приёмный зал, была ослепительна! Стены кончались низко, переходя в крутой сводчатый потолок, воздушно расписанный яркими травами и цветами по белому фону. От этого палата производила впечатление высокой и просторной, рвущейся ввысь. Старинная деревянная мебель была покрыта сплошным резным узором.       Воронцов прошёл.       Посреди палаты на резном троне сидел святитель Иннокентий в белом клобуке и белой мантии, с панагией резной моржовой кости на груди, с эмалевым изображением Пресвятыя Богородицы в середине. На чёрном бархатном одеянии сияла восьмиконечная орденская звезда с бриллиантами. Лицо митрополита хранило следы телесного страдания, но глаза смотрели ласково и проницательно.       – Благословите, святый отче! – произнёс Воронцов.       – Подойди поближе, дитя моё! – ответил старец.       Ему было уже за восемьдесят лет, поэтому, конечно, к молодому человеку, более чем в два раза его моложе, он мог так обратиться запросто.       Воронцов подошёл, поцеловал протянутую руку, Она была мягка, но болезненно холодна. Иннокентий благословил его.       – Садись подле, сын мой! – он показал на ближайший резной сундук с гладкой крышкой.       Владимир уселся на край, как если бы был с саблей. Повисло молчание.       – Любишь её, - вдруг сказал митрополит, без вопроса.       – Люблю, Ваше преосвященство! – ответил искренне и просто Воронцов.       Он понял, что Иннокентий говорит о Софье.       – Жениться опять хочешь, – также без вопроса сказал тот.       И, не давая ему ответить, как бы передразнил: «Хочу!»       – Не терпится! – подвёл итог старец.       Ах, святый отче, кабы ты знал, что пришлось пережить влюблённым, сколько они уже ждут! Владимир молчал.       – Ты храбрый офицер. Почему без мундира? Разве вам можно в штатском? – спросил митрополит.       Воронцов в который раз за эти дни смутился. Он удивлённо посмотрел на хозяина палаты.       – Выправка военная у тебя. И каблуками щёлкнул.       Ох, машинально! От смущения!       – Я в отставке.       Святитель, по-видимому, удовлетворился ответом.       На самом деле, митрополит знал, кто такой граф Воронцов. Он даже был знаком с его дедом, Кириллом Ивановичем. Поэтому и пожелал принять его.       Воронцов, продолжая чувствовать себя как в сказке, не знал, что говорить, как себя держать. Ему надо было непременно получить разрешение на венчание. Что для этого нужно сделать?       – Спрашивай, сын мой, что хотел узнать?       Воронцов повторил вслух свой вопрос.       – А что так спешно?       Добрые черты митрополичьего лица словно сфокусировались: так внимательно он смотрел на Владимира. Видит он всё. Насквозь видит.       – Грешить не хочу, Ваше преосвященство. И её не хочу в грех вводить.       – Ну что ж, это похвально… Но всё же целомудрие - это добродетель… Впрочем, что я тебе проповедую! - вдруг воскликнул старец. - Детей-то любишь?       Его обращение располагало Владимира к необыкновенной откровенности. Будто он разговаривает с самым близким человеком.       – Ваше преосвященство, нам Господь уже послал одного… Приёмного, – добавил он и спохватился: перед обществом же это его сын!       Но святитель видел всё, будто в книге читал.       – Да вижу, вижу, – успокоил он. – Добрые вы. Дай Боже вам счастья семейного, счастья великого! Благослови вас Господь!       Он перекрестил Владимира и позвонил в большой серебряный колокольчик. «Церковный секретарь» вошёл.       – Брат Герман! Напиши, будь любезен, полковнику, – старичок очень хитро взглянул на графа, - разрешение на венчание. …Как невесту-то звать? – обратился он к посетителю.       – Девица Софья Ивановна Горчакова, 18-ти лет, дочь капитана Горчакова, погибшего в Туркестане в 1873 году, – доложил Воронцов.       На эту тему было гораздо проще говорить.       – Запомнил? – обратился старец к брату Герману. – Пиши. Принесёшь на подпись.       Воронцову показалось, что их преосвященство утомился.       – Разрешите откланяться?!       – Ишь, какой хитрый! Свой вопрос решил – и сразу откланяться! – воскликнул старец. – Расскажи-ка мне, сын мой, что там такое у вас происходит? Почему в Берлине вы отказались от всех завоеваний? Братьев-болгар бросили? – Он внимательно глядел на выражение лица графа. – А ведь они наши православные единоверцы! От них грамота наша пошла, от святых Кирилла и Методия! Нельзя нам от них отказываться!       – Ваше преосвященство, мы их не бросим, болгар, будем помогать! – ответил Воронцов. – Вернём проливы. Вернём завоевания.       – Верю, верю, тебе, сын мой, верю! Ты зашёл – как свежий ветерок повеял в наших застоялых палатах! Дай Бог тебе и твоей избраннице семейного счастья! Но будь уже поосторожнее!       Помолчал и:       - Нет! Не будешь ты осторожнее!.. Побереги её-то! Как она тебя бережёт! Ну, с Богом!       Старец поморщился, очевидно, от боли, но подозвал графа под благословение. Воронцов опять подошёл. Герман принёс разрешение на подпись, святитель Иннокентий подписал и отдал Владимиру, тот откланялся.       – Честь имею!       – Честь – это твой капитал. Детям своим его передай! И приёмному тоже, – сказал митрополит и с непонятной насмешливостью добавил. – Желаю тебе, сын мой, вскоре каблуками вновь защёлкать!       Воронцов вышел на улицу, поднял лицо к небу. Тучи рассеялись, появилось редкое в это время года солнышко, осветило предзакатными лучами золотые купола церкви Ризположения. Владимир перекрестился: «Слава Богу!»