Лагерь

День шёл за днём. Смена летела с невероятной скоростью. Сегодня отряды собрались около летней сцены. Музыкальная аппаратура периодически скрежетала и гремела зверскими звуками, от которых ежилась добрая половина присутствующих. — Да сколько можно? — не выдержал Кисляк, сидевший около Алены Алексеевны. — Как ты можешь сидеть с таким невозмутимым видом?! — Такая ужасная процедура обычное дело для вечера перед Родительским Днём, если Вы ещё помните это прекрасное время, — безразлично заметила девушка. Андрей расстроенно вздохнул и устремил взгляд в центр площадки перед небольшой деревянной сценой. Когда-то она была покрыта потрескавшимся асфальтом, усеянным маленькими камушками, вылезающими из-под полустертого покрытия, оставшегося ещё со времен Советского Союза и, наверное, основания лагеря. Сейчас детишки пятого отряда кружились в забавном танце по аккуратным серым плиточкам, которые они тоже когда-нибудь будут вспоминать. Для хоккеиста этот лагерь застыл в деталях. Стоило парню забыться, он начинал видеть всё таким, каким оно было несколько лет назад, когда он последний раз приехал сюда «пионером». Вместо крутейшей спортивной площадки была натянута одна лишь волейбольная сетка между двумя металлическими накренившимися столбами. Дверь в столовую была деревянная со стеклом на уровне метра восьмидесяти, куда заглядывали лишь избранные, в числе которых был сам Кисляк. А вот эти клумбы! Разве тогда хоть кто-нибудь хотел променять эти прекрасные крашенные шины на обычные деревянные огородочки? Да на них даже посидеть нельзя! И всё-таки в этом лагере была своя душа. Простая, но особенная. Даже после стольких изменений она осталась прежней во всей этой дневной суете: на вечерней репетиции, когда солнце светит не так ярко, но по-летнему мягко окрашивая небосвод в самые разные краски, от нежно-голубых, до оранжевых. — Андрей Викторович, ау! Вы в порядке? — его мечтания прервались насмешливым окриком подопечных. — У тебя что? Словесное недержание, Миронов? — резко ответил вожатый, возмущенный таким отношением. — Да нет, просто Вас уже пять минут, как директор зовёт, — он абсолютно безучастно пожал плечами, кивая на бабушку Андрея. — Кажется, она хочет поговорить на счет выступления педагогического отряда. — Вот черт, — еле слышно пробубнил он, подскочив с тепленького местечка и ускакав к группе вожатых во главе с Ангелиной Павловной. Они яро спорили насчет номера, который будут показывать, но им на помощь пришел Андрей, полностью восстановивший свою фантазию и ехидство после транса ностальгии. Выбор был между песней и танцем, но добрый «папочка Кисляк» решил справедливо рассудить конкурентов: «Почему мы не можем станцевать и спеть одновременно?» Все и каждый посмотрели на него уничтожающим взглядом: одни были категорически против тряски конечностями, а другие — надрывания голосовых связок. Тогда пришел следующий мудрый совет: «Одни будут петь, а другие танцевать». Теперь возмутилась директриса, ибо нет смысла выступления, но парень не был бы собой, если бы не самоуверенно ответил: «Смысл в единстве». В этом действительно было что-то, что смогло привнести здравую точку зрения, поэтому серьезная компания во главе с Андреем отправилась к крытой сцене в «клубе». Самые невероятные вокальные данные оказались у близняшек, которых и поставили петь. Остальные же пытались выполнять немудреные телодвижения, получавшиеся, увы, не у каждого. Назаров наступал на ноги всем в радиусе двух метров. Видимо, он не мог рассчитать такой шаг, чтобы оставаться в зоне только своего комфорта. В отличие от него довольно крупный капитан команды, Егор Щукин, справлялся с разучиванием танца очень ловко, впрочем, как и остальные игроки команды. — Судари, вы просто невероятно элегантны! — восхитился Кислый во время перерыва. — Ой, да иди ты, — буквально хором ответили ему измученные вожатые. — Сколько можно язвить? — возмутился Костров. — Да, я бы сейчас не отказался от кофеюшечки, — пробормотал младший из братьев Щукиных. — Ой, бросьте. Это же весело! — отмахнулся неунывающий вожатый первой команды. — Я б поспорил! — взвыл Назаров. — Я знаю, что вы хотите есть и спать: такова участь вожатых… Но, господа, вы видели, как смотрят детишки? Они просто боготворят нас. Давайте, ради них сделаем это, — на помощь подбадривающему Андрею пришла Алена. Она знала толк в воодушевляющих речах. — Правда, просто выживите в эту ночь. Самое сложное — не опозориться перед родителями. Я верю в вас… — Так, все, конец драматичной паузе, все подняли свои прекрасные нижние части спин и отправились учить движения. Назар, особенно ты, — главный хореограф, Виолетта, тряхнула короткими белыми волосами, собранными в смешную непонятную прическу, и остановилась в центре зала. — Шустрее, я все-таки хочу вздремнуть сегодня ночью.

***

— О, здравствуй, юный вожатый, — отец Кисляка направлялся к сыну с довольной широченной улыбкой. — Как ты, сын? — Да неплохо, живой пока, — пожимая руку мужчины, ответил Андрей. — А ты здесь?.. — Поговорить нужно с… — Понял, не буду отвлекать. Увидимся позже, пойду готовить своих астронавтов. Вожатый убежал, почти вприпрыжку. Его самые старшие дети количеством тридцать человек смогли упихнуться в одну беседку, предназначенную для десятерых. Скрипя зубами и ворча о своем неудобном положении, они всё равно веселились. Васильев закинул руки на спинку скамейки, приобнимая сидящих рядом девчонок. Ревнивая Юля на свое счастье оказалась прямо под боком капитана и тихонько попискивала от счастья. Даже если этим ребятам и было за пятнадцать, они оставались еще большими детьми, чем третий или даже четвертый отряд. Для первой команды это был последний год в лагере, а его, как всем известно, нельзя проводить зазря. — Итак, товарищи дети, наша визитка идет под номером шестнадцать, прямо как Назаров, — хмыкнул себе под нос Андрей. — Ладно, как только пойдут выступать любимые коллеги из второго, чтобы я не бегал по всему лагерю с криком пьяного дикаря, вы уже стоите за колонками, раздражая серьезного Артурчика своей болтовней. Думаю, вопросов нет. Вопросов действительно не было. Ребята прогнали это выступление столько же, сколько и вожатые свое: каждая пауза между словами делалась одновременно всей командой.

***

В корпусе старших отрядов было тише, чем ночью. Только раздавались звуки игры в пинг-понг и периодические издевки то одного, то второго голоса. Вожатые двух соперничающих отрядов на данный момент сражались почти не на шутку. — Алена Алексеевна, неужели Вы хотите унизить мое достоинство именно так? — А Вас что-то не устраивает, Андрей Викторович? — Поверьте, если я на самом деле хотел оказаться униженным, то попросил бы об этом нашу директрису. Она мастерски это делает. — Что ж, пожалуй, стоит взять у неё парочку мастер-классов. — Думаю, вам нет нужды в этом. Вы всё-таки прекрасный психолог и знаете, на что нужно надавить, так? — Честно говоря, сомневаюсь, что я именно такой психолог, как Вы сказали. — Вы сомневаетесь?! — Кисляк почти вылупил глаза от удивления, но не прекратил игру. — Я думал, Ваша самооценка не позволит такого сказать. — Значит Вы ошибались. — Я не могу ошибаться и врать. Это всё-таки дело чести. — Вы не производите впечатление благородного и честного молодого человека. — Как печально, — Андрей вздохнул и улыбнулся, надеясь, что девушка заметит его очарование. — А ведь я хотел сказать, что Вы невероятно красивы, но теперь, смею полагать, Вы мне не поверите, а, следовательно, это будет бессмысленно. Алена улыбалась, пока до неё не дошел смысл сказанного. Невероятно красивая? Как на это реагировать? Пропустить мимо ушей или… Что, вообще, делать? — Вы сейчас намерено игнорируете меня? — кажется, парня немного смутило молчание с её стороны. — Я не умею отвечать на комплименты. Мне не так часто их делают, — вожатая ловко отбила мяч, который ударил о самый край стола. — Это странно, — хмыкнул Кисляк. — На месте всех окружающих Вас мужчин я бы делал это постоянно. — С научной точки зрения, делать что-то постоянно невозможно, — скептично ответила девушка. — Я имею ввиду то «постоянно», которое мы упоминаем в своей речи: что-то вроде «Он постоянно делает мне комплименты», — вожатый достаточно качественно спародировал свою соперницу и закатил глаза. — Я не делаю так! Её возмущенное сопение прервала звонкая трель телефона соперника. Алена, наблюдавшая за хоккеистом, заметила что улыбка, не покидавшая лицо парня последние пятнадцать минут, начала сползать. Казалось, Андрея расстроил звонивший. Едва разговор был окончен, он отложил ракетку и печально взглянул на коллегу: — Может чаю? — Не откажусь, — девушка последовала его примеру. Комната хоккеиста находилась в полнейшем беспорядке. Кровать была заправлена не до конца. На покрывале валялись обертки от конфет и шоколада, что не осталось незамеченным от зоркого глаза Алены. Со всем этим добром соседствовал выключенный открытый ноутбук, скомканный плед и шайба. Зачем она тут, не знал, наверное, даже сам её владелец. Взгляд переметнулся к другой части вожатской каморки. Стол был заставлен пустыми коробками из-под йогурта, считавшимся вторым ужином. Рядом валялась тетрадка с исчирканными листами. В углу на стуле находился сетевой фильтр, от которого ползли провода. Почти все вели к телефонам детишек, но был особенный один единственный — провод от чайника. Правда, там, куда он привел, была только платформа, а сам сосуд обнаружился в приоткрытом шкафу около банки с кофе или чаем, если, конечно, это всё не было вперемешку, что вполне ожидаемо. Чайник оказался уже наполненным, поэтому Андрей, не медля, поставил его греться. Затем следовал увлекательный квест в поиске пакетиков чая и еще одной кружки. Всё-таки в той непонятной банке оказались чайные пакетики. С кружкой получилось сложнее. Пришлось откинуть плед, своротить нагроможденные коробки и стул с проводами прежде, чем обнаружить сосуд под подушкой. Кипяток тонкой струйкой лился в чашку, окутывая чайный пакетик. Андрей предложил сахар, но Алена отказалась, жадно следя взглядом за каждым его движением. Передавая девушке чай, Кисляк вскользь коснулся ее ледяных пальцев, торопливо оплетающих фарфоровое изделие… Нет, ничего не произошло. Абсолютно. Никакой искры или испуганного взгляда. Вожатая просто перехватила кружку поудобнее и поднялась с кровати, направляясь к балкону. День выдался каким-то на редкость чудесным. Наступил тот момент дня, когда после дождя тучи отходят, и солнечные лучи аккуратно, будто боясь напугать кого-то, начинают освещать свежую землю. А запах! Этот запах сосен так и кружит голову. После этого дождя он становится еще сильнее. Такой терпкий и чистый. С каждым вдохом хочется почувствовать его еще сильнее. К тому же, полнейший штиль: ни единого дуновения ветерка. Алена присела на небольшой диванчик. Этот потрепанный синий диван перетерпел многое. Нет, не то, о чем вы подумали, господа извращенцы. Вожатая помнила его еще со времен своего отдыха в лагере. Правда, тогда он был совсем новый и стоял на почетном месте в холле второго этажа. Да, последнюю свою лагерную смену девушка помнила детально и со всеми подробностями. В первый день, как заслуженный старичок она позволила себе развалиться на этом самом диване вместе с подругой и философствовать до потери пульса. А теперь этот самый диванчик стоит на балконе, где коротают свои вечера вожатые. — О чем задумалась? — Андрей умел вовремя прервать размышления о великом… ну, или о диване. — Да так. Замечательный день. В прошлом году была такая же погода: я выпускалась, — Алена с тоской вздохнула. — Готов поспорить, с красным аттестатом? — парень хмыкнул. — Нет, ты что? Разве я похожа на отличницу-медалистку? — она почти рассмеялась. — Как-то не было такой цели передо мной, да и зачем? Экзамены нужно было написать отлично. — Ты еще скажи, что вальс не танцевала. — Танцевала. Все ноги своему другу отдавила. Он был в дорогущих ботинках, а я ему на них наступала, — теперь они оба смеялись. — Теперь твоя очередь. — Моя? Ну, моя партнерша не была в туфлях от известного дизайнера, но я и не наступал ей на ноги. Я умею танцевать, между прочим, — уверенно заявил Кисляк, поправляя не существующие очки. — Раз так, то может научите меня, Андрей Викторович? — А может и научу, Алена Алексеевна. Как только чай допьем. Девушка сделала первый глоток горячей жидкости. Чай обжог горло и согрел все внутренности разом. На лбу появилась испарина, а щеки порозовели, будто Алену смущала такая интеллигентная компания для чаепития. С чаем все становится как-то проще. Разговор пошел увереннее. Диван снова стал таким родным и привычным. — Мой чай всё, — отставляя кружку в сторону, заявил Кисляк. — Что на счет Вас? — Мой тоже, — девушка сделала два последних глотка. — А Вам не терпится станцевать? — Конечно, ведь кроме хоккея танцы — мое любимое занятие. Внизу еще сильнее ощущалась это восхитительная летняя лагерная атмосфера. Было тихо, только у клуба тихонько играла музыка, и, кажется, кто-то из корпуса старших отрядов пытался сыграть вальс на гитаре. Очень к стати. Вожатые пытались найти место, где было бы удобнее шагать, но дорожки были узенькие, а остальная поверхность была покрыта сырой хвоей, которая проседала под каждым шагом. Решили танцевать везде. Андрей подошел ближе к Алене и взял ее ладошку в свою, а свободную руку положил ей на талию. Он что-то говорил, глядя ей прямо в глаза на расстоянии каких-то тридцати сантиметров, но разве возможно что-то соображать, находясь в объятиях Кисляка? Она и не соображала. На вопрос кивнула, и тогда парень начал идти. Алена просто переставляла ножки, пытаясь поспеть за кавалером. Впрочем, он не торопился и дожидался, пока она поймет, куда шагнуть далее. В голове так и повторялось: «Раз, два, три… Раз, два, три… Раз, два, три…» Они потихоньку ускорялись. И в какой-то миг Алена перестала быть простой вожатой. Она уже была на месте Наташи Ростовой. В том же невероятно красивом белом платье с открытыми плечами и высокой талией. Девушка резко выпрямилась - необходимо держать осанку. Ей даже не забивалась влажная колючая хвоя в кеды, и крупные тяжелые капли, падающие с сосновых веток за шиворот ее футболки, ни сколько не смущали. Ведь она на балу! Повсюду кружатся дамы со своими кавалерами. Звучит вальс. А Алена танцует с самым красивым мужчиной во всей зале. Князь Андрей (о, наверное, его социальный статус вполне можно было приравнять к «князю») был в белоснежном мундире с золотыми блестящими пуговицами и воротником-стоечкой, который казался особенно прелестным. Девушка смотрела на Кисляка с нескрываемым восхищением. В этот момент он показался ей особенно благородным. Его острые черты лица сделались еще более аристократичными, а однобокая полуулыбка сводила с ума. Они продолжали кружиться. Из окна лилась мелодия. Судя по всему, это были просто аккорды и правильно подобранный перебор. Это не собиралось в какую-нибудь этакую песню, но по-прежнему оставалось прекрасным. Андрей, на самом деле, уже не управлял своими ногами. Он видел только лицо своей дамы, которое выражало столько эмоций в один момент, что буквально таял под ее взглядом. Девушка была и сосредоточенной, и растерянной, и смущенной, и крайне гордой собой. Ей хотелось петь, кричать и плакать. Кисляк чувствовал, как ее аккуратная ручка, лежащая на его сильном плече, иногда неуверенно дергается. Вожатый не мог перестать наблюдать за ее глазами, со взглядом которых постоянно сталкивался. Всё происходящее было похоже на сон. А во сне, как всем известно, терять нечего. К тому же, из всех просмотренных Андреем мелодрам, сейчас был самый романтичный момент из всех возможных. Может даже лучше, чем встречи ночью на крыше.