Скучные дни и яркие ночи

***

— Ты сошла с ума!? — агрессивность Амелии в вечер "дня поцелуев" зашкаливала. Блондинка смотрела на слишком спокойную Монику, что, кстати говоря, немного пугало, и с глазами–блюдцами таращилась на неё. Моника сидела молча, отдавая предпочтение тишине, что сейчас царила в её голове. Стекляшки вместо глаз говорили о том, что шатенка полностью погружена в свои мысли и Амелии навряд ли удаться вернуть подругу на землю грешную. — Моника! — каждый раз прикрикивала Амелия. — Я с тобой разговариваю! — очередной вздох Моники окончательно разозлил блондинку в длинном и белом сарафане. Лето. Жара. — Ты забыла, зачем ты здесь? — аккуратные руки сероглазой, с несвойственным им порывом резкости, слегка сжали щёки Моники и приблизили её лицо к своей обладательнице. — Моника, милая моя подруга… Поговори со мной. Желтые глаза Моники уловили всю серьёзность просьбы серых глаз Амелии, и кудрявая шатенка, на глубоком выдохе, произнесла одну единственную фразу: — Это всё ложь.

***

— Ого… — Изумился Орихара Изая, когда француженка разорвала мимолётный поцелуй. Однако, каким бы скоротечным он ни был, на губах Моники всё ещё плясал жгучий огонёк, вызванный теплотой чужих губ. — Интересно. — Сам напросился. — выдавила Моника, покусывая свою нижнюю губу. — Что же ты не убегаешь в диком смущении? — проговорил Изая, расплываясь в звериной полуухмылке. — А я должна? — искренне недоумевала француженка. Странно было стоять вот так, рядом с ним. Смотреть в глаза, чувствовать жар лица, которое находиться в жалком сантиметре от её собственного. Чувствовать дыхание, которое совсем-совсем не сбилось. Осталось такое же ровное, как и прежде. Чего не скажешь о Монике. Сильная и независимая девушка, которая каждую ночь проводит в компании мужчин, так легко смущается элементарной близости с Орихарой. — Ах да, я и забыл, что ты привыкла к такому поведению, — отмахнулся Орихара Изая и, резко развернувшись, направился к окну. — К какому? — нахмурилась девушка, подозревая, что её сравнили с девицами лёгкого поведения. — К откровенному. — не задумываясь ответил Орихара, внимательно изучая что-то в окне. — Я не шлюха. — оскорбилась Моника, сводя брови вместе. Её выражение лица из изумлённого, напористого и серьёзного, превратилось в грубое и сердитое. Многочисленные складки на лбу говорили о том, что кудрявая часто хмуриться. И, как казалось Изае, хмурится она из-за всяких пустяков. — Заметь, я этого не говорил. — улыбнулся информатор, не сводя глаз с пейзажа за оком. — Но подумал! — возмутилась Моника. Она ловко подбежала к нему и резко развернула к себе. — Может, мне повторить, чтобы ты уделил мне хотя бы пять минут своего времени? — Моника не на шутку начала закипать от злости. — Подумал? — громко переспросил информатор, когда вновь встретился с пылающим от гнева лицом Моники. — Ты будешь утверждать, что знаешь, о чём я думаю? Хорошо, объясни мне! — он улыбнулся и хлопнул ладошками прямо перед лицом шатенки. — Давай, — он наигранно-задумчиво поднял взгляд к потолку и потёр рукой подбородок. — Так, о чём я, говоришь, подумал? Вот прямо сейчас. — Развёл руками информатор, показывая всем своим видом, что ему не терпится услышать предположение Моники. — Орихара Изая, что за детский сад? — с каждой минутой Моника гневалась всё больше. — Неправильный ответ! — в своей манере заулыбался сумасшедший, по мнению француженки, Орихара Изая. — Малышка, послушай меня, — Изая наконец сделал серьёзное лицо и грубо потянул желтоглазую к себе за подбородок. — Не думай, что ты можешь знать, о чём думает человек. Это, я тебе скажу, не так-то просто, и именно поэтому так увлекательно, — губы Орихары вновь отобразили оскал. — Если ты уверена, что видишь меня и других людей насквозь, то ты зазналась. Ты ведь далеко не дура, так что заруби себе на носу… Ты ни разу не угадала моих мыслей. — Как и ты моих, — рыча проговорила Моника. Её взгляд не дрогнул, голос не дрожал, руки не вспотели, ноги твёрдо держали устойчивое тело. Более того, в интонации шатенки японец явно чувствовал прилив сил и непонятно от куда взявшуюся храбрость. Это его удивило, но, спустя пару секунд, когда он наконец отпустил её лицо и отошел, Изая мысленно обругал себя за то, что запамятовал одну важную деталь: человек, который видел смерти, всегда будет храбр перед лицом опасности. И любой вызов такой человек примет с гордо поднятой головой. А эта кудрявая девица была именно одной из таких людей. Не боявшихся проблем, а даже искавшая их. Но, была брешь в этой непробиваемости. Нежность. Как правило, люди несгибаемые под губительным натиском боли, обычно сгибаются под лёгким проявлением заботы и нежности. — Твой отец… — начал Орихара самую важную для Моники тему. Он стоял к ней спиной, а француженка, как только услышала слово «отец», мгновенно переключилась со злобы на внимательность. Её брови, замыкавшиеся на переносице, скачком поползли вверх и глаза налились желанием обнять Орихару за то, что он всё-таки что-то нашел. Но всё, что она делала, это сверлила желтыми очами худощавую спину японца. — Я соврал, что его нет в Японии... От части. Хотел тебя отсюда выпроводить, — пожал плечами Изая, а потом развернулся к Монике и остолбенел. — Так он здесь!? — со слезами на глазах, еле слышно проговорила шатенка. — Ты таки его нашел? — Эй, ты вообще слышала, что я тебе сказал? Я обманул тебя, глупое ты создание. — равнодушно говорил Изая, сложа руки на груди и смотря на девушку сверху вниз. Слёзы? Да ещё и радости? Информатор ожидал злости, гнева, приступа ярости и уже готов был скрутить Монику, если та будет слишком буянить, но… Искренние слёзы радости сильнее, чем какое-либо проявление злобы. Тем более от такой девчушки, как Моника. Казалось бы, она умеет только рисовать, играть на скрипке, развлекаться в клубах, говорить про своего отца, ну и злиться. Сегодня Орихара открыл несколько её граней: смущение, как бы то ни было странно с её страстью к ночным похождениям, и чувствительность. Изая обязательно найдёт способы использовать два эти качества для своей выгоды. — Я снова наврал. — без тени жалости или приличия сообщил хитрец. — Не поняла, — очухалась француженка, которая улыбалась последние минут пять. — Так он здесь или нет? — Нет, — коротко ответил Орихара Изая, тем самым зля французскую гостью. Он, как ни в чём ни бывало, взял одну из книг со своего стола и сел на свой трон–кресло. — Ты нормальный? —крикнула Борре во весь голос. — Не задавай риторических вопросов. В Японии это считается неуважением. — отвечал без всякого интереса чёрноволосый, листая книгу. — Это вполне логичный вопрос, если задавать его таким типам как ты! — Моника вновь сводила брови аккуратной формы и вздёргивала руками. Она подошла к креслу, где восседал Изая с надменным видом и хотела развернуть его к себе, но, словно прочитав её мысли, информатор развернулся сам. — Тогда почему ты веришь каждому моему слову? — наклонил голову в бок Изая, изображая из себя милого котика. — Потому, что я возлагаю на тебя большие надежды. — честно ответила Моника, неотрывно смотря на Изаю. — Докажи. — вновь лукаво ухмылялся тот.

***

— И как ты её доказала? — слушала Амелия рассказ своей подруги, которая оживилась примерно час назад. — Меня больше беспокоит то, что я… Ну… Это первое, что пришло мне в голову… — мялась Борре. Это на неё совсем не похоже. Обычно Моника говорит твёрдо, доступно и не повторяет по нескольку раз. — И-и? — протянула Амелия, не понимая, отчего её подруга так нервничает. — Я опять его… Поцеловала… — Почти шепотом проговорила кудрявая, закрывая красное лицо длинными пальцами, на которых красовались красные коготки. — Я-то думала, что ты ввязалась во что-то страшное! — запротестовала блондинка. — Поцелуй… Конечно, с таким человеком это не безопасно, но ты жива, здорова и в жабу не превратилась. — Не смешно! — взъерошилась Моника, ударяя ногами по столу, за которым они сидели. — Ты ведешь себя, как школьница, — сделала Амелия ей замечание. — Ты каждую ночь обнимаешься с пьяными мужиками, а на поцелуй, который вообще ничего не значит, реагируешь так, словно у тебя жизнь кончилась. — Вот именно, что я обнимаюсь, а не целуюсь! — кричала взбалмошная девушка в строгом костюме. — Тебе ещё с ним месяц жить, так что соберись. — посоветовала ей Амелия, мило улыбнувшись. Но Монику это не приободрило. Она смотрела на сероглазую девушку в белом с отстранённым лицом и не понимала одной важной детали: почему поцелуй задел её крепче, чем ложь Орихары об отце?