Перекрёстные жизни

29 - Здрасьте, девонька! Высокий старик лет шестидесяти стоял и смотрел на нее довольно удивленно, не выпуская на всякий случай острые трезубые вилы. В чем-то его даже можно было понять: зашёл в собственный сарай – а там невесть кто и откуда прохлаждается. Да и времена слишком неспокойные, чтобы обмануться безобидной внешностью хрупкой молодой женщины. Кэнди улыбнулась неловко и попыталась сделать шаг вперед, чтобы представиться. Старик перехватил вилы крепче. Голова Кэнди перехватила инициативу, напоминая своей хозяйке, что та еще слишком слаба и голодна для таких необдуманно резких движений. Превозмогая дурноту, Кэнди выдавила из себя: - И-извините, я… немного заблудилась. Она очень не любила врать. Но бывают в жизни ситуации, когда даже полуправда неуместна. Вот и сейчас объясняться, пересказывая свои проблемы, казалось совершенно нецелесообразным даже притом, что старик явно не походил на жестокосердного человека, способного вышвырнут попавшую в беду Кэнди. Поэтому вариант с неправильной дорогой она сочла наиболее выигрышным. - И давно? – с подозрением осматривая и ее, и место ночевки, поинтересовался старик. Кэнди задумалась: - М-м… вчера… кажется. Она и вправду не была уверена в том, что просидела, кутаясь в солому, пальто и старое одеяло, всего сутки. В таком состоянии разобрать, где сон, где явь, где бред, а где чего похуже, сможет не всякий, но Кэнди искренне надеялась, что больше суток не прошло. Не оттого, что она опаздывала. Скорее уж в этом случае время играло ей на руку, потому что за столько часов приют Понни, куда она направлялась, точно посетили все желающие друзья. Но если прошло больше полного дня… Что ж, тогда она как медик могла строить относительно собственного здоровья самые неутешительные прогнозы. Решив, что хуже уже не будет, Кэнди собралась с силами и оторвала ладонь от деревянной стенки, служившей ей опорой. - Я приехала рано утром двадцатого ноября. Какой-то фермер подвез меня немного, высадил возле большого поместья, сказал, куда идти потом, но я, кажется, сбилась с пути… Откладывая вилы, старик почесал макушку: - Да уж, девонька, сутки тут промаялась. Значит, не больше. Что ж, уже неплохо. Кэнди осторожно отошла к двери и осторожно же начала: - Мне бы добраться до приюта мисс Понни для сирот. Знаете? - Отчего ж не знать? – улыбнулся старик. – Только не пойдешь ты никуда. - Простите? – она тряхнула головой, отчего в висках задребезжала и зазвенела боль: не самое приятное ощущение. - Да ты видела себя, девонька? – старик осуждающе покачал головой, - устала, проголодалась, как бы ещё хворь какую не подхватила! Пошли-ка со мной, хоть пересидишь чутка. - Ой, спасибо, - выдавила из себя ещё одну улыбку Кэнди. – Но не нужно. Вы только скажите… - Пошли, пошли! – не стал ее слушать хозяин. Потянул за собой, и Кэнди слабо кивнула. А почему бы и нет, собственно? Ей, как никому другому, известно: мир не без добрых людей. Ей как медику понятно: при всем желании добраться до мисс Понни, чтобы затем быстрее уехать домой, ничто ей сейчас так не полезно, как горячая еда и теплое место для отдыха. Она же не хочет привезти в Бостон не только мерзкие воспоминания и треск в голове, но и жуткую простуду, которую тут же подхватит Кэт! Хозяйский домик оказался ожидаемо маленьким и опрятным, как и приятный старичок, нашедший Кэнди в сарае. Его супруга, маленькая пухлая старушка Бэт, тут же захлопотала, накрывая на стол. Не прошло и часа, как гостья, вполне оттаявшая, сытая и отдохнувшая, рассказала хозяевам часть своих злоключений. В конце концов, рассказ был правдой: она родилась тут, выросла в сиротском приюте, стала медиком и перебралась жить в Бостон. Приехала в родные места провести отпуск и встретить Рождество, но за десять лет (почти) кое-что забылось – вот и произошел конфуз: сбилась с пути. Да, именно так оно и было – ну, в какой-то степени. А всё остальное… это уже детали. Не относящиеся к делу детали, как сказал бы Нил. - Знаешь что, милая, - проворковала Бэт, убирая со стола пустую посуду. – Время уже позднее, на улице холодно. И твоя мисс Понни вряд ли будет рада, ежели придешь к ней в потемках да продрогнешь в пути. Заночуй, что ли, у нас. Верно, Сэм? Старичок согласно кивнул и улыбнулся так добродушно, что напомнил Кэнди ещё одного Сэма – Сэмюэля Бредфорда. Отец Дэвида был чудесным человеком: умным, прямым, открытым, честным. Не любить его было невозможно, и за то короткое время, что Кэнди довелось с ним общаться, она искренне привязалась к старшему Бредфорду. Она же и закрыла его глаза в палате Масс Дженэрал, когда дядюшка Сэм отошел в лучший мир… Все в курсе, что жизнь коротка, но не все задумываются, насколько. - Даже не знаю, как благодарить вас, - растроганно выдохнула Кэнди, на что пожилые хозяева лишь рукой махнули в унисон. Ей стало интересно, сколько лет они живут вместе, есть ли у них дети и внуки, а еще – будут ли она и Нил так же выглядеть в столь почтенном возрасте. Да и доживут ли до него. «Конечно, доживём!» - про себя заявила Кэнди, укладываясь в теплую кровать. Они прошли войну – часть войны вместе, часть по отдельности – но тот кошмар просто не мог им не гарантировать длинную и безоблачную жизнь в качестве компенсации! Последней мыслью перед сном было то, что она думает ну прямо как жена юриста. Кэнди тихо хихикнула и провалилась в сон – в то самое время, которому по большей части она и была обязана столькими годами счастливой жизни. *** Весна в Париже. Когда-то она и мечтать не могла о том, чтобы оказаться здесь, да ещё в начале самой настоящей весны! Пока на фронтовых дорогах еще грязь по колено, а в полях, не затронутых сражениями, лежит рыхлый мокрый снег, в тылу, в столице, тепло и пахнет цветами. И ветер уже по-весеннему ласковый и порывистый. Эта весна похожа на весны дома куда сильнее, чем мрачноватая английская, хотя до Англии на самом деле рукой подать. Кэнди в последнее время часто вспоминает и Англию, и учебу в колледже Святого Павла, и всё, что там происходило. Наверное, это понятно: окруженная войной и тревогой, душа тянется к миру. Вспоминает она и Терри. Теперь эти воспоминания уже не такие яркие, как раньше, да и накатывают реже, в чем, конечно, Терри вряд ли стоит винить. Просто так уж оно сложилось: наверное, не судьба. Время прошло и, по крайней мере, постаралось залечить былые раны, а то, что еще осталось – затянула, присыпала порохом война. Да, пусть побаливает до сих пор – зато уже не ноет по ночам, не гноится и кровью не обливает сердце; проходит, как затянувшаяся, не вылеченная сразу простуда. А Кэнди привыкла возиться с ранами и болезнями, так что и с этим разберется. Всё будет хорошо. Здесь, в Париже, в госпитале, который уже сейчас власти планируют признать публичным медицинским учреждением, у нее много свободного времени: куда больше, чем на фронте, и даже больше, чем было в Чикаго. Здесь можно и поразмышлять в тишине, и отдохнуть, и чаю выпить. Разве что компания… несколько странная: Нил Леган. С ума сойти… Если честно, сама встреча с ним на фронте была настолько неожиданным событием, что Кэнди позволила себе первый разговор просто от удивления. Ну и поддавшись вполне понятным чувствам: повстречать на войне знакомого человека – не всем выпавшая роскошь. Затем Нила ранили. Она нашла его, спасла и помогла хирургам залатать его изрешеченное осколками тело, так что вполне закономерно ощущала определенную ответственность за его жизнь. И что бы там себе Леган не удумал, именно это и стало причиной того, что здесь, в американском госпитале среди живописных видов Нейи сюр Сэна, она вместе с ним. Не более и не менее. И Кэнди вовсе не хочется обращать внимание на то, как пациент смотрит на нее, не говоря ни слова и размышляя о чем-то своём, как наблюдет за ней издалека, как проступает болезненный румянец на его похудевших скулах и… Ну, и всё такое прочее. В подобные моменты ей тоже приходят в голову разные ненужные, неуместные воспоминания. Например, о помолвке, чуть не испортившей ей жизнь, зато изрядно подпортившей карьеру. Или о жуткой лжи по поводу приезда Терри, в результате которой она оказалась tete-a-tete с одним из самых худших своих недоброжелателей, и еще неизвестно, чем бы дело закончилось, не рискни она сбежать, спустившись с балкона. Сейчас не время и не место всё это вспоминать, хотя она могла бы, разумеется. Ещё и как могла бы! Особенно в ответ на это нелепое, совершенно дурацкое: - Тогда поговорим о нас. Он явно не подумал, предлагая такое. - О нас? – переспрашивает она, не уверенная в том, послышалась ей эта чушь, или ему и впрямь хватило наглости поднять вопрос. – В каком смысле, Леган? Она старается вложить в свои слова как можно больше сарказма, и Нил смущается. Но не отступает. Уточняет: - Только не надо, ладно? Ничего такого. Я просто хотел… ну, попросить у тебя прощения. За всё. Он в самом деле не в первый раз пытается поговорить об этом – Кэнди понимала его намеренья прежде, понимает и сейчас. Его извинения опоздали, раньше надо было посыпать голову пеплом, но говорить ему об этом прямо она не намерена. Вокруг ходят сестры милосердия, переговариваются раненые на французском, английском, шотландском, фламандском и еще Бог знает каких языках и наречиях, а в небе ни облачка. - Не нужно, - мягко отвечает Кэнди и легонько хлопает его по руке. – Это лишнее, правда. Он мимолетно хмурится и отводит глаза: - Не простишь. Не вопрос – утверждение. - Ты не понял, - возражает Кэнди. Хочет в его же оправдание сказать, что уже выслушала все его извинения, произнесенные потрескавшимися губами в горячечном бреду и – так уж и быть! – совершенно искренне простила, но Леган не дает ей закончить: - Чего ж тут непонятного? - насмешливо интересуется он. – Не простишь никогда. И поделом мне, если честно. Я знал, что так будет. Потому и спрашивал, зачем ты поехала с тем, кто тебе настолько неприятен, и… - Эй, полегче! – он уже готов подхватиться на ноги, и Кэнди приходится крепко сжать его плечи, чтобы удержать беспокойного пациента на месте. – Я вовсе не о том, я уже давно простила, ещё когда… - Когда? – он замирает сразу же, словно вот сейчас ему ввели сильное успокоительное. Прямо в вену. Теперь ее очередь отводить глаза: Кэнди чувствует, что краснеет. - Когда?! – повторяет он, чуть подавшись вперед, переводя вполне себе дружеский разговор в новую, совсем не уместную плоскость, в сторону, откуда Кэнди во избежание всяких неприятностей предпочла бы удалиться. - Ну… Ты… уже просил у меня прощения, - небрежно бросает она, - когда лежал после операции. Да и по дороге сюда. И… вообще. Нил вздыхает: - Так я и думал. – Но, поразмыслив пару секунд, добавляет. – Спасибо. Вообще-то я бы хотел сам сказать. В здравом уме попросить, ну… ты поняла... и ответ услышать. - Конечно, - согласно кивает Кэнди. – ой, чай уже совсем холодный, допивай! Он качает головой, отодвигая чашку, и она рада ухватиться за возможность уйти: от него, от разговора, от всего, что ей сейчас не по душе. - Тогда я отнесу чашки Адлин или Мари, – с преувеличенным воодушевлением сообщает она и скрывается за дверью корпуса, пока разговор не зашел в слишком опасное русло.