Point Du Juor (Рассвет)

Depeche Mode - Precios Сегодня утром я проснулся от чрезвычайно сильного сердцебиения в груди. В комнате уже было светло, белые занавески взлетали вверх от легчайшего ветерка из открытого окна, и тот кусочек неба, что был виден, едва-едва начинал преображаться из серого в бледно-розовый. Пространство переполняло тепло сонных тел, но меня вдруг пробил озноб. Моя голова была ясной, страх отсутствовал. Я притих, ожидая, когда восстановится пульс, но этого не происходило. В животе начал ворочаться холодный ком, как бывает в предчувствии чего-то плохого. Замереть и ждать… Из окна хлынул чуть более прохладный поток воздуха, и вместе с ним о мои виски разбилось понимание. Сегодня меня не станет. Я медленно встал с постели, старясь не разбудить Жоржетту, уснувшую просто в одежде вчера вечером. Не хотелось подвергать её лишним переживаниям, поэтому нужно было уйти. Как умирающему старому псу. Я взял с прикроватной тумбочки её и напечатал в заметках краткое извинение и благодарность за всё, что она сделала для меня. Бледная, с тёмными кругами под глазами, моя соседка крепко спала, не зная, как с ней поступают. Но всё же стоит сказать спасибо богу, которому она молится (если вообще это делает) за то, что он оградил её от участи «провожатой». После пяти минут в ванной комнате, где я привёл себя в порядок и надел лёгкий синий костюм, я без лишнего шума покинул отель Millennium Paris Opera. А затем время будто замедлилось. Я шёл лёгкой походкой по улицам Парижа, встречая на пути ночных гуляк, ещё праздно шатающихся после кутежей, ранних пташек и гостей города, которым не спалось. Люди проживали летнее утро в одном из лучших мест на земле. Никто из них не думал, что жизнь оборвётся в любой момент. Они строили планы на день, торопились куда-то, быстро поглощали свои завтраки в кафе. Смотря на них, мне захотелось пожалеть себя. «В десяти кварталах позади Жоржетта Каро распахнула глаза в пустой спальне». Такси довезло меня до нужного места: площадки на крыше Дома инвалидов с её статуями и видом на башню. Лучшего и представить нельзя. С такого неба рисуют акварели… Жаль, я не успел. Нежные оттенки сиреневого и золотисто-бежевого, словно флёр, окутали Эйфелеву башню, и она выделялась на их фоне узором стального кружева. Хотелось раскинуть руки и, подставив лицо солнцу, ждать конца. За спиной скрипнула железная дверь – кто-то ещё поднялся на крышу, чтобы любоваться рассветом. Я повернулся к новоприбывшему, и улыбка сошла с моего лица. Она стояла в десятке метров от меня, запыхавшаяся, испуганная, в легчайшем шифоновом платье, развевающемся по ветру. Господи, что сделала моя трагедия с ней? - Как ты нашла меня? - Это было просто. Я подкинула тебе в карман второй телефон и отследила его по GPS. – Девушка виновато поджала губы. - Ты злишься? Я не злился, лишь чувствовал раздражение и досаду, что, как ни пытался, не смог добиться, чтобы она не присутствовала. - Винсент, - осторожный шаг. – Прости, что вмешиваюсь. Но что бы ты не сказал или сделал, я не уйду. Мне стало плохо, голова вдруг стала раскалываться от боли и я заорал: - Зачем тебе это? Что ты будешь делать с трупом? Неужели настолько хочется запомнить моё искажённое лицо?! Жоржетта вся поёжилась от моих слов, она мотала головой, едва сдерживая слёзы. - Я просто хочу, чтобы ты не был один. Меня словно обдало кипятком от такого ответа. Тело начало слабеть,ноги подкосились. Девушка вскрикнула и подбежала ко мне. Как раз вовремя, я упал в её руки. Голова лежала на её коленях, а сознание плавно уходило и снова возвращалось. Каро дрожала, захлебываясь слезами и неожиданно произнесла: - Винсент! Винсент, дорогой, ты слышишь меня? Открой глаза, посмотри, солнце встаёт. Вот оно, видишь? Как же здесь красиво сейчас, смотри, милый, оставайся со мной и смотри. Слушай мой голос и не закрывай глаза. Лёгкая улыбка скользнула по губам – я увидел. И тихо прохрипел: - Ну вот… А ты говорила, что никогда не полюбишь Париж. Она всхлипнула и склонилась надо мною. - Я люблю, люблю Париж! Всё благодаря тебе. Первые солнечные лучи падают на лицо, и я больше ничего не вижу, не чувствую её рук. Последние слова стихают в оглохших навечно ушах…