Художник. Не псих.

*** Я никогда не был кем-то выделяющимся: я боялся стать заметным, хотя в большей степени это была боязнь того, что меня поймут неправильно или даже осудят. Меня беспокоило то, что общество может повесить на меня ярлык, заранее определив мою судьбу. Я боялся стать Никем: человеком, не имеющим личности, человеком, на которого никогда не обращают внимания. Обычно, с этих слов начинаются истории о чем-то большом, великом и значимом. Герой, будучи Никем, начинает движение вперед и вверх, становясь Кем-то. Он делает все, на что только способен, чтобы изменить свою судьбу и избежать монотонного существования. Герой кардинально меняет свой мир, становясь полной противоположностью того, кем был в начале пути. Но вопрос лишь в том, в какую сторону все изменится. А что, если все станет только хуже? Ни один главный герой таких в чем-то типичных историй не задумывается над этим, но при этом всенепременно его жизнь меняется в лучшую сторону… Я не уверен в том, станет ли моя жизнь лучше, если я захочу ее изменить. Я даже не уверен в том, захочу ли я ее менять… я просто продолжаю жить так, как жил. Я делаю то, что приходит в голову, и именно поэтому меня нельзя назвать незаметным. С моими причудами давно все смирились, а кто не смирился, то просто… привык. Это причина по которой я не являюсь кем-то выделяющимся. Я — это просто я; и я не знаю, чем закончится эта история. *** Ветер дует мне в лицо, отчего щеки полыхают огнем. Кожа на руках краснеет и начинает покрываться мелкими трещинками, потому что я снова забыл перчатки. Я не смогу вспомнить где, да и вряд ли мне это чем-то поможет. Костяшки пальцев побелели оттого, насколько сильно я вцепился в папку, которую держу в руках. С одной стороны в ней нет ничего, но с другой… в ней собран целый мир во всех деталях, которые только может заметить человек глазами и почувствовать сердцем. Я так отчаянно держусь за нее, словно она может спасти мне жизнь. Нет, не так: эта папка — моя жизнь в каком-то смысле. Мой самый большой секрет, который я хотел бы рассказать всему миру, но будем честны: кому он, к черту, нужен? Но еще больше я боюсь того, что меня поймут не так, выставив посмешищем — это еще одна причина, по которой я держу в тайне эту папку, держу в тайне себя самого. Вы скажете, что я псих? Художник. Не псих. Снег хрустит под ногами. Мороз заставляет меня ускорить шаги, чтобы как можно быстрее оказаться в спасительном тепле родного дома. Стоит только перешагнуть его порог, и я понимаю, что нахожусь в безопасности. Это не значит, что я теперь не попаду под автомобиль, выскочивший из-за угла, или меня не проткнут ножом в темной подворотне — хотя безопасность дома заключается и в этом тоже — прежде всего за порогом дома в безопасности мои мысли, чувства; в безопасности все то, что делает меня мной. И это чувство только усиливается, когда я вхожу в мою комнату, где концентрация безопасности настолько велика, что ее почти можно коснуться рукой. Я снова кажусь вам психом, не так ли? Еще немного и я окажусь дома. Морозный ветер налетает с новой силой, заставляя меня уже практически бежать. Мои уши наверняка красные, потому что шапка съехала куда-то на затылок. Мои щеки горят от каждого нового порыва ветра. Мои руки руки онемели, мертвой хваткой вцепившись в заветную папку. Что бы со мной не случилось, я не выпущу ее из рук. Никакие силы не заставят меня это сделать… И тут Судьба, словно насмехаясь надо мной, услужливо подставляет мне подножку как раз перед замерзшей лужей, покрытой прочным и зеркально гладким слоем льда. Она точно делает это назло мне, потому что я не могу удержать равновесие. Я размахиваю руками, собираясь схватиться ими за что-то, но ничего поблизости просто нет. Я опасно балансирую на одной ноге в тот момент, когда белая папка, заляпанная всеми цветами радуги, выпадает из моих рук и, подхваченная потоками нестихающего ветра, отлетает в сторону, раскрываясь. Все, что было внутри разлетается, словно хлопья белого снега, перепачканные в чем-то. Большие хлопья, просто огромные бумажные хлопья, каждое из которых размером с альбомный лист. Они вихрем кружатся вокруг меня, падающего на спину. Судьба, ты так жестока со мной! Что же будет, если я захочу тебя изменить? Ты убьешь меня или просто сделаешь из меня инвалида? Мой затылок встречается с заснеженным тротуаром. Шапка слетает, отчего я, будучи шатеном, становлюсь «поседевшим» шатеном. В ушах начинает что-то шуметь. Этот звук напоминает шипящий писк или что-то подобное. На какое-то время я оказываюсь оглушен и не слышу торопливых шагов. Они постепенно приближаются, но все, что я могу делать, так это лежать, зажмурив глаза, потому что ослепляющее солнце, отражающееся от каждого снежного кристаллика просто ослепляет меня. -… в порядке? — слышу я, когда мой слух постепенно начинает возвращаться ко мне, но не понимаю, что это значит. Все, что я сейчас способен осознать: что-то загораживает солнечный свет, еще несколько секунд назад резавший глаза даже под закрытыми веками. — Элс, ничего с ним не случилось! Дай этому фрику минутку, и он уберется отсюда. Я приоткрываю один глаз и вижу силуэт. Кто-то наклонился надо мной, наверное, девушка. Просто потому, что у обладателя мужского голоса волосы наверняка не такие длинные. Кончики прядей щекочат нос, отчего я оглушительно громко чихаю, едва успев отвернуться в сторону. — Ты в порядке? — снова спрашивает у меня девушка, чье имя, я полагаю, Элс. Киваю, приходя в более-менее вертикальное положение, и начинаю озираться вокруг в поисках своей папки. — Не это ищешь? — насмешливо спрашивает парень, отряхивая снег с глянцевой поверхности, художественно заляпанной разноцветной краской. — Весь колледж вот уже третий год гадает, что же лежит в папке Джерарда фрика Уэя. Он делает вид, что собирается открыть ее. Нет, он не станет этого делать, он просто ждет моей реакции. Очень медленно парень поворачивает папку и тянет за верхнюю корочку. Нет, ты не сделаешь этого. Нет, нет, нет… — Нет! — выкрикиваю я, вскакивая на ноги. Я делаю это так быстро, что снова поскальзываюсь и теряю равновесие. Но я не падаю, потому что крепко держусь за папку. Папку крепко держит он. Я должен забрать ее просто потому, что это. моя. папка. — Не трогай ее. Я случайно задеваю парня, все еще пытаясь удержать равновесие, и он падает в снег. Папка вываливается из его рук и падает рядом с моими ногами. Я толкнул этого парня и он вполне может подняться и побить меня. И он начинает подниматься прямо сейчас… — Вот, держи! В руки мне опускается то, из-за чего началась суматоха. Пачка альбомых листов в твердой картонной обложке. Я хватаю ее, сжимая так крепко, как только могу. Похоже у меня развился какой-то параноидальный синдром, связанный с этой чертовой папкой. А парень уже встал на ноги и смотрит на меня. Я не могу прочесть по его взгляду то, о чем он думает. Я слишком испуган тем, что он может меня ударить за то, что я ударил его первым. Но видит Бог, я не хотел этого! — Прости, — коротко бормочу я, срываясь с места. Я не слышу, ответил ли он мне что-то. Я не оборачиваюсь. Я просто бегу, стремясь как можно скорее оказаться дома, стремясь оказаться там, где меня не осудят. Я стремлюсь туда, где мои мысли будут в безопасности.