Summertime Sadness

POV Чанёль С той ночи прошло два года. Два гребаных года, проведённые с одними мыслями, механическими движениями и пустыми глазницами, вместо которых опытные визажисты рисовали улыбающиеся глаза. Через полтора месяца после того августовского безумия нас стало на одного больше. Парень с квадратным лицом внезапно влился в наш коллектив, уничтожая стены и преграды между нами. Я даже подружился с нашим новым вокалистом, он своими шутками и пробирающим до дрожи голосом на время выводил из транса. Как мне и сказали, я начал работать. Дебют стал важен, как кислород в баллоне аквалангиста, который решился спуститься на самый низ океанской впадины. Со временем, нас распределили в разные подгруппы, нам позволили дебютировать вместе. И если бы той ночью все мои эмоции не умерли, я даже улыбнулся. Не так, как для видеокамеры, через силу, искусственно, а со всей искренностью. Как бы я хотел снова научиться так улыбаться. Последние слова, сказанные сквозь всхлипы и слёзы, все ещё эхом отдавались под рёбрами, перекати-полем бегали в животе и сдавливали горло ремнём из телячьей кожи. Дни проносились все быстрее, уничтожая то, что только можно. Её телефонный номер стал недоступен, а кольцо, которое я со злостью выкинул в парке за день до той ночи, исчезло, как будто его никогда и не было. Нет, мне не было больно. Мне было пусто. Казалось, что эта вечная пустота выедает внутренности, соскребает оставшуюся от них слизь в отдельный мешочек, а после, предварительно закрыв дыхательные пути, выливает её в рот. Даже сейчас, спустя два сраных года, вытягивающего душу месяца и шесть дней, прошедших в пьяном тумане, это мерзкое горькое чувство все ещё во рту. За эти убивающие дни, мы часто встречались. Где-то пересекались на музыкальных программах, где-то на получении различных наград, но каждый раз, по привычке заглядывая в карие с золотистыми песчинками глаза, я читал только одно: «Ещё не время». Она стала ещё известнее, выпуская песню за песней. Я становился популярнее, завоёвывая любовь всей Азии. Постоянные перелёты, фотокамеры прямо в лица, выматывающие тренировки и искусственные шоу. Я уже не знаю точно, было это моей мечтой или простым желанием стать лучше, чем я есть. Я уже ничего не знаю. С участниками группы разговоры почти прекратились, сил не было на шуточки и заигрывания. Мы знаем друг друга не первый год, поэтому легко понимали все без слов. Нам всем дали какие-то дурацкие способности, заставили прыгать и кричать несуразицу, чтобы люди просто смотрели шоу с нашими выпусками. Теперь чувство возбуждения и дрожащих рук, наматывающих провод от студийных наушников на палец, уходило куда-то далеко. Все скатилось в рутину, только к работе. После этих лет, я понял те странные взгляды с примесью тоски и сожаления. Встречаясь с новыми стажерами, я сам перестал замечать, как начинал смотреть на этих детей таким же взглядом. Опылился от более старших, наверно. Она поменяла цвет волос и запах парфюма. Теперь её не окружал ореол из ароматных яблок и шоколадные пряди, их сменила резкая лаванда и белое облако волос, которое я часто видел раньше в своих снах. Уже не вижу, может, потому что привык просыпаться в своей реальности с нагретым чужим теплом боком. Дара больше не приходит во снах. Теперь они мне вообще не снятся. Сегодня мы снова встретились, сидели в метре друг от друга на очередной премии. Она, как всегда великолепно выглядела, а я косо смотрел на неё и не мог отделаться от мысли, что я её так и не догнал. Как бы быстро я ни шёл, как бы упорно я ни работал, она работала усерднее и бежала все дальше. Теперь девушка с каштановыми волосами и широкой улыбкой стала холодной, застывшей статуей, которая никогда не пустит меня в свою жизнь, даже если я начну жечь самые высокие в мире костры, лишь бы вернуть ту самую улыбку. Кольцо на мизинце холодело и покалывало каждый раз, когда мы встречались раньше так близко. И взгляд всегда скользил по руке, на которую два с лишним года назад был надет мой подарок. Сегодня меня прошиб пот и мандраж, как только я уже привычным взглядом скользнул по руке. То самое кольцо с царапинами на безымянном пальце, которое его владелица теребила время от времени, вернулось. Я не выдержал того давления тишины, что была раскинута между нами, поэтому сквозь горький смешок, как бы обращаясь к Фаню, который после дебюта стал Крисом, произнёс: «Значит, теперь время пришло?» POV Дара - Не оставляйте её больше одну, сейчас она может сделать все что угодно, — сквозь пелену сна пробился скрипучий голос лечащего врача, который за два года не раз назначал барбитураты и нейролептики. Санхен хмурился, слушая советы доктора, и с опаской посматривал на меня. Ещё не знает, что я проснулась. В ту ночь время остановилось, а дни, привычно окрашенные широкой улыбкой и десятками нежных поцелуев, потрескались. Краска облезла, а под ней на действительности остались лишь многочисленные серые, смешанные со ржавчиной, разводы. Куда бы я ни ехала, что бы я ни делала, мысли и сердце остались в том теплом кольце худых рук. Я давно не веселилась ни с кем от чистого сердца, весь выпитый алкоголь был лишь для того, чтобы забыться, а звёздные «друзья» находились рядом только для убийства того бесконечного одиночества. Царапины под белыми бинтами чесались, и я попыталась их снять. Возню на кровати младший брат заметил сразу, тут же присаживаясь и обнимая меня. Родные пальцы гладили по голове, прижимали к себе и качали из стороны в сторону, одними губами проговаривая типичные просьбы в стиле «прекрати истязать себя». Кроме него никто не знал о том, что происходило тогда. Кроме него никто не знал, что было после. Кроме него, никто не может вернуть меня ненадолго к жизни. Чуть слышно прошу включить тот фильм, и на большом экране проносятся пейзажи Европы. Чондун размыкает объятия и на некоторое время оставляет меня одну, нужно сходить в ближайший магазин за лекарствами и едой, дома почти ничего не осталось. Он знает, что пока идёт этот фильм, час с лишним я никуда не денусь. Входная дверь захлопывается, а я сворачиваюсь клубком на большой кровати, всматриваясь в лицо героини. Сегодня, после премии, я чувствовала себя особенно разбитой. Руки дрожали, а сил, чтобы встать с кровати и подойти к двери, в которую долбили, просто не было. Я не хочу ничего делать. Те слова, сказанные как бы между прочим, на премии, прошли сквозь сердце, закрутились в голове и взорвали что-то внутри. Пришлось срочно уехать. Настойчивый стук в дверь все не прекращался, только усиливаясь. Перебинтованные руки тянулись позвонить в охрану, пока я не услышала умоляющий голос большого ребёнка. Он требовал, чтобы я открыла дверь, но я не могу этого сделать. Сейчас мне слишком плохо. Фильм заканчивается, а брата все ещё нет. Только чуть слышный стук и мольбы открыть дверь. Беру себя в руки и поворачиваю ключ в замке. Чёрные глаза с расширенными зрачками с ужасом изучают меня, рассматривая бинты, запавшие глаза и обострившиеся скулы. Мы ничего не можем друг другу сказать. Взгляды раздевают меня, я одёргиваю длинные рукава большой рубашки, чтобы не было видно бинтов, и вопросительно смотрю в глаза. - Зачем пришёл?