***
За час до произошедшего. Горацио сидел в своём кабинете, выпивая очередную чашку эспрессо и занимаясь документами и личными делами некоторых агентов, которых он собирался переманить на сторону ГИДРЫ. Всей работы было немного, и Горацио даже казалось, что он весьма быстро с ней расправится и пойдёт заниматься своей недавно объявившейся и уже ставшей ненавистной ему дочерью. Марели уже предвкушал всё то, что он сегодня сможет сделать с ней, как к нему в кабинет ворвался весь взмокший, замученный паренёк-бухгалтер и начал что-то быстро тараторить, безвозвратно портя замечательное утро Горацио. — В чём дело? — демонстративно подняв руку вверх, спокойно поинтересовался мужчина. — Девчонка... — тяжело дыша, выпалил парнишка. — Что «девчонка»? — начинал приходить в бешенство Горацио. — Сбежала... Утром... Великолепнейшее утро Марели закончилось. Единственное, чего он ожидал меньше всего сегодня — это побег девчонки. Дрейк казался ему не то что целым полком армии, а каменной стеной, способной удержать Файр на продолжительное количество времени для дальнейших замыслов мужчины. Медленно, весьма сдержанно и по-аристократически он поднялся со своего кожаного кресла и, подойдя к парнишке, сказал: — Отправь моих людей в комнату, откуда он сбежала. — Да, — бухгалтер снова убежал по делам, а Горацио, нервно пригладив свои огненные измазанные бриолином волосы и поправив коричневый пиджак, вышел из кабинета. Преодолев пару этажей на лифте, он оказался рядом с камерой Файр. Когда Горацио вошел внутрь, в нос ударил странный запах: запах смерти. Им тут провоняло почти всё. Это был не тот запах, которым звучит гниющее тело. Этот запах пел лишь «похоронный марш» и был неким показывающим фактором гибели человека. Так оно и было. Глазам Марели предстал мертвенно бледный Дрейк, сидящий в непонятной позе на диване с помутневшими глазами и чёрными губами. Подойдя ближе к телу парня, Горацио наклонился и прислушался к аромату Дрейка — сажа, смерть и что-то ещё. Что-то женское... А!.. Ремень девчонки! Он обвивал шею парня так сильно, что кожа рядом с ремнём была пунцово-фиолетовая. «Рэдэлайн... Ты выбрала самый пошлый способ убийства, который никак не красит тебя, скорее наоборот. Убить поцелуем, при этом задушив для надёжности ремнём. Какая осторожность, даже дотошность в совершении дела... За это я, пожалуй, сделаю тебе комплимент, но твоё красивое убийство меркнет из-за твоего побега. Ты глубоко расстроила меня, поэтому я тебя убью». Горацио ещё с минуту вглядывался в безучастные молочно-белые глаза Дрейка, словно видя в них всё то, что с ним произошло. А за Марели тем временем наблюдало трое агентов. Они о чём-то перешёптывались между собой и кидали пугливые взгляды то на Марели, то на тело Дрейка. Но вдруг Горацио снова выпрямился, будто танцор и, посмотрев в сторону парней, с ядовитой ухмылочкой сказал: — Девчонка сбежала, и это ваш косяк... — Но... — начал было самый маленький и младший из агентов. — Никаких «но»! — добродушное настроение Горацио мигом испарилось, уступая место гневу и невероятно строгому, грубому, металлическому голосу. — Сейчас мы отправимся в погоню за ней, а после того, как девчонка будет мертва, я примусь за вас. За всех вас. Понятно?! — Да, сэр! — хором ответили ребята. — Свяжитесь с центром управления. Пускай поставят на прослушку все мобильные устройства, планшеты и персональные компьютеры в радиусе пятидесяти-шестидесяти километров. Далеко она уйти не могла. Отправить патрульных на дороги. Оповестить всех агентов в здании об активации кода «Бежал чрезвычайно опасный преступник». Подключить остальные органы местного самоуправления! — на ходу давал указания Горацио, метровыми шагами пробираясь к выходу из кабинета. — Сэр... — Что ещё?! — А что с ним? — высокий парень кивнул головой в сторону Дрейка. — В мусор его. Что с ним ещё делать-то? В крайнем случае — в топку. Мне плевать. Для вас сейчас приоритетно лишь одно задание — убить девчонку любой ценой. — Есть, сэр, — парень, задавший вопрос про Дрейка, явно осунулся и потупился. Дрейк был с ним в хороших отношениях, и знать, что он вот так отправится в свой последний путь — будучи вышвырнутым на помойку или сожжённым в котельных — было весьма пренеприятно. Но делать нечего. Горацио сказал — значит так оно и будет, иначе сам окажешься на месте Дрейка. Вот только от тебя тогда и выкидывать нечего будет. Горацио сам любит производить кремирование его жертв. Очень любит.***
Как только Стив, Рэдэлайн и Наташа сбежали из больницы, они не стали далеко уходить и поэтому, зайдя в огромный торговый центр, спрятались в уборной для инвалидов. Рэд, как только оказалась отрезана от глаз посторонних, скинула с себя испорченный плащ и, приспустив рукав свитера, подошла к большому туалетному зеркалу. Стив, считая что это «женские дела», решил прикрывать девчонок снаружи, а заодно не мешаться в такой тесной комнатушке. — Внутри? — спросила Романофф, глядя на трёхсантиметровую дыру в плече девушки. Из достаточно глубокого отверстия до сих пор тонкой струйкой, пульсируя, текла кровь, затрагивая обожженную разорванную кожу. — Ага. Внутри, — Рэд прикрыла глаза из-за чувства тошноты и Наташа, заметив это, продолжила: — Надо снять свитер и достать её. — Давай попробуем. Аккуратно достав здоровую руку из рукава, Вдова как можно нежнее спустила рукав с повреждённой конечности: — Что дальше? Чем мы извлечём её оттуда? — Я сама. — Уверена? — Да, я уверена. Ты потом поможешь продезинфицировать рану. — Как скажешь. Свитер зажимать в зубах будешь? — Да. Давай его сюда. Наташа подала свитер девушке, и та, плотно зажав шерстяной рукав зубами, поднесла здоровую руку к отверстию. Рука Рэд дрожала от предвкушения невыносимой боли, и из-за этого она не сразу смогла попасть пальцами в отверстие. Но как только Файр это удалось, её глаза раскрылись в шоке, а затем в уголках глаз проступили маленькие слезинки. Пальцы девушки проникали глубже и глубже, от чего мучительные стоны и плач становились всё сильней и сильней. Но вот пришло спасение — Рэд нащупала свинцовый шарик пули. Обхватив пальцами, девушка начала вытаскивать её. Это было гораздо больнее, чем просто ковыряться в самой ране. Пуля застряла в мягких тканях и коже, поэтому тащить её было трудно. Рэдэлайн уже откровенно плакала и тряслась от неимоверной боли, когда наружу наконец-то показались окровавленные пальцы с маленьким, изувеченным кусочком металла. Оставался последний, самый болезненный рывок, который должен избавить Файр от мучений. Девушка на секунду остановилась, чтобы глотнуть немного воздуха и посмотреть на себя в зеркало. Заплаканная, вся в соплях, слезах, слюнях и крови, она стоит в этом чёртовом туалете для инвалидов, вытаскивает из себя пулю, а за ней сзади наблюдает Наташа с каменным лицом — Рэд никогда не любила жалость. Снова зажав свитер в зубах, Рэд набирает воздуха в лёгкие и со всей силы дёргает пулю. Сдавленный крик заполнил собой помещение, и слёзы мелким фонтаном брызнули на зеркало вместе с кровью. Рэд выронила пулю в раковину и, прислонившись окровавленной рукой к зеркалу, сразу выпустив изо рта свитер, начала судорожно глотать воздух. Кровь сочилась ещё сильней чем прежде, поэтому Наташа успела поймать свитер и приложить к ране, отчего Рэд снова пискнула. — Нужно продолжать. Потерпи немного, чуть-чуть осталось! — голос Романофф был не то что заботливым, а даже каким-то родным, словно Рэдэлайн — сестра Наташи. Ответом на мольбы девушки было странное мычание, сопровождаемое рыданиями, всхлипами и сдавленным хлюпаньем. Романофф смочила свободный рукав свитера тёплой водой и протёрла кожу на месте раны так, чтобы причинять наименьшую боль девушке. Рэд уже постепенно успокаивалась, когда Наташа полностью очистила её кожу от крови. — Что теперь? Рэдэлайн молча взяла свитер из рук Наташи и спустя несколько минут сделала из свитера небольшую аптечку. — Перекись, потом приложишь вату и бинтом замотаешь. Ясно? — Да. — И поищи мне там валерьянку. Наташа кивнула и, порывшись в аптечке, достала пачку экстракта валерианы. Рэд мигом съела всю пачку таблеток и попыталась мысленно привести себя в чувство, пока Наташа заливала дыру в плече Файр перекисью водорода. — А всё знаешь, из-за чего? — начала было девушка, но Рэд перебила её: — Заткнись, — Файр слегка замутнённым взглядом посмотрела на Наташу. — И продолжай работу. Твои речи о том, что я должна быть аккуратнее, осторожнее и всякая прочая лабуда мне уже осточертели. Ты ведь прекрасно знаешь, чего я добиваюсь своим эксцентричным поведением. — Знаю и молю Бога о том, чтобы он дал тебе чем-нибудь тяжёлым по голове, чтобы ты, наконец, образумилась, — Романофф туго затянула бинт на плече девушки и та тихо ойкнула. — Тебе и Бог не поможет. — Слушай, Рэд! — Наташа явно вышла из себя и, буквально прибив девушку взглядом к раковине, продолжила. — Неужели ты никогда не дружила с кем-нибудь?! — Нет. — Прекрати паясничать. Твой брат, твоя сестра... — Я потеряла их тринадцать лет тому назад, как только узнала, кто я. Если ты хочешь и дальше развить этот философский разговор, тогда я сразу скажу тебе то, что ты хочешь от меня услышать: я не имею друзей, у меня есть лишь союзники. Я не могу испытывать радость без нанесения вреда другим, что уж тогда говорить о привязанности и любви. Моя жизнь — существование, выживание. Зови как хочешь, но это не жизнь. Единственное, что мне сейчас доступно и безопасно как для меня, так и для остальных — одиночество. — Ты никогда не думала об остальных. — Приходится. Иначе, если ты навредишь им, тебя снова посадят в тюрьму. Знаешь, тюрьма место не из приятных. Я там была три года прописана, могу сказать одно: шрамы у меня на ноге, пояснице и лопатке никогда не сойдут с тела. Настолько они глубокие. — Не говори мне про тюрьму. — Угнетает? — Хватит! Рэдэлайн, я знаю тебя с самого твоего прихода в организацию. Я была с тобой на стольких миссиях. Почему ты МЕНЯ не подпускаешь к себе?! Ладно, остальные: они не смогут ужиться с твоим характером, не могут принять твои выходки и замашки, но я принимаю тебя такой, какая ты есть и люблю, как младшую сестру. Тогда почему? Почему ты относишься ко мне холоднее, чем к другим?! — Потому что ты мне дорога, и я изо всех сил пытаюсь тебя уберечь. — От кого? — От себя... Так, хватит продолжать этот бессмысленный разговор. Заканчивай. Я устала уже так стоять. Наташа ничего не ответила ей, но, одарив девчонку печальным, полным заботы взглядом, продолжила перебинтовывать рану Рэд.