Академия

Три месяца спустя.       – Непонятно… – Шуон сидел на подоконнике, покачивал ногой и гонял пальцем что-то невидимое по экрану планшета.       – Ты о чём? – Тед присел рядом с одногруппником и заглянул тому через плечо. На экране высвечивался всего лишь график тренировок.       – Да вот это. Сурда. Тишина. Это зачем?       «Сурдой» называлась сурдокамера, полностью изолированное от звуков небольшое помещение. Испытание в ней приходилось на конец второго курса, и было уже не за горами.       Тед только пожал плечами. Зато откликнулся Дим.       – Традиция, наверное. Когда космонавтов готовили к первому полёту, считалось, что человек может столкнуться вот с этим – одиночество… Ну, например, если ты – в спасательной капсуле, и неизвестно, найдут её или нет. Весёленькое дельце, если спасатели вытащат из капсулы невменяемого, пускающего слюни.       – Ну, одиночество – понятно. Но зачем тишина? Вот придумали же и повторяют – Великая Тишина Бескрайнего Космоса... Парни переглянулись. И в самом деле, это знают все. Тишины в Космосе нет. Негромко гудит система рециклинга воды, чуть погромче – но на полтона ниже – звучит компрессор, нагнетающий воздух в ходы вентиляции, потрескивает антигравитатор. Ты их не слышишь, но они есть. Ну а если она и наступит – настоящая тишина – то долго терпеть её не придётся. Потому что это, ребята, кранты. Это – отказ систем жизнеобеспечения.       – Ну, вряд ли это просто традиция, – рассудительно заметил Хахтанг после недолгого молчания. – Ты же знаешь, что с людьми в сурдокамере иногда происходят странные вещи.       – А с центаврианами? – немедленно заинтересовался Тед.       – И с центаврианами. Это – испытание, которое помогает раскрыть потенциал личности. Некоторые начинают неплохо рисовать или писать стихи, другие увлекаются математикой… у каждого оно по-разному. Онгой тоже взгромоздился на подоконник.       – Ну, ещё – это проверка волевых качеств,– деловито добавил он. – Некоторые люди не выдерживают, ломаются. Начинают видеть всякую всячину – ну там стекающую на пол клавиатуру, взрывающийся монитор…       – Но почему? – возмутился Тед. – Подумаешь, неделя отсидки. Что тут такого?       Он, как и все, знал, что испытание тишиной считается одним из самых тяжёлых. Историй о «сурде» ходило много. Но он искренне не мог понять, в чём тут фишка.       – Сенсорный голод, – пояснил Хахтанг, словно несмышлёнышу.       – Ну ладно глюки, это понятно, – рассудил Онгой. – Мозгу не хватает впечатлений, и он начинает представлять невесть что. Но ещё, говорят, кто-то может потерять уверенность в себе, начинает делать ошибки. Это значит, что он на самом-то деле не может принимать самостоятельные решения. У таких в личном деле навсегда – «чёрная метка»: им нельзя становиться командирами звездолётов.       – Чур меня! – Теодор фыркнул. – Нет уж, капитанское кресло обойдётся без моей задницы. Я уж как-нибудь в пилотах… мороки меньше, – и он сделал жест рукой, словно бы перелистывая страничку на вирт-окне – «бумажная» волокита почти вся была на капитане. Но Онгой понял по-своему.       – Вот именно. Ты и за себя-то отвечать толком не умеешь, а тут – за других…       Тед толкнул одногруппника, спихивая с подоконника, тот не остался в долгу, и предмет разговора был благополучно забыт.       – … И не забудьте – все физиологические параметры вашего организма непрерывно записываются. В вашу задачу входит не только решение тестов, но и ведение личного журнала. Подробно описывайте происходящие с вами изменения. Ваши записи будут сопоставлены с показаниями приборов, и их анализ также повлияет на полученный балл. Инструктаж был окончен, и курсантов развели по тем помещениям, где им предстояло прожить неделю.       Дверь в «сурду» бесшумно отъехала в сторону, и стало видно, какой она толщины. Куда там корабельным переборкам! Тяжёлая, явно многослойная. Курсант, глядя под ноги, переступил через пазы в полу и осмотрел маленькое помещение: койка, шведская стенка, небольшой стол с терминалом и мягким креслом, тумбочка – и всё. Чтобы подойти к креслу, достаточно было сделать всего лишь шаг. В углу обнаружился вход в санузел. Небольшая металлическая шторка прикрывала нишу в стене – парень заглянул внутрь, она была пуста. Белые матовые стены, светильники, утопленные в потолке. В общем, смотреть особо не на что. Он прилепил на кожу датчики – один пониже уха, второй – под ключицей – включил компьютер, сел и вытянул ноги. Простой экран – даже не вирт-окно – был практически пуст. Впрочем, Тед и не ожидал увидеть игрушки или папки с музыкой. Через секунду он сообразил, что не слышит привычного шуршания вентилятора компьютера. Ах, да – полная тишина.       «Ну что ж, раз так надо – поскучаем».       Циферблат в углу экрана свидетельствовал о том, что полчаса, отведённые на ознакомление с помещением, истекли. Время было жёстко расписано. Курсант достал крохотную флешку и переписал на рабочий стол папку под номером один, заодно бегло просмотрев и остальные. О, ё-о… сколько всего. И почему, спрашивается, нельзя было загрузить содержимое заранее? Или же пересылать ему по внутренней сети одно задание за другим, по мере их выполнения? В первой папке оказалась контрольная по матану. Будущий пилот вздохнул и приступил к работе. Похоже, это было испытание скукой, а не тишиной.       После решения каждой задачи он нажимал на кнопку «отправить», и компьютер бесследно сглатывал написанное. Тогда он открывал следующую.       Через некоторое время он прервался, налил в стаканчик воды из-под крана – та была безвкусной, как будто рециклированной – и вспомнил, что должен вести журнал с записями обо всём, что происходит. Но ведь ничего не происходило. Теодор открыл журнал и записал:       «11.00. Тихо пялюсь на стенУ, созерцая тишину».       Слово «созерцаю» явно обозначало что-то другое, но эту тишину и впрямь, казалось, можно было увидеть, потрогать и даже нарезать ломтями. Курсант подумал и всё же исправил:       «Я послушал тишину, тупо глядя на стенУ».       Нет, поэтическим талантом он явно не страдает. Тед фыркнул – это был единственный звук за два часа, если не считать едва слышного стука пальцев о клавиатуру – покатался на кресле (колёсики вращались бесшумно), дописал: «9.00 – 11.00. Выполнение заданий из папки №1. 11.00 – 11.15. Перерыв». И вернулся к матану.       Ощущение взгляда из-под потолка слегка мешало. Камеры видеонаблюдения располагались так, что крохотное помещение просматривалось полностью. Но вскоре курсант отвлёкся, сосредоточившись на расчётах. Задания, одно за другим, исчезали с экрана, подчиняясь команде «отправить». После ещё одного перерыва – подольше – будущий пилот перешёл к решению какого-то длинного и бессмысленного психологического теста: в нём было около сотни вопросов, и некоторые, в разных формулировках, с маниакальным упорством повторялись вновь и вновь.       В какой-то момент парень боковым зрением заметил огонёк индикатора и, подойдя к нише со шторкой, обнаружил обед.       Так продолжалось до вечера – разнообразные задания и тесты, небольшие перерывы, уборка помещения, ужин.       Перед сном Теодор сделал последнюю на сегодня запись в журнале: «Личное время потратил на выполнение физических упражнений». Мышцы словно бы чесались под кожей, и выносить это пока что было труднее, чем отсутствие звуков. Страница журнала отправилась в никуда, как и всё, что он сделал за сегодня. Тед уснул с ощущением хорошо выполненной работы.       Так прошёл второй день, и наступил третий.       Было тихо, слишком тихо. Тишина отвлекала, раздражала, давила на уши. Будущий пилот уже не раз ловил себя на желании промычать какую-то мелодию и сдерживался – возможно, за это снизят баллы?       В очередной папке оказались задачи по навигации. Тед, которому вечно не хватало терпения на составление хоть сколько-то удобоваримых трасс, неожиданно увлёкся. Одно из решений показалось особенно красивым. Определённо, переход G1 – L85 был находкой. Интересно, оценят ли наблюдатели? Курсант выполнил ещё одно задание, затем ещё. А следующая задача оказалась особенно головоломной.       Тед сделал вариант трассы, но засомневался, перепроверил и нашёл ошибку. Он проверил ещё раз, и обнаружил ещё одну. Исправленный вариант он всё же отправил, но теперь его начало грызть беспокойство – вдруг и остальные решения были ошибочными? А вдруг и в этом решении, последнем, перепроверенном дважды, тоже было что-то не так? Следовало отвлечься, и парень отжимался от пола и качал пресс до тех пор, пока не удалось приглушить неприятное чувство. Но как только он снова сел за работу, чувство вернулось.       Теперь Тед выполнял задания особенно аккуратно и перепроверял, прежде чем отправить. А проклятые страницы продолжали исчезать в пустоту, как будто он попал на необитаемую планету и теперь посылает сигнал бедствия, не зная, кто и когда услышит его. Да и услышит ли? Может, этот чёртов передатчик давно вышел из строя и только делает вид, что работает, мигая индикатором?       На следующий день напряжение усилилось. Тед умывался особенно долго – звук падающей воды казался музыкой и успокаивал. Он загадал, что, если обед окажется в нише после отсылки очередного теста, это будет означать, что он всё сделал правильно.       «Пищевое подкрепление. Выполнил правильно – получи кусочек. Кто-то когда-то ставил такие опыты на собаках».       Но упаковка разогретого готового пайка появилась за десять минут до окончания работы.       Кнопка «Отправить» воспринималась теперь как враг. Чтобы нажать на неё, требовалось усилие.       «Не выйдет из меня командира». Парень кривовато усмехнулся.       «Да не больно-то и хотелось».       «Так это что получается, я не способен к принятию самостоятельных решений? Да не может быть! Я ведь решил стать пилотом – сам. Это я решил, а отец возражал».       «Вот именно».       Отец не одобрял, малая сочувствовала, мать украдкой плакала. Реакция других людей. Отклик из внешнего мира, полученный вот этим вот существом по имени «Тед», заключённым в оболочку из мяса и костей.       А теперь он был один.       Тед прервал выполнение задания и лёг на койку.       Теперь ему становился ясен смысл испытания. Отрыв от внешнего мира. Вот почему ему не присылали новых заданий в ответ на отправленные. И вот почему задания не были загружены заранее. Не одиночество, точнее – не просто одиночество. Отсутствие отклика. Любого.       Никаких «высших сил» в виде компьютера, задающего вопросы.       Только ты.       Только ты – и принесённые с собой задачи.       Только ты – и принимаемые тобой решения.       Уходящие в пустоту.       И никто не подскажет – правильные или нет.       Потому что иногда бывает, что только ты сам сможешь решить, прав ли ты.       А само его решение стать пилотом – было ли правильным оно? Может, он не из тех, кто способен столкнуться с Космосом?       Внезапно вспомнился детский сон. Он тогда пытался себе представить, что это такое – бесконечность.       – Как это – нет конца? А если лететь долго-долго?       – Нет, милый. И если лететь долго-долго, не долетишь.       – А если ещё дольше?       Мальчик – тот, кем он был когда-то – думал весь вечер. Как это – пустое пространство, и дальше, и ещё дальше? Бескрайнее? Нет края? А если ещё дальше?       Ему приснилось, что он летит на древней ракете – долго, долго. А потом долетает до границы. Потому что не может быть, чтобы не долететь до цели. И это – граница бесконечности. Стена, сфера. Но у бесконечности не бывает границ! И его ракета рвёт стенки сферы, как бумагу, и летит дальше. Пока не долетает до следующей границы. И ещё.       Сон был настолько жутким, что маленький Тедди постарался выбросить его из головы, как только проснулся. А вот теперь вспомнил.       Это всё тишина.       Надо собраться. Он хочет стать пилотом, так? Он принял решение. Это его решение, и отвечать – ему.       Значит, надо пройти испытание. Подумаешь – неделя тишины. Всего-то три дня осталось.       За всё надо расплачиваться. Ну ничего ж себе, расфилософствовался! Тоже мне, бином Ньютона! Да это каждому известно – иногда приходится расплачиваться за неправильные решения. А ещё бывает, что за твои решения расплачивается кто-то другой.       Но, оказывается, за правильные решения тоже надо платить. И за то, что занимаешься любимым делом – тоже. Вот – эта камера, эта тишина, эта неделя утомительных тестов – просто часть платы. И всё.       А тяжесть выбора – плата за право выбирать.       Тед полежал ещё немного, успокаиваясь. И вспомнил ещё одно. Один из дней школьных каникул.       Отец ещё утром улетел в город, а мать хлопотала по хозяйству. Подросток слышал её шаги и голоса – её и Лики. В комнате под крышей было слишком жарко, и Тед не усидел за терминалом – даже гонять любимую игрушку не хотелось. Он взял плавки и спустился вниз.       – Гроза собирается, – мать как раз входила в дом. – Сено надо сгрести.       Подросток, вздохнув, бросил плавки на табурет. Ну вот, только намылился...       Сено Тед не любил – ни сгребать, ни ворошить. Это только кажется, что просто – сиди себе в седле мини-комбайна и крути баранку. А на самом деле – сухой воздух, сухая трава, сухое горло, и даже глоток воды из фляги помогает только на несколько минут. Сегодня воздух был не таким сухим, но душным и тяжёлым.       До луга было километра два, и, когда они поднялись на холм, Тед увидел, что мать права – на востоке собирались облака. А над головой всё ещё шпарило солнце.       Лику Тед посадил перед собой. Миниатюрная машина подпрыгивала и тряслась на ухабах, а малая, вцепившись в сидение, довольная, приговаривала: «Оп-па!» Мать шла рядом с лёгкими ручными граблями на плече.       Теперь тропинка вела вниз, и скоро они оказались у ручья. Здесь был небольшой мостик, и на нём, опустив босые ступни в воду, сидела девушка. Тед вспомнил, что это ботаник из Сельскохозяйственной Академии – она приехала неделю назад и сняла комнату на соседней ферме. Насыпав в пластиковую миску горсть земли, она зачёрпывала воду, размешивала и, чуть подождав, сливала её, уже мутную, обратно. И зачёрпывала снова. И снова. Рядом на досках были разложены какие-то блестящие штуки, а голову девушки украшала налобная лупа, правда, сейчас сдвинутая вверх. Тед встречал её тут и раньше – иногда её можно было увидеть на этом мосту и утром, и вечером. Похоже было, что она просиживает на нём целыми днями.       – Здравствуйте, – девушка поприветствовала их первой.       Она была младше матери, и то, что она делала, показалось подростку полной чушью, но мать, хоть и торопилась, остановилась, чтобы уважительно ответить на приветствие. И Тед тоже приглушил мотор.       – Угоститесь пирожками, – предложила мать, раскрывая сумку. – У вас там в городе таких, верно, не пекут.       Оказывается, она взяла с собой пирожки!       – Спасибо, – девушка улыбнулась. – Я сыта, не надо!       – Да вы не сомневайтесь, у меня всё чисто готовится, – мать, кажется, слегка обиделась.       – Я совсем не поэтому! – девушка слегка покраснела. – Только – вам же самим нужно.       И, прополоскав пальцы в воде, взяла пирожок из пакета.       – Спасибо!       – А что это у вас на голове? – Лику буквально распирало от любопытства, так что она даже спрыгнула с седла комбайна.       – Это лупа, чтобы лучше видеть. Как очки, только сильнее. Хочешь посмотреть?       – Лика, не мешай тёте. Пойдём мы, нам пора, – сказала мать, беря дочку за руку. – Надо до грозы успеть. А вы бы тоже заканчивали – промокнете.       – Мне немного осталось, – девушка кивнула на пакет с землёй. Когда ручей остался позади, Лика спросила:       – Мама, а что тётя делает?       – Изучает что-то. Растения.       – Какие?       – Не знаю, доча. Идём скорее.       Потом Тед с помощью навесных граблей собирал сено, а мать укладывала его в аккуратные стожки. Они едва успели – их всё-таки накрыл ливень, и пришлось отсиживаться под навесом, сооружённым на краю луга, на опушке. Тут-то и пригодились пирожки – так вот зачем мать их взяла. Тед вспомнил про девушку. Почему мать отнеслась к ней с таким уважением? Может, знала о той что-то, чего не знал он сам?       – Она что, знаменитость какая-то? Но она же молодая совсем!       – Нет, с чего ты взял?       – Ну… – он не знал, как объяснить. Странно, но мать поняла.       – Ну, если я и не понимаю, что она делает, это же не значит, что оно не нужно, – сказала она. – Если человек так много работает, значит, он делает что-то важное.       В её голосе звучала святая убеждённость человека, который никогда не тратит время на пустяки. Так вот оно что. Мать просто не понимала, как это можно – заниматься чем-то не потому, что это важно, а просто потому, что хочется.       Но как-то не верилось, что той девушке очень хочется целыми днями сидеть на ручье и полоскать в миске с водой комки грязи. Значит, это важно? Но для чего?       Тед открыл глаза. Теперь-то было понятно. Та девушка, вероятно, занималась чем-то очень для неё интересным. Чем-то, что её увлекало. И за это она была готова платить – выполнять скучную, рутинную, монотонную работу. Зачерпывать воду в миску и выливать. Раз за разом, на жаре, под рушащимся сверху солнцем.       А он чем хуже?       Ну, делов-то…       Курсант поднялся, потянулся и снова сел за терминал. Он задержался с отправкой следующего задания и был намерен наверстать упущенное.       Он быстро решил серию задач по планиметрии и легко нажал кнопку «Отправить».       Теперь он не сомневался, что всё делает правильно.       Он продолжал выполнять задания, одно за другим.       В нём сидело теперь что-то новое. Он знал, что будет по-прежнему ухлёстывать за девушками, пить пиво, гонять на симуляторах и резаться в космобой. Никто не догадается – ну, разве что те, кто и сами побывали в «сурде». Но это – новое – останется и будет опорой, той, что не даст сломаться.       В последний день он на скорость сортировал числа, падающие на экране, как фигурки тетриса. Это было даже забавно. Цифры были чёрные и красные, и их надо было располагать по порядку – чёрные по возрастанию, а красные по убыванию. Тед справился с лёгкостью, и, в ожидании окончания «отсидки», вымыл пол, принял душ и внёс последние записи в журнал.       Дверь с шелестом открылась.       – Курсант Лендер!       Его отвели в комнату с мягкими креслами. За дверью слышались шаги, где-то играла музыка. За стенкой гудел прибор. Тед сидел, впитывая звуки.       Через какое-то время в комнату вошёл Онгой.       – Привет, Тедди!       Его голос был хрипловатым и, должно быть, показался ему самому слишком громким, потому что Онгой нахмурился, но тут же улыбнулся снова.       – Что, на свободу с чистой совестью?       – А в случае чего нам этот срок зачтут? – откликнулся будущий пилот.       – Тебе видней, но я бы не рассчитывал.       Зараза.       Постепенно сюда стянулись и другие. Сэл и Аанден устроились на диване, парни – в креслах.       Они перебрасывались фразами, но словно бы всё ещё слушали тишину. И пробовали – если заговорить, она исчезнет или нет?       Тед вспомнил, что таким же, вроде как немножко ищущим чего-то, выглядел после сурдокамеры Кир. Навигаторы общались с тишиной на неделю раньше их группы, и Тед тогда насел на приятеля с вопросом «чего ждать». Но Кир только пожал плечами и сказал, что вряд ли сможет ответить, потому что не настолько поэт. «Впрочем, мой опыт вряд ли тебе пригодится», – добавил он. Тед даже обиделся слегка, но теперь понимал Кира прекрасно, и про поэта, и про опыт. Хорошо, что у Кира всё прошло хорошо. Кому-то повезёт с навигатором...       – А когда будут результаты?       – Уже вот-вот. Вон на том экране.       – Дождёмся?       – Ага!       – И что, ни у кого никаких глюков?       Ребята переглянулись.       – А где Дим?       Действительно, их собралось только одиннадцать.       Подождали немного, поглядывая на экран – тот пока что демонстрировал какой-то видеоряд: деревья, ручей, пролетевшая птица. Наконец изображение сменилось колонкой фамилий и цифр.       – Ох, ничего ж себе! У Сэл самые высокие баллы!       – А женщины часто бывают выносливее, – пожал плечами Шуон.       – Молодчина, Сэл!       – А на втором месте – Тед.       – Ну ещё бы! Он один способен поднять такой шум, что тишины, небось, и не заметил, - съязвила девушка.       – А тебе, Сэл, должно быть, тяжелее всех пришлось, – посочувствовал Теодор. – Ведь рядом не было меня.       – Че-го?!       – Ну так – некого подкалывать было. Ничего, теперь оторвёшься!       – Ох, чёрт! «Курсант Дим О’Коннор переведён в группу наземного обеспечения».       – Так вот оно что… не повезло.       – Ну, «наземники» тоже нужны, – с преувеличенной бодростью заметил кто-то.       Постепенно шум нарастал, ребята задвигались свободнее.       – Мне-э было интере-есно…       Тед знал, что с каждым из его друзей что-то произошло. С каждым – что-то своё. И это что-то ещё не успело скрыться под обычной… не маской – кожей.