Висконсин Висконсину рознь

Локи, посмеиваясь, спрашивает меня, почему я вечно провожу кучу времени в аэропортах. Я отвечаю какую-то ерунду, наивную чушь про людей, которые именно в аэропортах ближе всего к Богу и все такое. Конечно, вполне возможно, что концентрация злобы, зависти и прочих нехороших вещей тут гораздо меньше, но это явно не причина того, почему я снова здесь. И Локи это прекрасно понимает. Если бы это было не так, вряд ли бы он в который раз прибежал сюда по первому моему зову. Смотрел бы свои «Утиные истории», параллельно листая свежий выпуск каких-то комиксов. Боже! Наверняка у всех наших знакомых ангелов перья сыплются с крыльев от смеха над этими его увлечениями. Но ему как всегда абсолютно все равно, что там о нем могут подумать. На самом деле ему тоже нравится сюда приходить. Я вижу это в особенном проблеске в его глазах, когда он появляется в зале очередного аэропорта. Ему нравится садиться на эти жестковатые, потертые стулья и смотреть вместе со мной кино, которое раз за разом оставляет неприятный осадок. Мы наверно немного мазохисты, раз с завидным постоянством делаем это. Странно оно все. Вот как обычно бывает, кто-то смотрит фильм, фантастику например, а потом ходит каждый день на работу в офис и при этом все время мечтает бороздить просторы галактики со световым мечом наперевес. Но это невозможно и этот кто-то прекрасно это понимает. Совершенно нереально, настолько, что остается просто смириться. А наше аэропортовское кино, наоборот, настолько обыденно, что едкая досада разливается по всему телу. Такое можно посмотреть в захолустном однозальном кинотеатре где-нибудь в старом районе Кеноши. Заплесневелый арт-хаус от не вылезающего из запоя горе-режиссера. Но, честно говоря, если бы я попал на такой фильм, я бы ревел как девчонка, ведь сам того не подозревая, этот всклокоченный режиссер с трехдневной щетиной смог бы донести одну простую мысль. Все эти люди, на которых мы смотрим – они свободные. А мы нет. Они могут садиться в эти чертовы самолеты, и спокойненько себе улетать на край света. А мы можем только сидеть и смотреть, как они это делают. Казалось бы, такая простая вещь, но доступна всем кроме нас. Мы как песики, которые сидят перед витриной магазина и облизываются на сочные куски мяса. Тупой Висконсин. Глупое кино. Только не надо думать, что я депрессивная сопля. Даже в таком Богом забытом месте, как Висконсин, всегда найдется достаточно развлечений, чтобы не завыть от тоски. Нет, конечно, хорошенько так повыть хотелось, и не раз, но если бы я это сделал, Локи бы потом год мне это вспоминал. А он мастер «вспоминать», причем в плохом смысле этого слова. Вообще, наша так называемая жизнь похожа на карусель, которую перевозят с места на место. Мы, не переставая, катаемся на этих привычных лошадках и все вроде как обычно, но пейзаж всегда разный. И все же я привязался к этой карусели, ведь ей непонятно каким образом удается дарить новые ощущения, несмотря на до боли приевшийся сценарий. Вот, например, вечера у нас обычно такие: мы сидим в какой-нибудь закусочной, Локи треплется обо всем на свете, параллельно запихивая в себя огромные куски бургера. Я пью молочный коктейль, читаю газету, слушая его одним ухом, и невольно жду когда же он воскликнет… –Твою мать! Чертов кетчуп! – по моим прикидкам это выходит всегда, когда в стакане остается чуть меньше половины. –Иии ты снова испачкал свой нимб. – я качаю головой и усмехаюсь, – Бедная миссис Мардж, ты ее просто достал своим свинством. Мэри Мардж – хозяйка небольшой, но хорошей прачечной, где Локи постоянный клиент. К слову – праведница до мозга костей все свои шестьдесят с лишним лет. Просто удивительно. – Хорош скалиться! – шипит он, пытаясь вытереть капюшон толстовки салфеткой. – А то что? – Хм. Разолью коктейль. – А вот это подло. Очень подло. Ничего в тебе человеческого нет. – О, как мне больно! БОЛЬНО! Перестань ранить меня в самое сердце! – театрально вскидывает руки и сам при этом зубоскалит. Какой же придурок. Я подкатываю глаза и делаю последний глоток. Тем временем, Локи запивает бургер и картошку пластилиновой колой, довольно потягивается, смотрит на меня с улыбкой невинного младенца и говорит: – Идем убивать?