Выпустив когти

Рассветало. Встающее солнце окрашивало в нежные тона небо, которое светлело, становилось из темно-синего, словно бездонное темное озеро с молочной россыпью звезд, нежно-голубым, светлым. Плыли по нему барашки-облака, пушистые, белые. К ним хотелось прижаться и лечь, как на мягкий снег. Только они наверняка были гораздо теплее снега. И хотя в этом были сомнения, многие котята думали об этом. Черный котенок, свернувшийся клубочком у стенки детской, вздохнул, пробуждаясь от сладкого сна. Он широко зевнул, медленно открыв сначала один, пепельно-серый, затем второй, солнечно-янтарный глаза и, привыкнув к сладкому полумраку, оглядел детскую. Котята сладко сопели под боком матерей. Один только Камушек всегда просыпался на рассвете, и теплый, пушистый материнский бок заменяла ему холодная моховая подстилка и земляная стена пещерки. Где его мама? Мать заботилась о черном малыше ночью, изредка присматривала днем, а так посвящала жизнь свою клану - охотилась, ходила в патрули и никто не мог отговорить кошку от этого. "Взрослый уже. - говорила та, - Пусть без меня жить привыкает." Вздохнув, мелкий медленно выполз по узкому лазу на поляну. Раньше рядом с ним была Вранолапка, а теперь кошечка ушла. Как ушла? Просто стала оруженосцем и ночует теперь в той палатке. - Эй, малышня! Опять "гуляешь" тут, да? - услышал он над собой знакомый голос, столь противный ему. Повернув голову, он встретился взглядом с... правильно, с Оскалолапом. Как же этот оруженосец раздражал Камушка! Каждый день одно и то же: "Хэй, мелкий!", "Что тут делаешь, котенок?". Почему именно Камушек? Почему не другие котята клана, а именно этот пушистый комок черной шерсти? - Надоел уже! - обиженно воскликнул он, - Каждый день так! Оскалолап усмехнулся. Золотистый оруженосец встал, демонстративно махнув белым кончиком хвоста и подошел к новоиспеченному глашатаю. Бурая собирала патрули, оглядывая поляну и выкрикивая имена тех, кто пойдет куда-либо. Черный вздохнул, развернувшись и собираясь пойти к детской, но что-то повалило его на землю. - Привет! - веселый и до боли знакомый голос прозвучал над ним, и подруга слезла с черного котенка. То была недавно посвященная Вранолапка. - Привет, - улыбнулся в ответ ей Камушек, встав на черные лапки. Но беседу их прервал голос: - Вранолапка! Где тебя носит? На урок пошли, что остановилась-то?! - то была черная кошка, новая наставница Вранолапки Черничница. Вздохнув, белая кошечка неохотно повернулась и поплелась следом за наставницей, протянув "Иду". Солнце уже поднялось выше. Наступило обычное тихое утро - суета прошла, коты разошлись, остались в лагере одни котята, старики, да пара воинов с королевами. Камушек дремал около детской. Солнышко приятно грело шкуру котенка. Но из этого блаженного состояния дремы его вывел кто-то... А был это как раз-таки наш любимый Оскалолап, "случайно" наступивший на спящего, что тот от неожиданности подпрыгнул, взвизгнув. Встретила его злорадная ухмылка на золотистой морде Оскалолапа. - Ой, прости, котеночек, я не хотел тебя обидеть! - противным писклявым голосом сказал он, якобы извиняясь. - Не прощу! - обиженно фыркнул котенок, принимая слова всерьез и развернувшись, собирался уйти. В спину ему раздался смех оруженосца, который затем, перепрыгнув через черного, понесся к ученической палатке, где спокойно сел, обсуждая что-то со своим другом, по характеру который сильно отличался от "прирожденного вождя", тем временем с усмешкой посматривая на Камушка. "Надоело! Надоело! Надоело! - повторял про себя черный комок, - Сегодня же ночью убегу! Да!" Почему же ночью? Наверное, слишком много котов вокруг. А стерпеть постоянные насмешки синеглазого он не мог. Не хватало терпения на то, чтобы спокойно дотерпеть до шести лун, затем стать оруженосцев, всему обучиться и стать воителем. А так хоть лес увидит, переночует где-нибудь, где его не найдут, а потом в лагерь вернется. А если найдут... Все равно вернется. Или даже не вернется! Скажет мол, "подумаю", а сам еще ночку где-нибудь переживет, а они ему: "Ну Камушек, ну миленький! Ну вернись ты, пожалуйста!", чуть не плача. А потом Оскалолап, весь разволнуется, к нему, как червяк, приползет, и умолять начнет: "Ну пожалуйста! Ну я больше не буду обзывать тебя и обижать! Правда! Правда-правда! Ты только вернись, ну пожалуйста, вернись! Умоляю!", а Камушек скажет в ответ: "Ну ладно, ладно, вернусь." - неохотно так, безрадостно. А его прямо притащат домой, всю дичь ему скормят, напоят, в оруженосцы посвятят, и будет Оскалолап его слушаться, вечно будет слушать, да мышек на обед приносить... Да, точно надо сбежать. Тем более, лес посмотрит. Вот только ночи надо дождаться, чтобы в лагере никого не было. Ух, задаст им Камушек! Все от волнения аж полысеют, как камни будут, ничего сделать не смогут! Только вот до ночи долговато ждать... Ну да ладно, переживем! Взбудораженный и возбужденный предстоящим "походом", Камушек весело последовал в сторону детской. Солнце уже спряталось за деревьями, забрав вместе с собой красоту закатного неба и все его краски. Спускались сумерки, а небо приобрело тускло-голубой с фиолетовым отливом оттенок. Все патрули уже вернулись, а коты либо разошлись по палаткам, либо сидели на поляне и обсуждали что-то свое. Скоро и их стало клонить в сон, а лагерь медленно опустел. В детскую пошел и Камушек, решив, что сразу уходить не надо, тем более, стоит немного отдохнуть. С хитрой и радостной мыслью о побеге черный котик свернулся клубочком и сладко засопел, погрузившись в мир сновидений, пока над ним стремительно чернело небо...

***

"Черт! Проспал!" - резко открывая глаза и глядя в темноту, пушистый комочек вскочил, перепрыгивая лапы соплеменников и наконец вышел из детской. Улица встретила его полумраком, ночной свежестью, серебристой росой на травинках и светлеющим небом. Оглядев поляну, Камушек убедился, что вокруг нет совершенно никого и юркнул в проход. Лес с радостью принял малыша в свои объятия, дав ему послушать шум деревьев и настораживающие шорохи где-то в кустах...