Разбитые после падения

Деревья показываются прямо от калитки деревни победителей. Седьмой - единственный дистрикт, в чью площадь входит лесной массив. Только у нас разрешена охота и сруб деревьев. - У вас красиво. Лес такой густой и гигантский. Гигантский - это мягко сказано. Он необъятен, здесь можно спрятаться так, что никто не найдет, если хорошо знать местность. А я за свою недолгую жизнь успела посетить каждый его уголок, и не раз. Все сложней играть в злость. Особенно теперь, когда хочется плакать. Место, которое видело больше любого человека. Отчаянье, грусть, ярость, ненависть. Оно ощущало все, оставляя все чертовы воспоминания здесь. В щепках разломов на деревьях, в протоптанных дорожках. Лучше помалкивать, чтобы не показать свей слабой стороны. Вгоняю топор под кору крепкой сосны. Потом еще и еще. - Плохие воспоминания? - Догадливый. Этот парень не плох, я в курсе. Давно знала и уважала в нем то, что долго воспитывала в себе. Но сейчас мне не нужен никто. Чтобы он там себе не мнил, наши утраты несоизмеримы. Эвердин жива, а я бы все отдала, чтобы Финник сейчас жил в четвертом, увидел сына. Я была дурой, когда считала, что им меня не достать. Они отыскали мою последнюю больную точку и надавили на нее с такой силой, что теперь на месте души только то, что от нее осталось - обрывки, безразличие. Сегодня я впервые за много недель ощутила хоть что-то. Апрель чудовищно похож на зиму в этом году. Непривычная для нашего дистрикта погода - температура не многим больше ноля, отнюдь не весенние ветра. Истасканный удлиненный пиджак совсем не предназначен для такого. Когда через пару часов немой прогулки мы поворачиваем домой, мое тело уже частично красное от холода, а руки страдают больше всего. Когда сзади на плечи укладывается рука, растирая озябшую спину, я не сразу реагирую от внезапности. Но через пару секунд мой топор уже предупреждающе стоит между нами. - Держи руки при себе, парень. - Извини. Привычка, - он опускает вмиг потускневшие от воспоминаний глаза. Непременно, об Эвердин. Ну конечно, та бы от разгоняющего кровь массажа в исполнении своего дружка не отказалась. Дома так тепло по сравнению с улицей, что пальцы на руках горят. - Ну и как дела, красавчик? - ухмыляюсь я. - Где теперь обитаешь? Подогреваемый пол вполне сойдет за сидение. Не снимая верхней одежды, плюхаюсь на него и вопрошающе смотрю на собеседника. Непредвиденная дерзость выбила его из колеи. - Где находится тот переключатель, делающий из тебя острую на язык стерву? - Там, где ты никогда не достанешь, - с улыбкой фыркаю я. Отшучиваться, язвить - это так просто. Можно до того отвлечь человека, что он и думать забудет о том, что намеревался спросить. Я никому не позволю копаться в моей душе. Ни сейчас, никогда. "Поиграем, красавчик" - снова проносится в голове. Снова быть собой. Вот что я хочу. - Пока работаю во втором. Закрываем все производства оружия, разгоняем школы для миротворцев, - приземляясь неподалеку, парирует он. - От девок отбоя нет, кузен освободительницы? - ехидно шепчу ему в шею, задевая губами щетину. Его передёргивает. От Хоторна пахнет двенадцатым дистриктом, как-бы он не хотел отмыться. Я запомнила этот запах еще в свой парад победителя. Уголь, пыль, безнадёга. И немного лесных ноток - приятный бонус лично от охотничка. - Я ночую на работе. Местных жительниц и в глаза не видел, - с напускной невозмутимостью лепечет Хоторн. - Или просто не замечал, - ухмыляюсь я, - все ждешь Эвердин? Он тяжело вздыхает, а мне вовсе не стыдно. Она не любит тебя, тряпка. Я своими глазами видела их с Питом на пляже. Такое не победить охмором. - Как насчет того, чтобы перевести тему на тебя? - Я теперь редко выхожу из дома, - отмахиваюсь, - каждый день, как предыдущий. И знаешь, мне это нравится. Оглядываю комнату. Она уныла и пуста настолько, что хочется выть. Это не дом и даже не пристанище. Это просто помещение. Просто четыре стены и потолок. - Безусловно, меня раздражает это до глубины души. Но начерта тебе об этом знать? - колко пожимаю плечами. - Я разговаривал с Энни пару дней назад и поразмыслил, - начинает парень, - почему бы тебе не перебраться к ней? Чертов гений. Долго думал? Зато теперь понятно, какого дьявола он приехал. Спасать меня из лап одиночества. - Святость, это у вас с Китнисс семейное, - желчно бросаю я. - Тоска будет длиться вечно, Мейсон. Но нужно продолжать жить. Какое благородство, боже мой. Меня сейчас просто стошнит от переизбытка доброты. - Я не смогу жить с ребенком. И это я сейчас не про Финника младшего. Он усмехается. Надо мной? Уже все равно. Когда я последний раз вспоминала о гордости? - Ради Финника… - Не смей шантажировать меня, сукин сын! Ради Финника я еще не сдохла, это уже большое одолжение! Тут происходит нечто необъяснимое. Он обхватывает меня своими руками и прижимает всем телом. Как маленького ребёнка. Опять его чертовы привычки. - Я не Эвердин, черт бы тебя побрал! Пытаюсь отбиться, но он явно сильнее. Особенно теперь, когда я дохлее, чем даже в самые худшие времена. - Гейл!- выкрикиваю со злобой. - Ты впервые назвала меня по имени, - смеется он, - стоит запомнить. - В следующий раз, я просто прикончу тебя, не проронив не слова. Понял? Не смей прикасаться без моего разрешения. Выскальзываю из ослабшей хватки и отодвигаюсь подальше. - Удивительно, как иногда безделица, может стать ценней любого золота, - говорит он, изучая пальцами мой браслет. Подавись своим спокойствием, Хоторн. Своей святостью. Было бы легче, пытайся он меня нравоучать, но нет. Терпеливый великомученик, посмотрите на него. Надолго ли тебя хватит, парень? Касаюсь сухими губами щеки, выдыхая теплый воздух. Хоторн тупо смотрит в противоположную стену, держась руками за колени. Безумно улыбаясь, цепляюсь языком его миловидного личика. И не таких спокойных ломали. - Сладкий, - шиплю я, - Эвердин многое потеряла. - Перестань, - цедит он, - Джоанна! Хватаю его руки, когда те хотят остановить меня и, запрыгивая к нему на колени, прижимаю их ладонями к своей груди. - Теперь разрешаю, - вызывающе сообщаю я. Через ткань передается человеческое тепло, а под одеждой потревоженное тело саднит, все в шрамах после пыток. Это еще одно подтверждение, что наши с ним ситуации не соизмеримы. Его не мучили неделями, не грозились убить последнего оставшегося дорогого человека, если не скажешь то, чего и не знала никогда. Это ужаснее, чем физическая боль. Облизываю губы охотника, заглядывая в ничего не соображающие глаза, пытающиеся сопротивляться. - Представь, что я Китнисс, - с ухмылкой шепчу на ухо. - Китнисс никогда бы так не поступила, - отвечает он. - Тогда тебе повезло, что это я, - уже в голос смеюсь я, закусывая его губы. Чувствую. Я хоть что-то чувствую. Неровное дыхание, сопротивление его рук, которые с каждым мгновением все слабей, чувствую, что я стерва. Приятное ощущение силы. Джоанна Мейсон - сталь. Только я могу решить, кто будет прикасаться ко мне. Я лишилась за это многих, но не продалась. Знаете, эти глупые спектакли, называемые едким словом - "самоубийство"? Молодые дуры, которых бросила их "вечная любовь", идут на самый высокий обрыв и оттуда сигают, в надежде перед смертью обрести чувство полета. Ну, или просто не осознают, что это не игра. Желают, чтобы все было красиво, как в глупых капитолийских романах. Когда чувствуешь настоящую ненависть к себе, когда действительно не хочешь жить, тебе абсолютно наплевать, как это будет. Ты просто ищешь самый близкий и быстрый способ - главное, чтоб наверняка. Нож ли в сердце или обычное перекрытие подачи воздуха - неважно. Ничего уже не важно, когда действительно хочешь умереть. Отпуская его сдавшиеся и ослабевшие руки, запускаю их во вьющиеся волосы охотника. Он изменился с тех пор, как мы виделись в тринадцатом. Взгляд серьезней, лицо чуть осунулось, но одежда все так же идеально сидит на крепком теле. Игра только началась, красавчик. Расстёгиваю крупные пуговицы на рубашке и плотней накрываю его губы своими. Колко прикасаюсь пальцами к жесткому прессу. - Перестань, - едва отводя губы, шепчет Гейл. - Что, не нравлюсь? - притворно восклицаю. - Недостаточно хороша? Он выглядит смешно. Взъерошенные волосы, глаза, подавляющие в себе разгоревшееся пламя, съехавшая рубашка. Но зато, теперь он не похож на тряпку, которую выкинула хозяйка. Мы оба только что ожили. Приятный метод. Сбросив меня обратно на пол, Гейл торопливо встает, и, скрестив руки на груди, с чуть сбитым дыханием говорит: - По моему, идея с четвертым поможет тебе. А то ты тут скоро одичаешь без людей, - добавляет он, имея виду случившееся. - Хм, а тебе что, разве не по душе дикие? - поднимаюсь вслед за ним. - В четвертом нет таких горячих парней. Отталкиваю его бедром, открывая проход на кухню. Из еды - то, что не надо готовить, из питья - вода и алкоголь. - Будешь? - тяну я, указывая на почти полную бутылку виски. - Нет, не стоит, - мотает головой Хоторн. - И что, оставишь девушку пить в одиночку? - грубо выговариваю я, откупоривая бутылку и пробуя пойло. - Не дурно. Нахожу старый табурет и подставляю его к барной стойке, чтоб облокотиться, когда сяду. - К чему весь спектакль? - говорит Хоторн. - Почему ты не хочешь к Энни? Чертов виски, делает разговорчивей. Никогда не увлекалась спиртным - алкоголь расхолаживает. Но теперь-то уже все равно, не так ли? - Слушай, они счастливы, - протягиваю я, отпивая еще немного, - зачем ребенку видеть каждый день странную женщину? Из-за того что она когда-то знала его отца? Тяну бутылку собеседнику. Он с раздумьями, но принимает ее. - Ты не странная. Ты просто много пережила. Какие комплименты, с ума сойти. Не сдерживаюсь от смешка. - Ты ведь сам не вернулся в родной дистрикт, - язвительно подмечаю я. - Это другое. - Вот именно! Там - твоя родина, тебе есть куда возвращаться хотя бы из-за этого. Эвердин, я уверена, в конце концов, оттает, и ты еще будешь крестить их с Мелларком детей. Не то, чего ты хотел? А когда это в нашей жизни все шло, как мечталось? Ты хотя бы можешь увидеться с ней. Знаешь, что с ней все в порядке. Нет, слезы, только не сейчас. Хладнокровие. Где-то внутри должна остаться хоть его капля. - Не могу. Не могу посмотреть ей в глаза, - шепчет он,вновь приникая к бутылке губами. - Ха. Ты думаешь, посмотреть в глаза Кресте и ее чаду легче? На кой черт он только свалился сюда. Приехал, разворошил, все что утрамбовалось, а теперь что? Я не знаю. К черту все. К одиночеству привыкаешь постепенно, день за днем им проникаешься. Но вот заглянет к тебе какой-нибудь дурень, с добрым намерением спаси от скуки, а потом свалит с чувством выполненного долга. А ты потом опять сиди, заново привыкай к полной и не зыблемой пустоте. - Не знаю Джоанна, не знаю. Все надежды умирают с каждым днем. - Было бы не плохо, если рядом всегда шумело море, - чуть иронически заявляю я, - топить в нем надежды. Сразу. Чтобы не мучились. - У нас неплохо получается топить их и в примитивном виски. У него привлекательная улыбка, впрочем, как и все остальное. - Может, повторим? После алкоголя ты ведь не будешь таким недотрогой? - игриво шепчу ему в ухо. - Ты не исправима, - сдерживая улыбку, вздыхает Гейл. - Мне нечего терять, - говорю такую привычную фразу. - Обещай позвонить Энни. Обещай подумать над этим. - Ну, если только ты поедешь со мной? - опрокидываю парня на табурет, где сама сидела еще минуту назад, а он от неожиданности еще пару секунд приходит в себя. Нависаю вплотную над ним. Снова чувствую. Просто "чувствую" - это уже важно. Незачем копаться в том, что это за ощущения. - Похоже, я нашел тот переключатель, - глядя на меня, хмыкает он. - Не хочешь пощелкать? - игриво тяну я, вновь касаясь его губ своими.