Murder in the First

Я помню лишь то, что я вообще не думал о ней все последующее время. Мне было почти все равно на то, как она долетит, как будет себя чувствовать. Я не могу это объяснить, и даже сейчас. Я просто был занят. Я всегда был занят, это часть моей жизни, моя работа всегда была, есть и будет моей жизнью, просто я не смогу проснуться однажды, и понять, что всем плевать. Сейчас, я осознаю, что это... Наверное, это из-за того, что я одинок. И всегда был. Я одинок до такого состояния, что не могу провести и минуты наедине с собой, потому что осознаю, что я останусь таким всегда. И, может, именно поэтому я терпел девушку, которой нужны были лишь моя слава и деньги, терпел кучу "друзей", которым было плевать, как я себя чувствую, лишь бы я смог впихнуть в себя очередную порцию алкоголя в вип-клубах Лондона, вместе с ними. Может, именно поэтому я как можно реже виделся с матерью, потому что она чувствовала мое одиночество, словно это было нечто осязаемое. И смотрела так... сочувствующе. Мне позвонила Джейд, спросив, в каком ресторане назначить встречу девушке, и я до сих пор не знаю, зачем я это сделал. Может, если бы не поступил тогда так, я бы не получил такую зияющую дыру в моей груди после ее ухода. Я взял ее номер. Просто взял ее номер, и позвонил, словно назначая свидание. Я был готов к воплям и крикам, когда набирал ее номер, и поднеся телефон к уху слушал размеренные гудки. Я помню, как перехватило дыхание, когда она сказала всего одно слово в трубку, своим осипшим, прокуренным, усталым голосом. "Слушаю?" Что? Просто "Слушаю"? Даже сейчас меня коробит от того тона, с каким она говорила со мной тогда. Это казалось неправильным. Такая девушка не может быть так сломана. Я попытался выкинуть все это из головы, ведь она сказала мне всего одно слово, а я уже выстраивал целые теории заговора. Я просто и ровно сказал, что заеду к ней в восемь, и попросил надеть удобную обувь. Она не кричала от радости, в ее голосе не было даже намека на счастье, когда она соглашалась с тем, что я говорю. Казалось, что ей было плевать. Я ожидал совсем другого, ведь я, черт побери, был ее последним желанием. Она хотела просто поужинать со мной перед смертью, но говорила таким тоном, словно парень с паралельного курса приглашал ее на студенческую дискотеку, а она отчаянно не хотела идти, но не могла придумать оправдания. Это был первый, и последний раз, когда я обращался к ней по имени. Это был первый и последний раз, когда я произносил ее имя. Этот тон напрягал меня, я буквально чувствовал, как скрепят мои зубы, и уже был готов отменить все, что запланировал ради нее. Лишь спустя несколько дней я узнал, что она говорила так, потому что ей было неимоверно плохо, и благодарил Руперта, за то, что он все-таки заставил меня провернуть задуманное. Помню, я долго думал, стоит ли покупать ей цветы, но не имел совершенно никакого понятия, какие ей нравится, и Руперт посоветовал провести с ней вечер, узнать о любимых цветах, и заказать огромный букет перед ее отъездом. Я долго выбирал, что одеть, и когда встретил ее возле отеля, в котором поместил ее, чувствовал себя ужасно. Я выглядел так вычурно, так по-идиотски, когда понял, что она одела лишь джинсы в обтяжку, белую сорочку и белые конверсы. Это было так просто и так правильно. Я же был в джинсах и строгой сорочке, да еще и зачем-то натянул пиджак. Она осторожно подошла, и я заметил, что она прихрамывает на правую ногу. Едва заметно, но я заметил каждую мелочь в ее внешности. То, что она нереально красива. В разы красивее, чем может передать фотография. Заметил, что она сильно накрасилась, чтобы скрыть бледность кожи и синяки под глазами. Свободная сорочка, чтобы скрыть тело, которое она теперь ненавидела. - Привет... Я эм... Не знаю, как к тебе...к вам.. обращаться, так что может... А я не нашел ничего лучше, чем просто обнять ее,с удивлением обнаружив, что она обнимает меня в ответ. - Я очень рада, что ты приехала. - Тихо сказал я, все еще не отпуская ее. - А я рада, что у тебя появилось время для меня. - Я наконец отпустил ее, и она неловко обняла себя, словно поежившись от холода, хотя на улице было тепло.- Полагаю, мы пойдем в кафе где-нибудь неподалеку... Я не стал раскрывать карты раньше времени. Это был самый дорогой ресторан в этом районе, где нас ожидало куча папараци, и эта благотворительная компания, ради которой пришлось сделать пару совместных фото. Я видел, буквально ощущал, как отвратительно она себя чувствует, не физически, нет. Морально. От того, что это цирк. Мы просидели там минут сорок, и я встал, громко объявив, что ей пора домой, так как она себя плохо чувствует. Я никогда не забуду, как удивленно она посмотрела на меня в тот момент. Мне нравилось это ощущение: мы два, совершенно незнакомых человека, затевали целую интригу против всех. Она послушно встала, рошла за мной к выходу, и села на заднее сидение моей "Ауди". Это слегка напрягло меня, хотя не знаю почему, ведь она просто легла. - Метастазы в спинном мозгу-дерьмо. - Ровным голосом сказала она. - Прости, что так развалилась в твоей машине, просто... - Все нормально. - Я улыбнулся ей в зеркало заднего вида, надеясь, что она поймает мою улыбку глазами. В ответ она лишь сдержанно кивнула. - Честно? Я не так представляла себя лучший последний ужин в своей жизни. Я рассмеялся от ее простоты, решив умолчать о том, что это только начало. Еще даже нет. - Приехали. - Я постарался быть джентельменом, и в то же время не показывать, что пекусь так о ней лишь потому что она умирает, и подал ей руку. Я видел, как она смутилась, но все же приняла ее, и вышла, стараясь сдержать стон, когда весь ее вес оказался на левой ноге. Я даже не представлял,с какой болью она живет. Когда я привел ее в первую кондитерскую, я даже не заметил, что смотрю на нее. Не как на часть работы. Просто, как на девушку. Невероятно красивую. Невероятно теплую. - Ты хоть знаешь, что это? - Спросил я, видя, что она не совсем понимает, как есть то, что нам принесли. - Неа. - просто сказала она, и рассмеялась. - Это турецкие сладости. - Я поймал себя на том, что улыбаюсь тоже. Как идиот, положив локти на стол, и наблюдая, как она ест. - Как называются? - Спросила она, с набитым ртом. - Не знаю, какая-то хрень из меда. - Ответил я, решив все-таки украсть у нее кусочек. - О, а это рахатлукум.- Сказала она, найдя что-то знакомое в этой куче еды. - Хроники Нарнии. - Хроники Нарнии. Мы сказали это одновременно. Потом, в машине, она украдкой проверила уровень сахара, портативной штукой, которая была у моей мамы. И я понял, что сладости не лучший вариант, а она стесняется сказать. Это было дико для меня. Все, что происходило. Девушки либо вешались мне на шею, податливые, горячие, желающие лишь одного, либо истошно вопившие прямо мне в лицо. А она вела себя словно я... обычный. Вообще, все, что было в этот день можно было назвать обычным. Ей нельзя было пить алкоголь-минус один ресторан, в который мы пошли только ради белового вина, бутылка которого стоит как пара моих костюмов для премий. Не может долго подниматься пешком? Ужин на крыше многоэтажки, в первоклассном ресторане-тоже отпадает. Я уже чувствовал, как все, что я заприметил катится коту под хвост, когда она просто сказала: - Можно я попрошу о чем-то? - Она сидела уже на переднем сидении, просто, спокойно, зажав ладони между коленями. - Нужно. - Я на минуту отвлекся, улыбнувшись ей, и глядя как она улыбается в ответ. - Я хочу блины. - Что? - Я едва не рассмеялся. Хотя, почему это едва. Я рассмеялся, она расстроилась. - Сейчас половина двенадцатого, а блины едят по утрам... - Кто сказал? - Ровно спросила она. - Зачем быть самым популярным парнем Лондона, если тебе не приготовят блины в любом ресторане? И она пользуется тем, кто я. Мы уплетали третью порцию блинов с бананами, политых таким количеством шоколада, что казалось, что мы умрем оба, прям тут. она снова проверяла сахар, а потом отлучилась, и я понял, что ее просто стошнило. Специально, просто чтоб завтра ей не было хуже. И я понял, как отчаянно она цепляется за этот вечер. Как за последний день нормальной жизни, но лишь создает иллюзию, которой она не может обмануть даже себя. В ее жизни уже нет ничего нормального. Я понял, что ей нужно поговорить об этом,эта тема словно висела в воздухе. - Я читал твою историю болезни. - Сказал я, отодвигая тарелку. - Хорошее чтиво? Приятное? - Не без сарказма спросила она, отпивая глоток чая. - Жизненное. - Она хмыкнула. - Ты боишься? Даже тогда я понимал, насколько по-детски звучит этот вопрос. - Умереть? - Она вскинула одну бровь. - Нисколько. - Поэтому пыталась... - Надо было сидеть в Калифорнии. - Хмыкнула она. - Я жила с этим, понимаешь. - Я чувствовал, что она просто хочет выговориться. Мы-как незнакомцы в поезде: просто ведаем друг другу свои секреты, надеясь больше никогда не встретиться. - Я никогда не была жива. Я жила в таком бешеном ритме, что забывала наслаждаться. Учеба-работа-дом, даже друзья стали чем-то обязательным. Знаешь что я сделала, когда узнала про свою болезнь? - Пауза. - Рассмеялась. Я знала, что так будет, потому что никогда не боялась смерти. Никогда не хотела жить долго, и умереть в старости, с Ним в один день. - Официантка забрала грязную посуду, освобождая пространство между нами. - Я боюсь, что меня забудут. - Я словно признавался в чем-то постыдном, не понимая, зачем вообще произнес это. - Тебя все равно забудут. Любого забудут. Никто не живет вечно, даже в нашей памяти. Мы проговорили вот так еще часа два. Просто сидели, и разговаривали обо всем. Я даже не заметил, как сбрасывал звонки Джейд, Руперта, своей девушки, всего мира, лишь бы слушать ее хрипловатый, но нежный голос. И с каждой минутой понимал, что она не права. Я буду помнить ее.