***
Я стоял напротив Рины с ножом и понимал, что не смогу этого сделать. – Прошу тебя, передумай, – я даже не пытался скрыть мольбу в голосе. – У нас нет времени, Гордон, – она говорила строго, как школьная учительница. – Рина! – Видимо отчаяние в моем голосе заставило ее смягчиться. В следующий миг она скинула маску спокойствия, и я увидел на ее лице страх. Когда Рина заговорила, ее голос едва заметно дрожал: – Ты не сможешь остановить меня, Гордон. – Она сделала паузу, как будто позволяя мне переварить эту мысль. – Я всю свою жизнь борюсь за равенство, пытаюсь заставить людей признать и за кейденами свободу воли. Признать, что наша душа ничем не отличается от их. Но меня никто не желает слышать. – Тебя многие услышали, – попытался возразить я. – Капля в море. Этого недостаточно, если я хочу изменить мир к лучшему. А я хочу. Думаешь, мне так хочется умереть? Не будь смешным. – Так давай будем бороться иначе, мы сможем, я знаю! – Чтобы заставить людей услышать, мне придется умереть. Умереть, как умирали лучшие из людей – жертвуя собой. Пусть не ради Джун Виллер, как будет думать весь мир, но ради общего блага. Ради мира, где все поймут, что никаких кейденов не существует. Все мы люди. Это мой выбор. И то, что я делаю сейчас, – она поджала губы, ей было явно нелегко примириться с собственным решением, – и есть то, что делает меня человеком. Я понимал, что она говорит правильные вещи, но просто не мог убить дорогого мне человека. Это было невозможно. – Прости, – едва слышно прошептал я. – Я не могу. Я ожидал криков и бури упреков, но получил лишь грустный взгляд ее невозможно серых глаз. – Я ожидала чего-то в этом роде, – спокойно проговорила она, доставая что-то из кармана, – поэтому приготовила вот это. Шприц с эбсом я узнал на две секунды позже, чем было нужно, чтобы ее остановить. Рина вколола его себе за миг до того, как я оказался перед ней. Препарат начал действовать мгновенно – ее тело забилось в судорогах, глаза закатились, из горла стали вырываться страшные стоны. – Что ты натворила?! – Помогла… – она закашлялась, продолжая извиваться в моих руках и стонать от боли, – тебе… принять… решение… – Я не… – меня прервал очередной стон. – Прекрати это! – взмолилась Рина, – Прошу… Глядя в ее глаза полные страдания, я сдался. Нож вошел в ее живот почти мягко. Она даже не вскрикнула, видимо, на фоне эбса эта боль не ощущалась. Ее губы сложились в едва слышное «спасибо», за миг до того, как я нанес второй удар – в сердце.***
Настоящее – …Я буду сражаться в ее войне, в нашей войне, до последнего. А девчонка-то – молодец. Не ожидал. Услышав о ее болезни, я уже решил, что все кончено. Как Рина могла упустить из виду такой важный факт? Понятия не имею. А может, она знала, и это тоже – часть плана, просто Рина сочла, что мне не стоит об этом знать. Теперь это останется загадкой навсегда. Я никогда не забуду, что Рину убили людские пороки – жестокость, злость, гордыня и бесконечное стремление найти врага, а за неимением оного – создать. Но самым страшным пороком оказалось нежелание людей думать самостоятельно, их поклонение пропаганде. Этот факт сделал практически бесполезными попытки словами достучаться до масс. Рина принесла себя в жертву, чтобы заставить весь этот сброд задуматься. И я сделаю все, что от меня зависит, чтобы эта жертва не была напрасной. Я хочу, чтобы в мире, в котором будет жить моя дочь, хорошим людям не приходилось умирать, чтобы сделать его хоть капельку лучше. Не думал, что такое случится, но я поймал себя на том, что успех плана Рины, пусть немного, но смягчает боль от ее потери. Как будто я начинаю верить в то, что она живет в тех крупицах добра, которые породил ее страшный выбор. Прямо сейчас я вижу Рину в сияющих зеленых глазах смертельно больной молодой женщины. – Это мой выбор, – продолжала свою речь Джун, – я сделала его свободно и осознанно. И именно это, а не какой-то там штамп в свидетельстве, и есть то, что делает меня человеком. От ее слов я чуть не вздрогнул. – Как вы сказали?..