***
После освобождения из лап Химика я проводила все время дома, не вставая с дивана. Дело было не в психологической травме, а в сильнейшей депрессии. Мне было плевать на все. Я ничего не ела, практически не спала, но и не бодрствовала. Я находилась в состоянии странной болезненной дремы, где мои мысли смешивались с полуснами-полугаллюцинациями. Так продолжилось бы и дальше, если бы на третий день в мою дверь не позвонил детектив Джексон. – Что вам надо? – не слишком вежливо, но я не собиралась больше растрачиваться на церемонии. Да и Джексон уже знал, что я – кейден. – Пришел убедиться, что вы в порядке, Джун. – Он придирчиво оглядел меня и покачал головой. Могу понять его реакцию: выглядела я неважно. Мятый халат болотного цвета, в тон к глазам, которые, впрочем, с покрасневшими белками представляют жуткое зрелище. Спутанные волосы, собранные в неопрятный пучок на макушке, тоже не добавляли мне красоты. А отекшее, неестественно бледное лицо довершало картину. – Убедились? – я даже не пыталась скрыть враждебность, хотя и понимала, что детектив не заслужил такого отношения. – Убедился, что нам надо поговорить. – Интересно, о чем? – я постаралась задать этот вопрос так, чтобы было ясно: ни черта мне не интересно. – О Карине Принт. Я пожала плечами, пропуская его в квартиру. Это единственная тема, которая еще имела для меня значение, хотя до сих пор я боялась себе в этом признаться. Мы расположились в гостиной. Я села на диван, подобрав под себя ноги, а Джексон опустился в кресло напротив. – Вы ведь знали ее, детектив? – эта мысль пришла мне в голову неожиданно. Джексон посмотрел на меня долгим взглядом и тяжело вздохнул. – Я здесь неофициально, Джун. Зовите меня Гордон, – я пожала плечами, соглашаясь. – И, да, я знал Карину. Она была сестрой моей жены. Теперь понятно, откуда он столько про нее знает. – Вы меня ненавидите? – мой голос звучал глухо. – Ошибаетесь, Джун. Я не питаю к вам ненависти, и вы не должны. – Не должна ненавидеть вас? – Не должны ненавидеть себя. Я нервно рассмеялась. Как у него все просто! На его месте я бы себя ненавидела. Христианское всепрощение никогда не было мне близко. – При всем уважении, это не вам решать. – Решать, безусловно, можете только вы. Но Рина была важна для меня, и она пожертвовала собой ради вас. Занимаясь самобичеванием, лежа на диване, вы оскорбляете ее память, делаете ее жертву напрасной. Я не могу вам этого позволить, – в его голосе была сталь. В словах Гордона было здравое зерно, но я все еще не была уверена, что готова отказаться от своей ненависти. Потому что находила странное, мазохистское удовольствие в самобичевании. – Я не умею жить без этой ненависти. После того, как Карина заняла мое место, моя жизнь изменилась раз и навсегда. Я справилась с этим с помощью ненависти к себе. Потому что в этом был смысл, в отличие от моей прошлой жизни. – В этом разница между тобой и Риной. Она точно знала, для чего живет. – Что вы хотите этим сказать? – Только то, что ее жертва не была спонтанной. Это было осознанное решение здравомыслящего человека, чья жизнь состоялась. Я неплохо знал Карину, и могу с уверенностью сказать, что своими поступком она хотела дать тебе шанс на полноценную жизнь, которую она и прожила, несмотря на то, что была кейденом. Я прикрыла глаза: все встало на свои места. В ушах зазвучали слова, сказанные мною Карине, – бесконечное нытье о трудной жизни кейдена, вынужденного притворяться человеком. Представляю, как противно ей было все это слушать… Я рассуждала о кейденах в целом, думая, что у меня есть на это право, раз уж я одна из них. Я малодушно переносила собственные пороки на весь род. Я презрела все, за что Карина боролась. У нее были все основания меня ненавидеть, а она вместо этого умерла за меня. Всего два слова, произнесенные ею, в пух и прах разбили многочасовые рассуждения, принимаемые мной за обоснованную жизненную позицию. Как же я была слепа и глупа все это время! – Расскажите мне о ней, Гордон, – в моем голосе раскаяние смешалось с безумным желанием все исправить. Джексон тепло улыбнулся, но глаза его были печальны. – Она была замечательной. С моей женой и дочерью Рина была мягкой и нежной, просто воплощение добродетели. Но в своей общественной жизни она была борцом. Сильная, уверенная в себе, непоколебимая. Чем дольше я слушала Гордона, тем больше ловила себя на том, что восхищаюсь Кариной Принт. Она была именно такой, какой я мечтала быть всю жизнь, но не была. – Рина всегда добивалась своей цели, никогда не отступала. Стоит ли говорить, что она была чудовищно упряма? Если Рина что-то для себя решила, переубедить ее не было ни единого шанса. И она всей душой болела за свое дело, – он сделал небольшую паузу и, глядя мне прямо в глаза, продолжил, – Да, у нее была душа, что бы там фанатики-расисты ни говорили. – Я знаю, – негромко проговорила я. – Личность без души не способна на самопожертвование. – Рад, что ты это поняла. – Жаль, что для этого понадобилось умереть прекрасному человеку, – прошептала я, опуская глаза. – Рина была не просто борцом за права кейденов, она возглавляла эту борьбу в нашем городе и пользовалась авторитетом во всей стране. – Но я никогда не слышала о ней. Этот факт показался мне странным. Если Карина такой яркий деятель, я должна была хоть мельком слышать ее имя. – Она выступала под псевдонимом Светоч. – Тот самый Светоч? – я пораженно распахнула глаза, не в силах поверить. Конечно, я слышала о Светоче. Правда, всегда думала, что это мужчина. Так звали известного интернет-активиста, который пытался доказать, что кейдены ничем не отличаются от людей. Я никогда особо не вчитывалась в его статьи, полагая, что мне-то лучше известно, чем являются кейдены. Какой же я была дурой! Человеческая пропаганда настолько засела мне в голову, что я даже не попыталась вникнуть в точку зрения другой стороны. Я сдалась на волю своей сущности, и не думая совершенствовать свой дух, уверенная, что у меня его просто нет. Поэтому и оказалась такой слабой. Я сама взрастила в себе малодушие! – Рина скрывала свое имя не потому, что стыдилась, – продолжал тем временем Гордон, – она просто хотела защитить своих близких. – Боялась, что правительство надавит на нее через вас и вашу жену, – догадалась я. – Именно так. – Но как она оказалась в плену у Химика? Разве при таких возможностях у Карины не было защиты? Джексон тяжело вздохнул. А потом, видимо, приняв какое-то решение, заговорил: – Рина охотилась на него. – Что? – я была совершенно сбита с толку: последний факт никак не вписывался в общую картину. – Химик убил мою жену – сестру Рины. Она была его восьмой жертвой. С того момента мы с Риной искали его. – Но вы полицейский, зачем вам нужна была Карина? – Полиция оказалась сильно ограничена рамками закона. А Рину ничто не могло остановить. Она действовала тогда, когда мои руки были связаны, кроме того, у нее были большие финансовые и технологические ресурсы, которыми полиция тоже не обладала. Я нахмурилась, не совсем понимая, о каких технологических ресурсах может идти речь. Но тут до меня дошло: лаборатория. – У нее был доступ к нелегальной лаборатории по идентификации кейденов? – А ты догадливая, – удовлетворенно кивнул Джексон. – Не просто доступ, а полный доступ. Рина была ее владельцем. Только теперь я во всей полноте осознала, насколько влиятельной была Карина. «Черных» лабораторий было всего несколько на всю страну, наличие таковой означало огромную власть. – Но как ее поймали, если у нее были такие ресурсы? – Тут сыграли роль чувства, в которых люди обычно отказывают кейденам. Рина вычислила Химика первая, но вместо того, чтобы сообщить мне, пошла на захват одна. Она хотела отомстить за сестру. – Гордон сжал кулаки, было видно, что слова даются ему непросто. – Я все понял слишком поздно. Я опоздал, поэтому она погибла. Мы оба замолчали. Я ни капли не сомневалась, что сейчас Джексон винит себя в смерти Карины, как и я сама. Мне было очевидно, что виноваты мы оба, но умерла Карина, сделав свой собственный выбор. А значит, лучшее, что мы можем сделать для нее сейчас, – это жить так, чтобы ее гибель не была напрасной. – Чем занималась Карина до смерти вашей жены? – спросила, уже зная, чему хочу посвятить себя. – Ты в курсе, что готовится к принятию закон об обязательной регистрации кейденов? – после небольшой паузы спросил детектив. – Слышала. – Ты понимаешь, что это значит? Понимала ли я? Я была так занята собственными проблемами, мыслями о своей истиной сущности, что не слишком заморачивалась по поводу политики. Но даже моих фрагментарных знаний хватало на то, чтобы сделать вывод: регистрация кейденов и введение обязательного ношения идентификационных браслетов приведет к окончательному разделению общества на два класса. Это будет не просто дискриминация, это будет геноцид. – Да, но либералы ни за что этого не допустят! – озвучила я свои мысли. – Не будь так уверена. Карина вплотную занималась изучением этого вопроса. В Конгрессе царят радикальные настроения, как и в обществе. Если не случится ничего такого, что в корне переломит общественное мнение, у кейденов нет шансов. – Без Карины у них нет шансов. – Я легко уловила подтекст. – Без яркого лидера, нет, – кивнул Гордон. Я хмыкнула. Не знаю, как насчет лидера, но яркого соратника движение за равноправие получит точно.***
Уже третий день я занималась тем, что изучала все материалы, когда-либо опубликованные Светочем, точнее – Кариной Принт. Ее работы произвели на меня сильнейшее впечатление. Я полностью переосмыслила сущность не только кейденов, но и людей. Наконец, сумела посмотреть на мир не предвзято, не идеализируя ни людей, ни кейденов. Я готовила речь для несанкционированной политической агитации. Гордон обещал помочь мне в организации. Он соберет масштабную пресс-конференцию, якобы для сенсационного интервью с единственной выжившей жертвой Химика. А я воспользуюсь этим, чтобы создать тот самый коренной перелом в общественном мнении. Раньше мне неважно удавались эссе, но после прочтения статей Карины я так вдохновилась, что писала буквально взахлеб. Особенно меня зацепил отрывок об источнике чувств. …Люди невероятно самонадеянны в своих утверждениях о том, что способность чувствовать дана им изначально. Никто не умеет чувствовать по умолчанию. Этому надо учиться, и мы учимся – и люди, и кейдены. Учимся, начиная с первого вздоха. Каждое событие нашей жизни, каждая личность, встретившаяся нам, каждая мысль, посетившая нас – вот наши учителя. Но этого мало. Невозможно научить того, кто не хочет учиться. Помимо внешней работы, нужна и внутренняя. Каждый человек, который с полным правом заявляет, что умеет чувствовать, получил эту способность путем ежедневной внутренней работы. Только от него зависит, насколько полно он может вобрать этот мир и пропустить его через себя, расцвечивая красками собственного восприятия. Только от него зависит, как и что он будет чувствовать… Вот он – ответ на вопрос, почему я всю жизнь считала себя кейденом. Думала, что только им надо учиться чувствовать, как это делала я. Но теперь мне стало ясно: эта необходимость одинакова для всех. Звонок прозвучал очень некстати. Скрипя зубами от недовольства, я направилась к двери. За ней оказался курьер с конвертом, надпись на котором гласила, что внутри содержится результат моего теста на кей-ген. Закрыв за курьером дверь, я опустилась на пол прямо в прихожей. То, что, как я думала, изменит все мое существование раз и навсегда, сейчас казалось совершенно лишним. Я только что обрела смысл жизни в своей нынешней двойственной ипостаси, так зачем мне что-то еще? Зачем мне знать, кейден я или нет, если это не имеет значения? Душа есть у всех, и Личностью с большой буквы, способной на высоконравственный поступок, может быть и кейден. А психопатом-убийцей – человек… Я против дискриминации, мне не важно, кто окружающие биологически. Мне не важно, кто я биологически. С такими мыслями я смяла конверт и отправила его в мусорное ведро. А потом с улыбкой вернулась к делу.***
Я уже готова была выйти из квартиры, когда зазвонил телефон. Поколебавшись пару секунд, я все-таки взяла трубку. – Добрый день, могу я услышать мисс Виллер? – Слушаю вас. Голос показался мне смутно знакомым. – Это доктор Мален. Я звоню по поводу результатов… – Доктор, – прервала я ее. – Я решила не вскрывать конверт. Меня больше не интересует результат исследования. – Боюсь, что вам придется его узнать. – Почему это? – я начала всерьез раздражаться. – Вы же знаете, что вместе с анализом мы проводим полное обследование организма обратившихся к нам. Это нужно для статистики. – Ближе к делу. – Сканирование показало, что вы больны, Джун. Врожденная и очень серьезная патология сердца… – Но я никогда не жаловалась на сердце, – возразила я, надеясь, что это ошибка. – То, что симптомы не проявлялись, конечно, странно. Возможно, дело в вашем образе жизни. Не многие могут похвастаться столько благополучным и спокойным детством и юностью. Кроме того… – С этим можно что-то сделать? – снова перебила я, чувствуя, как начинают дрожать руки. Сразу вспомнились странные покалывания в области груди, которые периодически случались после похищения. Неужели это правда? – Боюсь, что ваш случай неоперабельный. – Сколько мне осталось? – Этого никто не знает. Ваш случай – уникален. Обычно с такой патологией дети не доживают до подросткового возраста. – Значит, я могу умереть в любой момент. – При благоприятных условиях и соответствующем лечении можно продлить вашу жизнь, но… – Этого достаточно, доктор. Я повесила трубку. Мне нужно было собраться с мыслями. Надо же, я все-таки человек! Вот только ценой за это станет смерть. Какая ирония! Стоило мне понять, что быть кейденом – не приговор, как мне вынесли настоящий, фатальный приговор… В дверь позвонили. Я открыла ее, все еще занятая своими мыслями. На пороге стоял Гордон, которому, похоже, надоело ждать меня внизу. – Вы не спускались, и я… Что с вами, Джун? Я рассказала. А что скрывать? Все равно рано или поздно правда выплывет. Детектив явно был в шоке от услышанного. – И что вы теперь будете делать? – медленно спросил Джексон, когда я замолчала. – Как что? Пойду на пресс-конференцию и сломаю стереотипы, – с ироничной улыбкой заявила я. – А потом? – А потом продолжу борьбу за равноправие кейденов и людей. В том, что между ними нет никакой разницы, я убедилась на собственной шкуре. – Но ты больна, у тебя нет в запасе целой жизни. Тебе, наверное, хочется провести последние дни, наслаждаясь жизнью, а не погрязнуть в политических распрях. – Ну, про дни ты загнул, – хмыкнула я. – Я планирую прожить подольше. И у меня впервые появилась цель, придающая смысл моему существованию. Я, наконец, чувствую, что я нужна этой стране, этому миру. Карина отдала мне свою жизнь, всю без остатка. Будет справедливо, если я сделаю для нее то же самое. Я буду сражаться в ее войне, в нашей войне, до последнего. Я говорила от души, и на моем лице появилась улыбка. Неважно, сколько я проживу, главное – как. Я не подведу тебя, Карина. Клянусь. – Это мой выбор, я сделала его свободно и осознанно. И именно это, а не какой-то там штамп в свидетельстве, и есть то, что делает меня человеком.