Игры в свободном падении

      Ей снится сон. Шахты, отец, взрыв. Она просыпается с криком: - Спасайся! - пугая медсестер. Тишина вокруг, раздражает до глубины души. Словно вакуумный купол окутал их вместе с кроватью. "Жизнь остановилась или я просто оглохла?" - Китнисс, девочка моя, ужинать, - женщина на тоненьких ножках кричит так звучно, что, кажется, будто разрежённый воздух крушится на части от ее слов. - Красивое платье, Эффи, - отвлеченно бросает девушка, поднимаясь с пастели. Женщина, не сдержав изумления, таращит глаза. - Девочка из шлака разбирается в прекрасном. Ну не чудо ли? - нарочито присев в реверансе, выговаривает Эвердин. На Эффи Бряк, стажерке психиатрической клиники, надет всего лишь белый халат и маска растерянности. Дамочка, собравшись и припомнив инструкцию, делает безмятежное лицо. "Подыгрывать". - Пойдем, милочка, - сочувствующе произносит Эффи, - твой кавалер уже в столовой. - Мы с Питом не вместе, - огрызается Китнисс, - мы соперники. Бесцветная девушка с серьезными глазами идет вслед за сопровождающей по коридору, покачиваясь, будто едет на поезде. Идет в столовую, отделанную полированными панелями. Посуда для нее не из пластика – изящная и хрупкая. Пит, склонившись над тарелкой, уже сидит за столом, рядом с ним пустой стул. – Где Хеймитч? – бодро осведомляется Эффи. Мистер Эбернети - своевольный, но толковый психиатр, недавно назначенный лечащим врачом Китнисс, а вместе с ней и всего небольшого отделения. К нему относился и Пит. – В последний раз, когда я его видел, он как раз собирался пойти вздремнуть, – отвечает Мелларк. Хеймитч филигранно умеет сочинять правдоподобные отговорки. Иногда медперсонал подшучивает, что мистер Эбернети и сам "на всю голову" и что в каждой шутке есть доля правды. – Да, сегодня был утомительный день, – говорит, вздыхая, Эффи. Китнисс Эвердин - еще пару дней назад одна из самых спокойных пациенток, за эту неделю не раз успела поднять всю больницу своим криком. Прежде, она тепло общалась с часто приходящими родными, исправно принимала пищу, а пока девушка спала, ей незаметно вводили лекарства. Так было раньше. Шла первая смена миссис Бряк на новом месте работы, и был день посещения. В палате вокруг кровати Китнисс собрались мама, сестра и новая сиделка. – Прим! – раздался истошный вопль сдавленным голосом, еще секунду назад напряженной, но тихой девушки, – Прим! Китнисс подскочила с кровати и закрыла сестру своим телом, будто отгораживая от кого-то. – Есть доброволец! – выпалила она. – Я хочу участвовать в Играх. Малышка Прим ужасно испугалась. Видя полные страха глаза сестры, Китнисс лишь больше бушевала. Вскочив с кровати, она медленно подошла к Эффи. "Подыгрывать". - И так, дамы и господа, - произнесла она дрожащим от страха голосом, - у нас есть доброволец. Миссис Эвердин, чуть сдерживая слезы, тихо смотрела за происходящим. Стальной взгляд дочери пугал ее до глубины души. Лежащий в соседней койке Пит, в тот же день стал ей союзником, противником и единственным, кто в этой больнице понимал бедняжку. Да и сам парень был не здоров. "Несчастные детишки" - про себя размышляла Бряк. Мистер Эбернети распорядился записывать мелочи, что позволит узнать о мире больной. И Эффи усердно старалась рассортировать все: то, что она сама любит вычурные платья, а Хеймитч - выпивать, что Пит - кто-то вроде напарника Китнисс, но в тоже время представляет угрозу. Запутанные фантазии девушки могли и вполне адекватного человека свести с ума. Китнисс почти не общалась с другими пациентами, за особо редкими исключениями. Например, ее старый знакомый, Гейл. Беднягу недавно перевели в интенсивную терапию, как раз перед приступом Китнисс. Они виделись последний раз в комнате с фотообоями. Терапия зеленым цветом, природой, музыкой с шумом ветра. Эта комната всегда была любимой комнатой Китнисс - она приходила сюда почти каждое утро, перед обходом. – Привет, Кискисс, – крикнул он, когда увидел облокотившуюся к стене подругу, - гляди, что я подстрелил. В его руках тарелка, со свистнутой в столовой буханкой хлеба. Повариха все видела, но не стала вмешиваться. Весь персонал здесь испытывает два чувства - страх и жалость. – М-м… еще теплый, – восхищенно протянула она.– Сколько отдал? – Всего одну белку. Старик сегодня что-то больно добрый. Даже удачи пожелал. – В такой день мы все чувствуем близость друг друга, верно? – сказала Китнисс, даже не закатывая при этом глаза. – Прим оставила нам сыра. – Достала она из кармана сверток. Утенок принесла его из дома в гостинец сестре. Гейл радовался еще больше. – Спасибо ей. Да у нас настоящий пир, – он вдруг начал говорить со смешным акцентом – Чуть не забыла! Поздравляю с Голодными играми. И пусть удача… – …Всегда будет на вашей стороне! – заканчивал тот с таким же энтузиазмом. Из-за прозрачной двери за ними наблюдают врачи. За двумя юнцами, которые сидят на полу, прижавшись к нарисованным стволам деревьев, и делящим пополам булку. Вечно серьезная пациентка в кой то веки смеется и кажется, что все идет хорошо. Если не слышать их разговор, если не знать, что через двадцать четыре часа Хоторна переведут в одиночную палату, твердящего то и дело: «Она должна жить! Она должна жить!» Эвердин пока держится, но с каждым днем таблетки все менее эффективны. Она спит ночь от ночи все более чутко. Врачи уже наложили запрет на визиты родных, но от этого только хуже. – По крайней мере у вас приличные манеры, – говорит Эффи, когда все заканчивают первое блюдо. – Прошлая пара ела всё руками, как дикари. У меня от этого совершенно пропадал аппетит. Предыдущая пара, на предшествующем рабочем месте - ребята, которым все чудилось, что они находятся в условиях выживания. Они набрасывались на еду как сумасшедшие, а после убегали, раскидывая за собой стулья, будто от погони. Китнисс, после заявления смотрящей, меняется в лице, будто обижаясь на что-то, и с высокомерным видом откидывает пластиковые вилку и нож в сторону. Потом вытирает руки о скатерть, заставляя Эффи поджать губы еще сильнее. Они переходят в другую комнату, смотреть по телевизору телепередачи. Строго с семи до девяти. Несмотря на то, что на экране мелькают кадры бессмысленного мультика, Китнисс как всегда серьезна. Изредка вздрагивая, она вжимается в диван, не отводя взгляд от экрана. По телевизору глупый кот бегает за канарейкой. Напротив сидит Эвердин, сосредоточенная, будто пантера перед прыжком.Белые стены, почти сливающиеся с тоном ее кожи, давно покинуты больной душой.