Прилив

Закатные облака похожи на перья, что теряют чайки над океаном. Солнце, словно умирая, медленно меняет цвет с желтого на оранжевый, перекрашивая небо в розовый, кроваво-красный, отражаясь в воде, как в огромном рябом зеркале. Дух захватывает от такого зрелища – торжественного и печального, и каждый вечер разного. Кажется, одно и то же солнце и море, облака, состоящие из одной и той же воды. Но закат всегда разный. Синеволосая девушка сидит на песчаном берегу, наблюдая, как волны раз за разом накатывают на уже холодный песок, подолгу остающийся влажным. Соленая вода все ближе и ближе подходит к ее ногам, словно облизываясь. Когда волны уже почти касаются пальцев ее ног, девушка наконец встает. Отряхивает полупрозрачное одеяние, успевшее потускнеть и износиться за время, проведенное на поверхности, отбрасывает короткие волосы назад. Коротко вздыхает и отворачивается от моря, пленяющего взгляд каждого, кто оказывается на его берегу. И почти сразу же оборачивается, улавливая краем глаза какую-то неправильность в ритмичном рисунке волн. Может показаться, что вода в океане движется совершенно хаотично, хоть и в одну сторону, но даже в этом хаосе можно найти свои повторяющиеся рисунки и узоры. И наяда, хоть и прикованная к суше, знает их, как свои пять пальцев. На закате волны отбрасывают тени, и именно их рисунок кажется девушке неправильным, одна из них несоизмеримо больше остальных. И форма странная, будто... Будто человек, наконец понимает девушка, присмотревшись. И тут же бросается обратно, к воде, останавливаясь на самой кромке, уставившись на воду перед ней. Туда ей нельзя. Вода обожжет ее, превратит в белый уголек, пену морскую, стоит ей окунуться хоть раз и пробыть под водой хоть немного. Да и зачем ей вообще спасать этого человека? – внезапно задается вопросом синеволосая. Вдруг он вообще уже мертв? Девушка мотает головой. Не стоит так думать. В конце концов, что-то же ее толкнуло обернуться и присмотреться к волнам (то, что это могла быть обычная тоска и желание подольше побыть рядом с морем, наяда в расчет не принимает). Тем временем тело подплывает все ближе и ближе к берегу. Медлить уже нельзя, если в нем есть еще хоть капля жизни, надо быстрее вытащить его на берег. Синеволосая осторожно ступает в воду, заранее готовясь к боли и жмурясь. И тут же одергивает ее, остервенело вытирая о песок. Жжется, да так, как будто кожу живьем содрала. Снова взгляд на тело человека в воде. Девушка закусывает губу и снова наступает в воду, теперь уже не медля, и бежит к цели. Это как танец на углях – чем быстрее ты бегаешь, тем меньше болит, хотя жжется все равно немилосердно. Море противится, пытаясь обжечь, захлестнуть и затянуть нарушительницу, живое море, всеми силами пытающееся достать добычу. Подбежав к человеку, синеволосая на миг останавливается, взваливая на свою спину тяжеленную ношу. Песок под ее ногами уходит все ниже и ниже, стараясь погрести под собой опрометчивую наяду, но она все-таки срывается с места быстрее. Теперь руки тоже горят, по ним стекают ручейки соленой воды. Одежда на спине тоже быстро промокает, и лопатки так же обжигает болью. Все тело словно в огне, хотя находится она в совершенно противоположной стихии. Ноги, кажется, уже вообще превратились в угли, но отрывать слезящийся взгляд от песчаного берега, чтобы проверить, девушка не решается – потеряешь ориентир, потеряешь жизнь. Еще несколько шагов, и она на берегу! На последнем синеволосая все же спотыкается и падает, придавленная огромной тушей. Из последних сил она скидывает человека с себя и на руках отползает от моря, снова равнодушно облизывающего берег. Блаженный песок. Какое счастье. Наяда моргает и вытирает слезы, катившиеся из глаз. Руки все красные, в странных выжженных узорах – они остались там, где ручейки воды стекали по ее локтям. Спина, кажется, вся обожжена, а на ноги девушка оборачивается с искренним страхом и облегченно вздыхает. Они все же на месте, хотя выглядят как жаренные окорока. Кожа вообще кое-где висит ошметками. Уродливо, конечно, но ничего, заживет. Человек рядом с ней слегка шевелится и издает тихий звук, похожий одновременно на хриплый и низкий стон, или предсмертный крик, заглушенный водой в горле. Наяда мгновенно забывает о подсчете собственных увечий и подползает к нему. Быстро кладет руку на грудь, другой рукой зажимая ему нос и стараясь не обращать внимания на боль. Сердцебиение медленное, кровообращение явно не в порядке, в районе селезенки вообще какое-то сильное нарушение. Но с селезенкой позже. Синеволосая осторожно и медленно ведет рукой от груди вверх, ко рту, заставляя воду из легких подняться по трахее и вытечь из приоткрытого рта на песок. Вода, оторванная от моря, вполне подчиняется ее приказам, хотя морская видит ее только в качестве преступницы. Один из последних лучей солнца освещает берег и наяду, склонившуюся над человеком. Синеволосая, наконец-то, рассматривает его внимательней – длинные черные волосы, кляксой плававшие в воде, а теперь спутанные в один большой колтун, военная форма, причем, судя по тому, что она знает о наколках, адмиральская. Хмурое лицо, даже сейчас выглядящее грозно, и огромное количество металлических заклепок – на лице, в ушах, на руках, судя по тому, что наяда видит в разорванном рукаве. Мужчина кашляет, несколько раз глубоко вдыхая, буквально хватая воздух ртом, и открывает глаза, странного, мутновато-красного цвета, словно кровь. - Уйди... – тихий, хриплый голос, но уверенный. – Прочь от меня, наяда... Даже не прикасайся... – его глаза снова закрываются. – Только посмей... Меня тронуть... Джубия... – он снова теряет сознание, но на этот раз лишь от изнеможения, не от приближения смерти. Бредил? Наяда снова кладет ему руку на грудь. Сердцебиение уже ближе к норме, с селезенкой по-прежнему непорядок, но дыхание в норме. Зато с ее собственным пульсом явно что-то не так. Сердце колотится, как бешеное. Это что, из-за ожогов такая реакция? Но как бы то ни было, надо дотащить его до дома. Прилив уже начался, но это далеко не предел – пока они дойдут, как раз начнется основное движение.