Письма к Бесс

Драгоценная Бесс! Предыдущее письмо я закончила на том, как оказалась на пороге Розовой Беседки. Друзья покойного юноши, действительно, находились там в полном составе. Высокий и плотный парень с огненно рыжими волосами и шаловливой улыбкой на мясистом лице был, скорее всего, Гарри Каллаханом. Он единственный походил по внешности на ирландца. Позади него сидели, видимо, Чарльз и Эмма. Сходство между братом и сестрой было поразительным: узкие лица, чуть прищуренные глаза, типично британские тонкие губы и худощавые, но вместе с тем ширококостные фигуры. Высокий и тощий брюнет в очках, одетый во все черное, видимо, отзывался на спорное имя «Фрэнсис». Последней в этой компании была явно итальянка – южанка до мозга костей. Подруга, помнишь, как мы в детстве засматривали до дыр фильмы с Софи Лорен? Так вот. Представь себе её в молодости, во всём великолепии. Представила? А теперь распрями ей волосы и одень её в современное цветастое платье с геометричным узором. У тебя должна получиться Анна Джованолла, – какой я её увидела. Я приветливо улыбнулась скучающим студентам и бодро начала: – Привет, меня зовут Нэнси Дрю, и я здесь затем, чтобы расследовать смерть вашего друга. Вот так. Деликатность никогда не была моей сильной стороной. – Чего здесь расследовать, дорогуша? – лениво протянул рыжий. – По-моему, он наложил на себя руки. Сестрица-англичанка резко встала со скамьи, на которой сидела, и подошла ко мне. – Меня зовут Эмма, – проговорила она. – Это Гарри, мой брат Чарльз, Анна и Фрэнсис. Нэнси, скажите, что именно смущает вас в этом деле? – Очень приятно, – кивнула я. – Отец Ричарда попросил меня расследовать это дело. Ему хочется знать, что побудило его сына сделать это. Если, конечно же, произошло самоубийство. – А что ещё могло произойти?! – раздраженно бросил Фрэнсис, скрестив руки на груди. – У него рассудок помутился, вот и всё. – Дайте же ему упокоиться в мире! – роскошная знойная синьорина подлетела ко мне и всплеснула руками. – Зачем вы приехали погружать руку в его нечистое белье?! Я с трудом сдержала улыбку. Эта Анна довольно забавно коверкала английские фразы. – Успокойся, – урезонила подругу Эмма. – Она всего лишь выполняет свою работу. – Знаете, что, Нэнси? – улыбнулся молчавший до сего момента Чарльз. – Мы собираемся на прогулку на катере по Тайну… Хотите с нами? Признаюсь, Бесс, я немного смешалась. Дружелюбный англичанин?! О таких зверях я никогда не слышала. Однако… Это показалось мне неплохой идеей. Мы будем плыть на лодочке, постепенно подружимся, они расслабятся и выложат мне всю подноготную этого дела. – Я бы с удовольствием, – искренне призналась я. – Вот и славно, дорогуша, – верзила Каллахан хлопнул меня по плечу, явно переоценив крепость моих суставов. – Ждем тебя вечером. – А, точнее, ждем вас в восемь вечера у памятника адмиралу Нельсону, – педантично поправил друга Фрэнсис. Я, вопреки всем представлениям англичан об американцах, поняла намек и, пообещав быть в условленное время на условленном месте, испарилась. С большим трудом выбравшись из угодий университета, я тяжело вздохнула и направилась к газетному киоску за картой местности. Надо же мне было узнать, где находится этот таинственный памятник! Отойдя от киоска, я направилась было к автобусной остановке, но тут кто-то резко схватил меня за локоть. Опешив от неожиданности, я подняла голову и встретилась глазами с Софи Анной. – Не смей лезть в это дело! – прошипела она мне в лицо. – Мой папа – большой человек на Сицилии! Ты сунешься сюда – он будет резать тебя ножом очень больно. Его люди затолкают тебя в мешок и сбросят со скалы! – Пусть становятся в очередь, – холодно ответствовала я, вырвав локоть из её захвата. – Ариведерчи, рагацца!* Бросив эту фразу (к слову сказать, единственную, которую я знаю по-итальянски), я гордо развернулась и быстрым шагом направилась к автобусной остановке. К моему счастью, транспорт уже поджидал пассажиров. Вспрыгнув в салон последней, я с трудом удержалась, чтобы не показать этой знойной дамочке «нос». Доехав до деревеньки, я вернулась в своё временное жилище. Аромат тухлоты уже полностью выветрился, и я, вздохнув с облегчением, прошла в дальнюю комнатку флигеля – в ту, что служила Ричарду спальней. Небольшая комнатка производила впечатление уютной и обжитой; из мебели были лишь низкая кровать, платяной шкаф, стол, да два стула. На полу лежал довольно сильно вытертый полосатый коврик. Кровать была тщательно застелена; на стене над ней висела картина. Вернее, не совсем так: это была вырезанная из журнала репродукция картины Моне, которую юноша вставил в деревянную фоторамку. Глянцевая бумага, конечно, не могла отразить всю красоту и прелесть этого полотна, но давала представление о вкусах молодого человека. На картине было изображено маковое поле, две женские фигуры и лес, виднеющийся вдалеке. Названия полотна я не помнила, но художника определила сразу. Вот такая культурная у тебя подруга. Подойдя к шкафу, я распахнула дверцы. М-да… Парень либо старался достичь просветления, либо соревновался с Махатмой Ганди. Одежды у Ричарда было совсем немного; она занимала половину боковой полки, да пару вешалок. Всё остальное место в шкафу занимали книги. Они штабелями лежали в пространстве между дном гардероба и горизонтальной палкой для одежды. Я присела на корточки и начала изучать корешки изданий. Через пять минут я встала, пребывая в полном недоумении: библиотеку Ричарда Уэствика полностью составляли классическая литература и учебники. Ни тебе детективных романов, ни приключений… Что ж, перетащить все эти книги куда-нибудь, конечно, возможно, но мне лень. Решив, что вешалки мне и не нужны, я распаковала чемодан, разложив свои вещи на свободных полках. Закончив это муторное дело, я подошла к столу. На его потрескавшейся полированной поверхности не лежало абсолютно ничего: ни клочка бумаги, ни огрызка карандаша… Пожав плечами, я залезла под стол и начала обследовать обратную сторону столешницы с особой тщательностью. Но и этот осмотр ничего не дал. Выйдя из спальни, я прошла в ванную. Хотя ванной комнатой это назвать было сложно: в закутке метр на метр стояла раковина, над ней висело зеркало, а сбоку была прибита пара полок. Напротив раковины располагалась уборная; санузел был совмещен. Что ж, придется мне привыкать к по-спартански строгому образу жизни английской деревни. Никакого душа – только обливание из кувшина, стоя в тазу (и то, и другое, по счастью, было в наличии). Никакого телевизора – только любование из окна садом достопочтенных Стэплтонов. Я осмотрела туалетные принадлежности покойного юноши. Незатейливо и просто: зубная щетка, бритва, дезодорант и мыло. Знаешь, Бесс, в тот момент мне подумалось, что, родись я в такой богатой профессорской семье, я бы вела чуть более роскошный образ жизни. Мне были не вполне понятны причины, побудившие Ричарда сделать это, но, кажется, я начала понимать его характер. Покойный был цельной натурой, открытой и чистой; перфекционистом и идеалистом. Совершают ли такие люди самоубийство? Только в том случае, если не могут соответствовать собственным ожиданиям. А готовят ли они себе на вечер жаркое, если твердо знают, что ужинать не будут? И вот тут-то, милая Бесс, я и начала впервые сомневаться в том, что Ричард Уэствик покончил с собой. * Пока, девчонка! (итал.).