Маги рощу околдовали, чтобы к Башне не подступали те, кто магией не владеет – и теперь к ней пройдешь едва ли... (с) Последнее Испытание
Мариан стояла у окна, опираясь ладонями на закоптившийся деревянный подоконник, и взвешивала альтернативы. Дартия и Зорих молча ожидали позади. Этот дом был одним из немногих относительно уцелевших после пожара – раньше здесь была резиденция местного старосты; теперь его временно отдали под нужды тевинтерских магов и использовали в качестве штаба. Большинство моряков обосновалось на кораблях – эскадра все так же охраняла подступы к порту Малого Лломерина. Выжившие маги Круга спали в бывших амбарных подсобках; под сгоревшими досками там был обнаружен гигантский, по меркам Мариан, любовно обустроенный склад контрабандных товаров. Варрик, прибывший на остров вместе с Мерриль и остальными отступниками, увидев его, заявил, что теперь мог бы даже повторить все сначала. На Иствотче в данный момент находилось около тысячи человек. - Гатниор прислал птицу – пираты готовятся к ответному штурму, - негромко сообщила Дартия. – Время еще есть, мы заканчиваем последние расчеты энергетических потоков, но надо решить как можно быстрее... Хоук смотрела вперед, туда, где вода перетекала в небо. Потом коротко вздохнула и повернулась к магам. - Нет. Мы не пойдем через жертвоприношение. Я говорила с Орсино; он уверен, что чары выстоят... мы готовы рискнуть. Зорих чуть наклонил голову; в серых глазах читалось спокойное любопытство. - Нерационально, монна Мариан. Я понял бы ваше нежелание жертвовать своими, но у нас достаточно пленных, которых все равно теперь ждут либо виселица, либо рудники, и более чем достаточно рабов. Малефикар пожала плечами. Небо и море за ее спиной сходились, сливались, становились единым – и каждая из этих сил была исполненной вдохновенной красоты и мощи, на фоне которой меркло все сущее и все живое, и проблемы всего смертного мира выглядели мелочными и неважными, зыбкими и непостоянными. Но каждая из сил была постоянством и каждая была вечностью. Как взвесить вечность? - Нет, - ровно повторила Хоук. – Я могла бы принять такое решение, если бы принимала только за себя. Но здесь будет построен новый мир, новый дом, и его нельзя строить на крови. Это... ну пусть будет дело принципа. Дартия закатила глаза, но Зорих промолчал, лишь улыбнулся тонко и едва заметно, словно взгляду некроманта, проникающему за грань жизни и смерти, было открыто нечто, чего не знали живущие. Мариан не понимала, остался ли он согласен с ее решением, или оспорил бы его, будь это его выбор, но в общем-то... ...это не было так уж важно. - Начинайте подготовку, - пробормотала она. – Пусть эскадра уйдет за пределы чар – пока что ни один корабль не должен найти сюда дороги... потом заодно проверим, как сработает пропускная печать Орсино.***
Деревья отбрасывали мягкую тень и гладили листьями ее плечи. Ритуал был назначен на полночь – время тайн и пряток, время неизвестности. Мариан не участвовала, ей надо было беречь силы для финала – и разработкой полностью занимался архимаг, вместе с другими старшими чародеями Круга с головой ушедший в идею еще неведомого миру виртуозного плетения. Хоук наблюдала за ними почти полчаса, тихо и как-то непривычно светло улыбаясь уголком губ – работа мастеров всегда завораживает, но работа мастеров, искренне любящих свое дело, превращается в восхитительный апогей творчества, и даже шанс сопричастия к такому – бесценен. Но ее собственное время истекало вместе с каждым вдохом. Она оставила с Орсино Мерриль, наказав вечно любопытной эльфийке не соваться под руку, но время от времени напоминать магам про сон и еду. И ушла к морю. Лес вокруг Малого Лломерина был редким и лучисто-прозрачным – сквозь стволы можно было разглядеть воду и белоснежные паруса имперских фрегатов. Через несколько часов им сниматься с якоря и уходить обратно к Тевинтеру, но пока что Иствотч все еще был под их опекой, и хоть пиратских шхун видно не было, бдительность еще никому не вредила. Но лесу было все равно, пираты ли, маги – трава все так же оплетала сапоги и ласкалась к подолу плаща. Это было хорошее место для нового дома. Мариан шла вперед бездумно, изредка касаясь раскрытой ладонью шершавых стволов. Древесина была немного влажной; утром над островом лежал туман, рваным серым саваном накрыв землю. Сейчас его зыбкую пелену согнал нетерпеливый восточный ветер с темно-синих далей Амарантайнского океана, но солнце проглянуло лишь ненадолго и вновь опасливо спряталось за облаками. Руки были мокрыми и пахли хвоей. Где-то за деревьями заливисто залаял Ловкач, учуяв очередную живность – то ли лису, то ли кролика; сейчас, когда не было нужды сражаться против стали клинков, мабари вполне мог позволить себе побыть самым обыкновенным охотничьим псом. Судя по всему, ему тоже нравился Иствотч. Женщина остановилась у одного дерева, покореженного грозой, но не рухнувшего; мох оплетал ствол до самых ветвей, мягко спускался к траве. Хоук смотрела на него долго, и мысли сумбурно смешивались у нее в сознании, горечь и радость, злость и торжество победы – и неизбежность, неизбежная неизбежность. Она прислонилась лбом к мокрому холодном стволу, замерла, дыша глубоко и будучи словно не в состоянии надышаться. - Мариан... - Следил за мной? – негромко спросила Хоук, не оборачиваясь. От подошедшего пахло лесом, лириумом, Тенью и совсем немного кровью – работы у целителя не убывало тоже. - Вообще-то, я шел за травами, - признался Андерс, невесомо смахнув с ее плеча мокрые мягкие иголки. – Но... Андрасте ради, Мариан, почему ты не зашла ко мне?! Такое нельзя проходить в одиночку. Он знал это не хуже ее. Женщина вздохнула, обернулась, чуть кривовато усмехнувшись, протянула ему руку, и Андерс мягко сжал ее в своих ладонях. Магия жизни запела рядом – это была песня опоры и поддержки, а не ласки и сострадания; но Хоук не признала бы даже намека на жалость по отношению к себе, и отступник знал это лучше других. - Сейчас все заняты Очень Важными Делами, - бесстрастно сообщила Мариан. Пожала плечами. – Орсино и другие маги выстраивают свои чары, им сейчас нельзя мешать, ошибка недопустима; Варрик разбирается с припасами и грузами, Мерриль едва успевает помочь. Да и ты тоже должен был спасать тех, кого еще можно спасти... ...а те, кого нельзя, справятся сами. - Ну да, конечно, - покладисто согласился Андерс. И сухо фыркнул. – Не городи чушь, ладно? Пошли со мной, раз уж тебе нечего делать, поможешь. ...листья эльфийского корня словно покрыты шелковистым пушком, мягким и нежным; растение цветет редко, но за цветы его алхимики платят золотом. Если растереть в пальцах корни, они запахнут острой свежестью, что бывает в лесу утром после дождя. Мелкие порезы затягиваются сами собой, и сходят ссадины – Мариан в бытность ребенком всегда таскала с собой связку, чтобы не влетело от мамки. Андерс еще в Киркволле показал, как надо выкапывать – аккуратно, чтобы не повредить корешок. У него самого это получалось как-то естественно и легко, а вот Хоук пришлось постараться, чтобы ее эльфийский корень прошел придирчивый осмотр целителя и был признан подходящим для зелья... Сейчас Мариан даже не задумалась над этим – руки сделали все сами. - Практика не проходит даром, - хмыкнул Андерс, непреклонно отбирая у нее находку и складывая в свою котомку. И тут же почти без перехода уже серьезно добавил: - Я хотел бы помочь, клянусь, но... - Я знаю, - спокойно отозвалась Хоук. – Я бы и не попросила тебя о подобном. У каждого из них были собственные запреты, которые нельзя было нарушать, нельзя было нарушать ни в коем случае, потому что это было бы предательством самого себя. Для Андерса таким запретом являлась магия крови. Они встретились взглядами, целитель и малефикар, два отступника, однажды решившихся изменить мир. Андерс качнул головой – горько и тяжело – он не был виноват в том, что ей предстояло сделать, но отчего-то не мог перестать чувствовать себя виноватым. Посмотрел на свои ладони, вздрогнул, сжал в кулаки. - Не могу, - бессильно выдохнул маг. – Думал, выдержу... в конце концов, нет разницы, кто умрет, если это маг крови, а у Справедливости достаточно сил, чтобы... но я просто не могу. Прости меня. - Перестань, - пробормотала Мариан. Утешать других у нее не получалось никогда, равно как и принимать утешения. – Ты сделал достаточно. И потом, Орсино нужна будет твоя помощь – нельзя же оставить все на Мерриль. С ее неистощимым духом любопытства Иствотч утонет в море на третий день. Андерс слабо передернул плечами. Продравшись через ветки, весь в репьях вернулся Ловкач, подозрительно обнюхал воздух, на всякий случай отметился у ближайшего деревца и гордый собой умчался дальше распугивать местных зверьков. «И за ним тоже надо будет присмотреть», - хотела добавить Мариан, но почему-то промолчала. Они вышли на открытое плато – каменистый склон выступал над морем, и волны с плеском разбивались о камни. Пахло ветром, прохладным и соленым, как раз таким, чтобы можно было дышать во всю грудь и чувствовать, что тебе снова ошеломительно хочется жить – жить вопреки всему. – Помнишь, я когда-то сказал тебе, – негромко произнес Андерс, остановившийся рядом, – что если ты пойдешь со мной, то против нас будет целый мир. За нами будут гнаться, нас будут ненавидеть... Хотел бы я оказаться менее хорошим пророком. Мариан пожала плечами. – Я выбрала сама. Но разве это того не стоило? Во взгляде целителя короткой вспышкой метнулась лазурь. – Остался Орлей. – Я говорила с Дартией, – Хоук отвернулась, запрокинула голову, вглядываясь в небо и смаргивая слезы – слишком ярко, слишком чисто. – Они должны понимать, что теперь мы не отступимся. На мое место придет другой... всегда приходят. Теперь, когда мы знаем правду, теперь, когда мы научились сражаться за свою свободу – что смогут они против нас? – Угрозы, – пробормотал Андерс. Мариан сухо усмехнулась. – Предостережение. На одном из фрегатов взвилась в воздух вспышка изумрудных искр; спустя несколько мгновений ее повторили фланговые, и ветер донес обрывки песен сигнальных горнов. Белым стягом развернулся парус; корабли снимались с якоря, уходили прочь от берегов Иствотча дальше в открытое море. Тени на земле становились длиннее, солнце неумолимо клонилось к закату. – Возвращаемся? – предложила Хоук. – Без нас не начнут, но наверное, будет некрасиво опоздать на главное действие. Отступник тихо фыркнул, чуть отступил в сторону, пропуская ее первой. Догнал на тропе, с легким любопытством негромко поинтересовался: – Я не спросил раньше, но все–таки... Ты и Орсино?.. Женщина неопределенно повела плечами. – Подштанники Андрасте! – наигранно всплеснул руками Андерс. – Все-таки проспорил Варрику пять золотых, – и после короткой паузы неожиданно серьезно добавил: – Он не позволит тебе умереть. Мариан сощурилась. – И я, и Орсино отлично понимаем, что другого выхода нет. Андерс наклонился, сорвал какой–то стебелек, задумчиво покрутил его в пальцах. Потом чуть устало вздохнул. – Нет, Мариан, я боюсь, что как раз ты не понимаешь. Быть Первым Чародеем – значит обладать силой, что может сжигать города, обладать знанием, что может подчинять Тень, обладать умом, решительностью и волей, что позволили Кругу выжить рядом с Мередит. Если ты действительно думаешь, что Орсино просто так отступится, значит, ты решила закрыть глаза на очевидное. Лес склонял ветви и шептал о жизни.***
Чары покрова происходили из школы энтропии, древнего и опасного искусства – но впрочем, что в магии не являлось бы опасным? Энтропия зиждется на энергии смерти и энергии хаоса, но она умеет управлять этим хаосом, подчинять воле заклинателя, сплетать его в чуткую паутину движущих сил, переделывать, перемалывать, перевоплощать в форму, доступную смертному миру. Но магия – искусство, а не ремесло, потому что магия гибка. И где новичок взывает к стандартному набору заклинаний, мастер чувствует живые токи сил, вечно изменчивую Тень, и создает из них новое. Орсино и старшие чародеи взяли за каркас обычное заклятье отводящей порчи; это было грозное оружие в руках умелого мага, но в его первозданном виде оно поражало только одну цель, только одного противника за раз. Орсино и старшие чародеи сплели его с "облаком энтропии". И им осталось только увеличить область. – Тебе точно не нужна моя помощь? – Не отказался бы, – Орсино вымученно улыбнулся уголком губ, не отрываясь следя за тем, как маги занимали свои позиции. – Но к моему великому сожалению, Мариан, магия крови слишком непредсказуема. Если она срезонирует с плетением, я даже не хочу думать о том, что может произойти. Хоук только кивнула. Они стояли на балконе одного из переживших пожар домов – оттуда открывался вид на главную площадь Малого Лломерина, всю вычерченную сеткой пентаграмм. Векторы чар рассчитывали вместе с тевинтерцами, чтобы полностью исключить ошибку – но ни Дартия, ни Зорих сейчас не участвовали. По тем же причинам. – Будет три круга, – негромко произнес чародей, и Мариан вдруг поняла – волнуется. – Внутренний начнет плетение из центра, создаст и вызовет чары... самое сложное. Второй круг работает исключительно на подаче чистой силы; мы собрали весь лириум, что нашли, но без дополнительного вливания и подпитки не обойтись. Третий круг по периметру острова – зафиксировать плетение... Он встряхнул головой, мельком взглянул на Мариан. – Слишком много неопытных... еще совсем ученики, но нет времени проверять, насколько они были внимательными на уроках. Совершенно другой уровень... Ветер усиливался, трепал волосы и плащи, швырял в лицо холод. Полночь вступала в свои права, безлунная и беззвездная – дороги и людей освещали лишь факелы да мягко мерцающие навершия посохов магов. Полночь – хорошее время для ритуала тайны. Дартия обмолвилась, что тевинтерцы бы сейчас взывали к Разикале, древнему богу древнего Империума, но Мариан тогда лишь качнула головой. Она была сыта богами по горло. Тонкой золотистой лентой, вспыхивая, побежала вдоль берега нитка огней – внешний круг занял свои места. Следом, с отставанием в несколько мгновений зажглась лента цвета светлой бирюзы – сигнал готовности второго круга. Хоук развернулась – лицом к лицу; Орсино был бледнее обычного, и его скулы словно заострились, делая его старше своих лет. Дыхание его было ровным – слишком ровным, чтобы быть естественным, и лишь отчаянно билась жилка на шее, выдавая задавленное, подчиненное, скрытое волей волнение. Но Орсино был Первым Чародеем Киркволькского Круга, пусть даже Круг формально перестал существовать. И Мариан, до этого лишь однажды мельком ощутившая его силу перед битвой с Аришоком, внезапно осознала, что... ...он намного, намного, намного превосходит ее. В общем-то, почти во всем. Усмехнулась – весело и азартно – "ну, вот он, твой вызов, маг, сумеешь победить?" И эльф едва заметно улыбнулся в ответ – но Хоук уже заметила, успела заметить искру того же самого вызова в глазах цвета жизни. Дотянулась, коротко и сильно сжала его плечо. – Они справятся. Не сомневайся, у них был очень хороший учитель. Доверься им. Тонкие пальцы архимага крепче стиснули резное древко посоха. Драконьи головы оживали, надменно и насмешливо скалились деревянной пастью, и в их глазницах загоралось рыжее пламя, рожденное самой Тенью. Он был Первым Чародеем, магом в апогее своих сил. И это не ветер рвал сейчас подолы плаща, а укрощенная мощь, наконец–то получившая выход, это была Тень, стекавшая с его пальцев, и Хоук захлебывалась этой силой, вдыхая ее жадно и с отчаянным восторгом, словно путник, в пустыне наконец добравшийся до источника. Эта сила уже один раз звенела рядом, сжигая тела кунари, но даже то был лишь отголосок, лишь приглушенный силуэт... Сейчас же... Сейчас Мариан поняла, что имел в виду Андерс. Доверься себе. Внизу на бывшей деревенской площади, расчерченной линиями магических пентаграмм, чуть приподнял посох старший чародей Иеринус – изумрудный всплеск сорвался с навершия, прянул в черное, полуночное небо. Следом отозвался таким же сигналом замерший рядом с ним Нетар Лидомар; его темная мантия почти терялась в ночных тенях. И почти одновременно с ним – третий, Гертран, молчаливый пожилой чародей, с кем Мариан за все это время успела переброситься лишь парой слов. Иствотч был весь освещен разноцветными огнями, как некогда Кикрволл во время летних фестивалей. Иствотч ждал. Орсино встретился взглядом с Мариан, молча наклонил голову и отвернулся, неторопливо спустился по ступеням вниз, на площадь. Так же спокойно прошел к центру плетения, выведенного на вытоптанной земле ра̀вно углем и магией, на мгновение запрокинул голову, вглядываясь в беззвездное небо. Прося? Извещая? Требуя? Распрямился, посмотрел на застывших рядом в напряженном ожидании старших чародеев, поудобнее перехватил посох. Вздохнул. Драконьи головы выплюнули в темноту один-единственный серебристый всполох. И на Иствотч опустился покров.Flashback
Фундамент башни пропитан смертью, истекает смертью так, что кажется, даже одно прикосновение к холодному камню высосет из тебя все силы, и всю волю, оставив кости рассыпаться пылью на полу. Орсино поднимается медленно, прислушиваясь к местным чарам – Завеса здесь тонка и тонка умышленно, хозяин башни слишком часто обращает свой взор за грань, туда, где всех прочих отпугивает страх. Но хозяину башни почему-то не знаком страх, лишь любопытство – и сама смерть подчиняется ему. Первый Чародей негромко стучит в деревянную дверь личных покоев Зориха, дожидается короткого "войдите", заходит в комнату и бесшумно притворяет за собой створку. – Орсино, – тихо приветствует некромант, улыбаясь одними глазами. Гостеприимно указывает на кресло у камина, наливает вина. Архимаг принимает чашу. В покоях Зориха тепло; как однажды обмолвился сам эльф, после рудников он перестал любить холод. Пахнут дрова в камине – здесь всегда только живой огонь; пахнут старинные книги и манускрипты; пахнет эльфийский корень – на верхушке стебля начинает проклевываться едва заметный бутон цветка. Некромант подходит бесшумно, садится в кресло напротив, с неизменно вежливым любопытством заглядывает в глаза. – Чем могу помочь? Начать оказывается почти не трудно. – Некоторое время назад у меня был друг, – ровно произносит Орсино и переводит взгляд на пламя. – Он хотел вернуть к жизни женщину, которую любил.