Без права назад

             На палубе корабля было намного лучше, чем в трюме.       Их фрегат «Мин Атор» шел в арьергарде, рассекая волны острым носом, сопровождаемый двумя другими; «Гордость» и «Верность» скользили по обе стороны эскортом, изредка сигналя друг другу вспышками изумрудных искр – опасности не было.       Впрочем, им действительно почти ничего не угрожало – эскадра Тевинтера ушла вперед, принимая на себя первый удар Армады Удачи. Пираты действительно не ожидали атаки, и сопротивление получилось скомканным; но все же это были те, кто знал море и ветра намного лучше «наземников», и около двух третей кораблей черного флага успели сняться с якоря и уйти, почти тут же разворачиваясь для ответного удара.       Армада не хотела отдавать обжитую и обустроенную базу просто так.       У бедра Хоук недовольно скульнул Ловкач; на корабле пес чувствовал себя далеко не так уверенно и всем своим видом демонстрировал, что пора бы заканчивать качку и возвращаться на твердую землю. Мариан не обратила на него внимания; она нервно кусала губы, и взгляд ее был прикован вперед, к горизонту, где половина неба была затянуто дымом, и время от времени разрывались вспышки огней.       Там, где шла битва за Иствотч.       - Мариан.       - Я знаю, - буркнула женщина. – «Слишком велик риск, ты не должна погибнуть» и прочая, и прочая. И все-таки я должна была быть с ними, Орсино.       Целитель беззвучно вздохнул, остановился рядом, опершись на холодный борт.       - Ты слишком привыкла идти впереди всех. Они справятся, Мариан. В конце концов, им как-то придется справляться самим и дальше, после того, как...       Он не закончил, замолчал.       Ветер крепчал и рвал парусину, и в ответ почти по-человечески стонали снасти. Хриплым сорванным голосом перекрикивались моряки, да порой глухо доносились обрывки приказов Ингорана, магистра-стихийника, пытавшегося обуздать буйство вод.       Ингоран вел их уже несколько часов, почти что с того момента, как они вышли из гавани в фарватер, взяв курс на Иствотч – едва лишь скрылся из вида береговой маяк, попутный ветер сменился встречным, но они не могли терять времени.       Хоук чувствовала себя несколько неуверенно – у Тевинтера были хорошие мореходы, но все же силы их были не безграничны, а море....       Море было слишком огромно.       Справа неожиданно полыхнуло алым; какая-то шхуна попыталась обойти их с флангов – «Гордость» пошла на сближение, запела атаку боевыми горнами. Мариан сощурилась, пытаясь разглядеть стяги, бессильно выругалась, стиснув поручень – эти невозможность помочь и вынужденное бездействие выводили ее из себя.       - Орсино! Хоук!       Она обернулась, чуть вздрогнула, торопливо метнулась на мостик. Рулевой с трудом удерживал штурвал, море штормило и корабль кренило влево. Магистр Ингоран, позвавший их, был бледнее парусины и сплевывал кровь. Один из его собственных слуг; молодой парень с загрубелой кожей, покрытой текучими узорами лириума, бессильно распластался на палубе, хватая губами воздух.       - Не могу... больше... – тяжело признался Ингоран. Сглотнул, схватился на борт, с трудом устояв на ногах. – Нужен... ровный ветер.       - И побыстрее, - сквозь зубы выдохнул моряк. – Мессеры.       Ингоран не стал одергивать того за непочтительность, закрыл глаза, тяжело осел на мокрые доски – то ли потерял сознание, то ли силы оставили его полностью. Мариан обернулась; Орсино стоял рядом с ней, и изящное строгое плетение стихийных чар уже стекало с его пальцев.       Она мотнула головой – нет, так не справиться, даже у архимага не хватит сил...       Лезвие кинжала блеснуло серебром.       - Давай, - крикнула малефикар, и зарождающаяся гроза подхватила ее слова, отнесла в сторону. – Давай, ну! Веришь мне?       Орсино не мог не верить.       Ветер вернулся к нему легко, холодом окутал запястья, пробежался по венам, слился с кровью. Чародей вскинул посох – изогнутые драконьи головы полыхнули лазурным огнём, оскалились, раскалились, окутались Тенью. Обновленный ветер, направляемый его волей, рванулся с раскрытой ладони, ударил в парус.       Где-то за спиной чуть свободней вздохнул рулевой – корабль выправил крен.       Архимаг вдыхал грозу, и та пела в его пальцах.       - Сколько сможешь продержаться?       Он прислушался к себе, отозвался сухо:       - Минут двадцать.       Хоук хмыкнула что-то почти беззвучно, отлично поняв, что он не стал уточнять – после этих двадцати минут он вряд ли сможет самостоятельно стоять на ногах. Впрочем, она не собиралась доводить дело до подобного.       Серебристая сталь взрезала воздух, окрасилась алым.       И Орсино вдруг ощутил, как дышать ветром стало легче.       Он знал, что магия крови способна вытягивать, выпивать силы, а значит, теоретически должна уметь их и отдавать. Но никогда не видел – и тем более не чувствовал – подобного на практике, слишком запретным, слишком опасным был этот раздел магии, слишком сильным искушение и слишком строгим наказание.       Но Мариан Хоук, кажется, не знала слов «запрещено» и «невозможно».       Или это ее зверь позволил им победить еще раз?       «Гордость» уже сцепилась с пиратской шхуной; пока «Мин Атор» разворачивался, оба корабля подошли на расстояние выстрела, и теперь осыпали друг друга стрелами и болтами. На обоих палубах уже разгоралось пламя, и доносились обрывки криков и проклятий; как их предупредил всеведущий Гатниор, успевший вернуться из Минратоса и догнать их в гавани – у Армады были в запасе особые зажигательные смеси, достойный ответ стихийному пламени тевинтерских магов.       Пираты Армады Удачи были словно рождены самим морем, они умели слушать и понимать море, как никто другой, и если бы это была битва один на один, Хоук бы не рискнула делать ставки на победителя.       Но на их стороне была Тень.       Но «Мин Атор», подчинивший ветер, уже подходил ближе, и вслед за ним почти что зеркальным отражением скользила «Верность» – там были свои маги, и их чары запели вслед ветрам Орсино.       Против трех кораблей у пиратов не было шансов.       Вода пенилась и бурлила, словно в гигантском котле; шхуна Армады шла на реверс, торопливо выбираясь из тисков, и в другой раз у них вполне бы могло получиться – верткое судно пиратов было намного маневренней тяжелых и неуклюжих кораблей Империума. В другой раз, в другом море.       Но сейчас сам ветер обернулся против них.       «Верность», успевшая на перехват, не стала останавливаться для абордажа – ударилась словно тараном; утяжеленный, обитый стальными листами нос корабля смял собой деревянный борт, рассек, развалил стропила и переборки. На несколько мгновений имперский фрегат застыл, словно завяз на мели, потом тяжело качнулся назад.       И в ломаную пробоину хлынула вода.       Усмиренный ветер тихо звенел в парусах, и Орсино на свистящем выдохе опустил руки. Мгновением позже пропала и тугая сила, певшая в венах – обернувшись, он увидел, что Хоук уронила кинжал и вцепилась в борт, морщась; соленая вода жгла рассеченную ладонь. Тень, насытившаяся и довольная, свернулась, затихла в ожидании.       Рулевой пролаял что-то хрипло и отрывисто; «Мин Атор» тяжело дал крен налево, обходя разваливающийся надвое вражеский корабль.       На миг повернул голову.       - Прикажете взять на борт, мессеры?       - Нет, - сухо отрезала Хоук. – Догоняем эскадру, мы и так потеряли время. Пусть их спасают их друзья. Или Создатель.       Моряк пожал плечами.       «Мин Атор», медленно набирая скорость, разворачивался на Иствотч.       Орсино отрешенно провел ладонью по лбу; соль оставила белесые следы, неприятно стягивавшие кожу. Взглянул на Мариан – лицо женщины было непроницаемо, и взгляд был устремлен вперед, к уже различимой полоске земли, над которой темными тучами клубился дым от пожаров.       - Можно оставить с ними «Гордость».       - Зачем? – не оборачиваясь, холодно бросила Хоук. – Они пираты и торговцы рабами, а нам нельзя сейчас показывать слабость. Возможно, потом вновь настанет время компромиссов, союзов и клятв, которые предаются, так же легко, как и заключаются... но сейчас я не готова никого жалеть и прощать.       Он устало передернул плечами.       - Это что-то личное, да?       Мариан засмеялась, хрипло и отрывисто – словно смех этот душил ее и разрывал, расцарапывал гортань.       - Личное, да, верно. Одно такое личное, одно такое маленькое допущение, что можно доверять ворам и пиратам, стоило Киркволлу жизней сотни его людей и наместника, стоило жизни Аришоку – а его жизнь была почти равноценна этой сотне. Я должна была думать, кому помогаю... когда я уйду за грань, будь осторожней в выборе друзей, Орсино, а лучше – не доверяй вообще никому.       Соль неприятно жгла губы, и вновь разгулявшийся ветер рвал волосы и плащ – море не умело смиряться с чужой волей.       Орсино стиснул зубы, развернул Хоук к себе с невесть откуда взявшейся силой – резко, почти до боли сжав ее плечи – она зашипела, но не стала вырываться. Вскинула голову, упрямо встретила его взгляд.       Но сейчас он не стал уступать.       - Причем тут они?! – его голос сорвался. – Кто предал тебя, того и зови виновным, но не будь, как Мередит, как то, против чего мы сражаемся, не обвиняй всех подряд! Ты говорила мне о Справедливости; как считаешь, он поддержал бы тебя сейчас?!       Мариан смотрела на него, и в глазах ее звенела ярость.       - Не смей быть как они, - выдохнул Орсино. – Не смей, слышишь!       Он почти чувствовал, как нервно бьется жилка на ее шее – сейчас ей хватило бы одного желания, чтобы вновь распустить Тень, и те самые чары, что минуту назад делились с ним силой, сейчас бы выпили, выкачали из него жизнь, оставив пустое, выжатое тело валяться на грязных досках.       Хоук зажмурилась.       И, чуть развернувшись, коротко бросила:       - Сигнальте «Гордости» подобрать их. Пусть возвращаются в порт.       И, уже не слушая, как вновь запели горны, вывернулась, устало и тяжело осела на палубу, обхватила колени руками, откинула голову.       Море гулким рокотом билось в борт и пенными бурунами уступало дорогу.       Магия жизни пробежалась по ее рассеченной ладони, стянула порез, зарастила шрамы. Мариан не шевельнулась, лишь отрешенно смотрела, как чуткие руки архимага накрыли ее собственные, чуть сжали, согревая.       - Ты прав, - сипло пробормотала она. – Ты прав, я слишком долго сражалась, я почти забыла, за что. Скорей бы этот ритуал... бедный Андерс, он верил, что уйдет раньше меня, а ему еще придется жить дальше.       Орсино присел рядом, аккуратно отложил посох.       - Молчи, Создателя ради... Мариан, все совершают ошибки, и смысл лишь в том, чтобы уметь их исправлять. Никто из людей не совершенен, ни маги, ни храмовники, ни крестьяне – я столько лет пытался втолковать это Мередит, но, видимо, не слишком успешно. На такие случаи и существует то, что мы называем прощением.       Женщина криво усмехнулась.       - Справедливость и прощение не стоят рядом, тебе ли не знать. И потом, у разных ошибок разная цена... ты думаешь, можно простить все?       Он встретил ее взгляд.       - Попробуй.       «Мин Атор» встал на якорь в порту Иствотча, когда битва уже была окончена.       Деревянные останки кораблей скреблись в борта, остовы двух барж торчали килем из воды – их потопили прямо здесь, не дав выйти в море. Над складами поднимался густой черный дым и несколько команд моряков торопливо передавали друг другу ведра с водой – нельзя было позволить пожару захватить весь остров.       Море разбивалось о волнорез и швыряло в камни обгорелые обрывки алого шелка – так закончил свой путь горделивый фрегат «Праймус», ведущий авангарда имперской эскадры, и тела погибших – пиратов и тевинтерцев – безвольно качались на волнах среди обломков шпангоутов и парусины.       Мариан смотрела на них долгие полминуты, кусая губы, но взгляд ее был непроницаем. Потом отвернулась и осторожно спустилась по деревянным сходням на мокрые скользкие доски причала.       Здесь вода смыла кровь, и запах моря перебил запах смерти, но ее неуловимая тень все же витала в воздухе – малефикары всегда видят ее.       - Задерживаешься.       Хоук вскинула голову – резко, радостно.       Узнала.       - Прости, - она усмехнулась, осторожно переступила через разбитые ящики. – И я тоже очень рада тебя видеть.       Андерс, измотанный, промокший, но все-таки ошеломительно живой, чуть прихрамывая, устало шел ей навстречу, и в его взгляде было отражение тех же самых эмоций, что сейчас разгрызали ее душу.       Только что у Хоук лучше получалось это скрывать.       Они сошлись в неловком то ли объятии, то ли лишь пожатии рук – в этом не было ничего интимного, ничего от мужчины и женщины – только острое понимание того, что сейчас, именно сейчас, нужнее всего эта безмолвная поддержка, разделяющая тяжесть вины и решения на двоих, и что без этого просто не обойтись.       - Плохо выглядишь, - сообщила Мариан.       Андерс поморщился; правый рукав его рубашки был разорван, и некогда серая ткань была вся измазана в грязи и крови. Неизменная котомка с зельями на поясе была пустой; поймав взгляд Хоук, целитель лишь передернул плечами.       - Многим хорошо досталось. Что поделать, пираты здесь не очень склонны идти на сотрудничество и компромиссы. Неважно; ты жива, Орсино жив, мы удерживаем остров, и сейчас это главное. Идем, нас ждут.       С корабельных сходней серой молнией слетел Ловкач, торжествующе взвыл, наконец-то почувствовав под лапами твердую землю, одним прыжком перемахнул через груду досок и помчался к Андерсу.       Тявкнул, с разбега ткнулся мокрым носом в бедро, едва не свалив с ног, от избытка чувств привскочил на задних лапах, вертя огрызком хвоста во все стороны, дотянулся, лизнул в подбородок, отпрыгнул счастливый.       Андерс страдальчески вздохнул – но все же протянул руку, потрепал едва не ошалевшего от радости мабари по холке.       - Ты обещала научить его вежливости.       - Справедливость не против, - фыркнула Хоук. Обернулась к беззлобно качающему головой Орсино, пожала плечами. – Ну что?       Мужчины переглянулись и дружно решили не отвечать. Видимо, Справедливость действительно не имел ничего против наличия одного конкретного мабари в зоне видимости и достаточно толерантно относился к периодическим облизываниям, тявканью, поскуливанию и вилянию хвостом.       Что до Ловкача, то после корабельной качки ему было уже все равно.       Вытоптанная дорога уводила от порта в сторону поселка Малый Лломерин; до него было около получаса ходу, но после вынужденного почти-бездействия на палубе фрегата Мариан была рада пройтись. Андерс в ответ на молчаливый вопрос лишь коротко кивнул головой – магия Орсино разделила силы.       Вдалеке над деревянными крышами поднимался дым.       - Мы старались обойтись малыми жертвами, - хмуро сообщил Андерс, - но ты знаешь, когда крысу загоняют в угол, она становится безумной. Почти никто не сдался; зрелище еще то было... впрочем, там держали и живой товар, кажется, пригнали из Ферелдена. Надеюсь, наши союзники не затребуют его себе в качестве компенсации за ущерб.       Он замолчал на миг, взгляд сверкнул ослепляющей лазурью.       - Впрочем, они их не получат.       - Как наши? – негромко спросил Орсино. – Много погибло?       - Было семь, когда я уходил, - с запинкой произнес Андерс – теперь уже снова Андерс. – Еще двое на грани... но там оставались тевинтерцы, среди них есть очень хорошие целители. Большой шанс, что выкарабкаются.       - Мерриль? – пробормотала Хоук.       - Ведет остальных, - коротко отозвался отступник. – Те, кто остался; их забрал второй корабль, должен прибыть через несколько часов. Мы не хотели рисковать. Сейчас Иствотч в наших руках, и имперская эскадра сторожит подходы, но Армаде не потребуется много времени, чтобы перегруппировать силы. Покров набросим завтра, как только все будут в сборе... и Мариан, Архидемона и Создателя ради, разъясни своей подружке-магистрессе, что мы не собираемся использовать жертвоприношение.       Последняя фраза прозвучала с очень отчетливыми интонациями Справедливости. Впрочем, можно было не сомневаться, что в этом конкретном аспекте целитель был с ним более чем солидарен.       Хоук неопределенно качнула головой.       Она могла бы догадаться.       О магии покрова, сфере иллюзии, она не знала практически ничего – этому нельзя было научиться интуитивно, как делали отступники вроде нее, никогда не обучавшиеся в Круге, – но лишь под руководством опытных чародеев и старых рукописей. С плетением чар был знаком Орсино, и он же предложил эту невиданных масштабов попытку – в летописях и анналах не сохранилось упоминаний о том, чтобы покров использовали, чтобы скрыть не одного человека, но целый остров.       С другой стороны, остров неподвижен, так что покров обретет стабильность; и если им удастся объединить силы всего Круга...       Это казалось... возможным.       Сложным, опасным, но в теории более чем осуществимым – и Мариан верила Орсино и его словам.       Но...       ...плетение, скрепленное жертвой, смертью и кровью всегда будет более сильным, более прочным, более надежным.       Достаточно было вспомнить, какой силой сочился фундамент башни Итенор-Плаз, достаточно вспомнить, сколько веков выдержали Казематы, устояв, когда весь город горел и был захвачен, когда власть переходила от Империума к наместникам Вольной Марки, когда схлестнулись сталь и магия.       Церковь рухнула, но Казематы будут стоять.       Кровь и жертва.       И раз они уже столько положили на алтарь своей свободы, своей победы, вырванной с душой и сердцем, раз она сама собирается погибнуть за эту свободу, что стоит еще одна – всего лишь одна – жизнь?       - Я поговорю с Дартией, - отрешенно произнесла Хоук.       Люди догоняли и обгоняли их, спешили спасти от пожара то, что еще можно было спасти, и тех, кого еще можно было спасти – и некоторые слабо улыбались и чуть наклоняли головы, встретившись с ней взглядами.       Мариан напряженно всматривалась в их глаза; многих она не знала поименно, лишь в лицо после нескольких дней, проведенных в Убежище. Но было что-то очень важное, что-то очень нужное, что ей требовалось понять.       Что-то, что сказало бы ей – стоило ли все это заплаченной цены?       Те же люди, те же сомнения, те же жертвы.       Но изменение случилось.       Оно неуловимой тенью коснулось их лиц, впиталось в зрачки, воплотилось в чуть более твердом случайном жесте, в чуть более звенящей уверенности голоса. Оно дышало вместе с сотней тех, кто решил оставить ожидание другим, и сегодня пришел сражаться за свое будущее и свою свободу.       И Мариан Хоук позволила себе на мгновение прикрыть глаза и молча улыбнуться в ответ уголком губ.       Откуда-то из-под приземистых деревьев соседней рощицы, до которой не добрался огонь, выскочил Ловкач, на миг приостановился, втянул широкими ноздрями воздух, фыркнул, убедившись, что все на месте, и унесся дальше постигать неизведанное.       Дорога заворачивала на Малый Лломерин.

Flashback

      Сидеть на месте невозможно, и Мариан бесцельно ходит по комнате, изредка скользя пальцами по резному дереву комода и шитой ткани тяжелых гардин. Почти пять лет она прожила здесь – долгий срок.       Достаточный, чтобы жалеть о доме, что должен будет сгореть.       - Мариан, что случилось?       Голос Андерса встревожен и напряжен; его не было с ней, когда Хоук отчитывалась Орсино в Казематах – отступнику небезопасно слишком часто мозолить глаза храмовникам. Его не было с ней, когда сэр Каррас, истово верящий в методы рыцаря-командора, словно бы между прочим сообщил о том, что...       - Мы не успели, - глухо говорит женщина. Разворачивается и в бессильной ярости хлопает ладонью по стене. – Бездна, Андерс, мы не успели! Мередит отправила письмо в Вал Руайо с запросом о Праве Уничтожения. Сколько дней оно уже в пути, я не знаю.       Целитель вздрагивает – от отчаяния или от потрясения – практически оседает на стул, трет лоб ладонью.       - Они не одобрят, нет... не посмеют; помнишь же, Алрик пробовал тоже, и Верховная Жрица отказала...       Мариан горько качает головой, пальцы словно сами собой сминают пергамент. Пламя камина жадно заглатывает узорные завитушки букв.       - Теперь одобрят. Они же уже все решили, Андерс. Помнишь, что говорила Лелиана – весь мир смотрит на Киркволл, и они не станут рисковать. Все ее «расследование» было фарсом, ей надо было лишь убедить Эльтину покинуть город, и, как только та отказалась, сестра Соловей вернулась в Орлей. Эльтину уже считают слишком слабой, чтобы удержать власть – если дело будет лишь в ней, Жрица пойдет на эту жертву. Письмо Мередит – лишь хороший повод... Бездна их всех задери!       Злость, бессильная, горячая злость растекается по венам – а ведь они были так близко, так неимоверно близко к тому, чтобы сделать все правильно.       - Ждать нельзя, - глухо говорит Мариан. – Надо использовать другой план.       Руки Андерса дрожат.       Хоук не торопит, отворачивается к окну, устало прислоняется лбом к холодному стеклу – словно в отчаянной попытке уйти от этого, от реальности, от выбора, от того, что им вскоре предстоит сделать.       Ждать нельзя – каждый час может обернуться вернувшейся птицей из Вал Руайо и коротким подтверждением, скрепленным печатью Верховной Жрицы.       И все, за что они сражались, умрет под сталью мечей.       - Взрывчатка...       - Готова, - безэмоционально отзывается малефикар. – Сэндал постарался... и что там случится, сам Создатель не знает. Смесь еще остывает, заложим завтра утром. Надо решить другое, Андерс. Ночь или день?       Он молчит почти минуту, и Мариан все же оборачивается, стискивает зубы, чтобы не дать злости вырваться наружу.       Ночь, когда не будет прихожан и случайных прохожих, кого может задеть взрывом.       День, когда в Церкви достаточно людей, чтобы у всего мира появился более чем достаточный повод их ненавидеть.       День или ночь?       - Дай мне поговорить со Справедливостью, - глухо говорит Хоук.       Отступник поднимает голову, и в глазницах его пылает лазурь.       - Только у тебя есть право судить, - тихий голос Мариан едва слышен. – Ты, который знает, что такое справедливость на самом деле; пусть смертным далеко до этого понимания абсолюта – ты должен знать, что правильно, что ложно. Скажи мне, как поступить. Скажи, они виновны? Виновны настолько, чтобы умереть?       Тень истаивает в спертом воздухе комнаты, покалывает кожу искрами – то ли холод, то ли пламя, то ли все вместе.       Свет Справедливости ярок настолько, что гаснут светильники и свечи.       - Невиновных нет, малефикар. Каждый смертный виновен – грехов так много, выбирай любой, что тебе приглянется. Жадность, глупость, лицемерие, невмешательство, ложь... их перечень займет жизнь. И ты можешь искать себе оправдания – и найдешь их. Или можешь искать оправдания другим – и тоже найдешь. Но справедливость – обоюдоострый клинок, и одна его грань зовется возмездием.