Солнце для феи цветов

      Школа «Три ивы», ученические будни — монотонные капли затяжных дождей.       Кап, кап.       Понедельник, вторник. Общая программа, дополнительная.       Мастер Шим едва ли не строже дяди. Этот тощий сухарь с глянцевой лысиной не прощает ошибок, буравит пронзительными серыми глазами, вколачивая в ученика: «Концентрация. Контроль. Невозмутимость. Ясность разума». Спокойно, равнодушно, монотонно до бешенства. Хелия старается.       Кап, кап.       Среда, четверг.       Госпожа Присцилла была щедра на похвалы. Сначала. Потом всё реже и реже. Но это неважно, потому что с ней интересно. У неё в запасе море забавных рассказов из истории живописи, тысячи идей на все случаи жизни и коробочка хитростей, часть из которых не знает даже отец. Остальные предметы разные — есть увлекательные, есть скучные, но учиться надо и мальчик учится. Одноклассники его сторонятся — мало ли? Нет, новый гаджет привезут в тот же день, если со старым вдруг что-то случится, но... ну его, вдруг чего. Так что времени на домашние задания много. И на библиотеку хватает. Или порисовать. Так, просто, для себя.       Кап. Тучи разошлись?       Пятница. Выходные.       На выходные его забирают домой. Приедут родители. Или дядя, если мама с папой в отъезде. Иногда Хелия просится к нему на работу, посмотреть, но всегда получает отказ — в военной академии такое не принято.       Кап-кап, кап-кап-кап. День за днём. Каникулы дома. Или где-нибудь ещё, где отец работает над заказом. Но всегда вместе с семьей.       Хелия знает, что старается недостаточно, но как стараться больше, он не знает.       Хелия знает, что учиться у мастера Шима — большое везение, ему дядя сказал. Но он не знает, что лысый старик с пронзительным взглядом — его подстраховка и гарант безопасности для учителей и учеников. Бывший монах Светлого Камня, ветеран четырёх войн, опытный боец, уникум — человек обделённый магическим даром, но при этом способный блокировать любого мага. Мастер Шим — его короткий поводок, почти неосязаемый и незримый.       «Саладин, я не одобряю этого», — мастер Шим жёг взглядом мага, а маг — горизонт.       «Я тоже, — жесткая рука сильнее стиснула посох, драконова голова навершия остро блеснула розовым камнем, — но это ничего не меняет».       Хелия знает, что госпожа Присцилла — лучший учитель живописи в Магиксе, и мальчишке так хочется её похвалы! Но он не знает, что госпоже Присцилле так же сильно хочется его похвалить. Нет, она этого не сделает. Потому что однажды в ответ на отцовскую критику он запальчиво выкрикнул, что госпожу Присциллу в его рисунках всё устраивает. Мариус нахмурился, промолчал, а после провёл с учительницей сына беседу, в которой настоятельно рекомендовал ей воздерживаться от восторгов в адрес работ одного её ученика.       Железные тиски педагогики делали своё дело. Иногда у одноклассников плавились гаджеты, порой трескался школьный инвентарь, но обходилось без серьёзных эксцессов. Хелия очень старался. Очень. Ведь папа и мама так этого ждут от него, а дядя сказал, что человек может со всем на свете справиться. Уж тем более со взрывным темпераментом, доставшимся по наследству, да и эмоции — плохой помощник для бойца, верно?       Верно, дядя?       Мальчишка сидел на траве, ссутулившись, обхватив руками колени, рядом светлел сквозь густую зелёную поросль блокнот, отчаянно выглядывая в надежде, что о нём вспомнят. Огрызок карандаша насмешливо высовывался из белых страниц, мол, не надейся, не рисовать сюда пришел.        — Здравствуй, дядя, — тихо сказал мальчик, не оборачиваясь.        — Здравствуй, Хелия, — Саладин опустился на землю рядом с ним. — Красиво здесь.        — Да, — коротко ответил Хелия.       Было и вправду красиво. В маленьком озерце, соблазнившись его прозрачной чистотой, беспечно плескалось, рассыпалось золотым блеском солнце; высокие строгие ели, хмурясь, скрывали солнечные шалости от посторонних глаз. Весело перешептывались тонкие ивы, склоняясь к самой воде.        — Ты почему один?        — Потому, — голос прозвучал глухо, плечи раздраженно дёрнулись, мальчишка сделал было движение, чтобы подняться, но передумал. Глубоко вздохнул, медленно выдохнул. И ещё раз — глубокий вдох, медленный выдох.       Некоторое время они молчали — Хелия напряжённо, Саладин выжидающе — глядя, как гибкие ивы беззаботно ловят длинными косами солнечные блики в воде.        — Дядя, — вдруг нарушил тишину Хелия, — у вас же в Фонтероссе наверняка полно вещей, блокирующих магию? Ну там ошейник какой-нибудь или браслет...       Вот оно, понял Саладин. Первый кризис, неизбежный, болезненный и в те же двенадцать лет, что и у него. Саладину тогда казалось, что Дар взбунтовался против него, всё валилось из рук, простейшие заклинания не работали, а вместо зелий получалась какая-то никчемная бурда, Саладин старался, но напрасно, наконец взбесился, вылил едкое варево прямо на чахлые мальвы под окном и сбежал, со всего размаху хлопнув дверью. Бабка-ведьма живо охладила тогда его горячую голову. Она нашла его в лесу сосредоточенно выстругивающим что-то из деревяшки, посмотрела критически, хмыкнула: ты, Саладин, как наивная рыбачка, которой только что целку сломали, а она лежит, бедная, и ждёт, когда ж ей хорошо-то будет, только магия — не потрахульки, здесь хорошо не будет, так что встал и пошел вкалывать до результата. Обалдевший от такого сравнения Саладин встал и пошел вкалывать. До результата. Подумать только, и эту чушь он считал кризисом! Быть магом и не колдовать, обладать буйным, рвущимся наружу Даром и подавлять его, а не приручать... пытка. Всё равно что здоровому человеку завязать глаза и привязать его к инвалидной коляске.        — Ты этого хочешь? Правда хочешь ходить в ошейнике, как дурное животное?        — А я кто?! Кто я, дядя?! — взорвался криком мальчишка. — Я не справляюсь! Не справляюсь, понимаешь? Они меня боятся! Я честно стараюсь, — добавил он уже тише, — но получается плохо.        — Не так уж и плохо, малыш, — попробовал улыбнуться Саладин, — учителя тебя хвалят.       Мальчик отмахнулся.        — Я чувствую себя уродом, дядя.        — Я понимаю тебя, малыш. Очень тебя понимаю.       Их взгляды скрестились, и Саладин дрогнул. Давным-давно, ещё в студенческие годы, четвёркой однокурсников они гонялись за обезумевшим стихийным духом. Порядком измучившись, так и не смогли ничего лучше, чем запереть элементаля в первом попавшемся доме на краю деревни — один потрёпанный дом всяко лучше стёртого с лица земли селения. Дух бесновался внутри, злился, рвал занавески, швырял мебель, ураганом закручивал посуду, круша её об оконные переплёты, то возвращаясь в истинный облик, то принимая антропоморфную форму — искажённую безумием, жуткую, с распяленным ртом и расплывающимися вкривь и вкось глазами. Укреплённые их заклятьями стёкла дребезжали в страхе, вздрагивали в немом отчаянии каменные стены... мальчик был сейчас таким же как тот дом. Дышит нарочито медленно, ровно, крепко сжаты кулаки — держаться! — губы подрагивают, в глазах буря.       Нельзя жалеть. Нельзя. Они смотрели друг на друга в долгом молчании. Терпи, малыш. Терпи. Скоро станет легче, и буря уляжется. Потерпи, потому что мне нельзя тебя жалеть.        — Скажи мне, племянник, — голос был сух, как ветер в пустыне, — а что будет, если твои картины, допустим, начнут вызывать головную боль? Отрежешь себе руку? Ты не урод, а талант. Дар волшебника такой же, как дар живописца, мы с тобой много раз об этом говорили.        — От него одни проблемы!        — Да, управлять им сложно, но ведь и в живописи у тебя не всё получается, верно? — Саладин позволил себе улыбнуться.        — Но живописью я занимаюсь! Почему я не могу точно так же учиться магии? — племянник смотрел возмущённо, но напряжение уже схлынуло; элементаль в доме, обессилев, успокаивался.       Отличный вопрос, мой мальчик. Кто бы мне подсказал, что на него ответить — может быть честно сказать: потому что твои родители против?        — Тот дар, который переходит в нашей семье по наследству, требует к себе очень внимательного отношения, и главное сейчас — научиться его контролировать, — спокойный лекторский тон и ни слова лжи. Только вот у правды этой мерзкое послевкусие. — Как ты сможешь рисовать, если не способен удержать в руке кисть?        — Я понял.        — Вот и ладно. Ты же не думаешь, что тебе хуже всех, правда?        — Не думаю, — щёки вспыхнули красным.       Устыдился, подумал Саладин. Ну конечно, стыдно жаловаться на трудности, когда рядом дядюшка с таким послужным списком.        — Всё будет хорошо, — Саладин ободряюще улыбнулся и потрепал племянника по волосам, поднимаясь с земли. — Может быть, сходим куда-нибудь, — предложил он, — в ближайшие пару месяцев мы больше не увидимся: папа с мамой забирают тебя на Линфию на каникулы.        — Да, я знаю, — Хелия подхватил блокнот и поднялся следом за дядей, — у него там важный заказ. А ты был там, дядя? — спросил он и тут же смутился. — Прости, ты, наверное, везде был. Так куда мы пойдём?        — А куда ты хочешь?       Парнишка пожал плечами и вдруг спросил:        — А если я поступлю к тебе в Фонтероссу, ты научишь меня?        — Да, — честно ответил маг. — Научу.