Шрамы, которые мы носим

      Часы сливались в дни, дни сменялись ночами и опять переходили в дни. Движение времени Сандор осознавал только в минуты, когда солнце, проходя по осеннему небу, мельком заглядывало в узкое окошко его обиталища. Но и эти редкие моменты он едва мог вспомнить из-за боли в ранах и забытья, в которое его погружало маковое снадобье.       Лежа в маленькой келье, Пес, насколько позволял ему затуманенный страданием и лекарством разум, убеждался, что Старший брат сдержал свое обещание. Ему было тепло, удобно – насколько вообще может быть удобен узкий соломенный тюфяк – его кормили сытной похлебкой и поили разбавленным вином, когда ему удавалось сесть.       И хотя лошадиные дозы макового молока давали раненому глубокий сон без боли и сновидений, через три дня Клиган отвернулся от предложенного пузырька с зельем. - Не надо – скрипучим голосом сказал он. – Боль нужна человеку, чтобы обрести силу.       Поэтому, когда нужно было срезать остатки омертвелой плоти с раны на бедре, братьям пришлось держать его. По двое повисли на его руках, самый ражий и здоровый взгромоздился ему на грудь, колени Сандору привязали к постели широкими кожаными ремнями, и еще один ремень он держал в зубах. Пес орал, ругался, грыз полосу кожи во рту и наконец, ко всеобщему облегчению, потерял сознание. ***       …Ему снится широкий луг, поросший изумрудно-зеленой травой – такой высокой, что она достает ему до груди. Он бежит сквозь нее, раскинув руки, и смеется, когда трава щекочет ему ладони и скользит между пальцев. Оглядывается через плечо и видит, что его догоняет сестра, ее длинные ноги будто пожирают расстояние между ними. Она тоже смеется, в то время как он задирает ноги выше и молотит руками по воздуху, пытаясь ускорить бег. - Сандор – кричит она, задыхаясь, – ты слишком быстрый, братик! Признаю – ты победил.       Ребенок останавливается так же быстро, как ранее бежал, и оборачивается к сестре, уперев руки в бока. - Скажи слова! – громко требует он.       Девушка тоже останавливается, стараясь не врезаться в брата, и отбрасывает темные пряди со вспотевшего лба, вопросительно глядя на него. - Скажи их, – повторяет мальчик.       Она делает реверанс, и на ее лице появляется веселая усмешка. - Как прикажет мой лорд-брат. Однажды ты станешь величайшим рыцарем Вестероса. Лорды и леди будут восхвалять тебя в песнях. Король наградит тебя лучшими землями и титулами. Прекрасных дев, желающих почтить тебя своей благосклонностью, будет столько, что и не сосчитаешь. А враги будут дрожать при одном упоминании твоего имени.       Ему неважно, что он слышал эту речь слово в слово сотни раз с тех пор, как они начали играть вместе, и он еле-еле мог бегать, заплетаясь и падая на своих маленьких толстых ножках. Имеет значение только то, что именно сестра говорит это, и что он верит ей, а она верит в свои слова.       Сандор с разбега бросается к ней, сестра поднимает его и кружит, пока не начинает кружиться голова у них обоих. Тогда она почти падает на землю и сажает ребенка к себе на колени. - Милый маленький братишка – шепчет девушка и целует его в лоб. Он глубже зарывается в ее надежные объятия, а она крепче прижимает его к себе и мурлычет какую-то песенку.       Сандору пять лет, и он всего лишь маленький мальчик на руках сестры, которая тихо напевает ему. ***       Прошло две недели, затем еще две и еще, и Клиган окреп достаточно, чтобы передвигаться вокруг своей маленькой кельи и между другими зданиями обители. Он с трудом держался на непослушных ногах, бледное лицо было покрыто потом, и все же он мог ходить. Теперь он носил робу послушника – только ради удобства. Сандор не мог вытерпеть, когда грубая ткань бриджей раздражала едва зажившую рану на бедре. Поэтому большую часть времени он проводил, сидя за маленьким столиком у окна, чтобы не лежать в постели. Часто мужчина смотрел на небо, изредка голубое и высокое, но обычно серое и низкое перед дождем, в то время как осень продолжала свое неумолимое наступление на юг. Почти голые ветви деревьев склонялись под порывами промозглого ветра, и только отдельные листья все еще держались на некоторых из них, тянувшихся к свинцовому небу точно костлявые темные руки.       Сандор хмуро рассматривал их и все чаще ловил себя на том, что его голова занята раздумьями, сожалениями, планами, но сильнее всего было желание получить то, на что он не имел права. Эта круговерть мыслей приводила его в такое смятение, что он страстно хотел напиться до чертиков и ни о чем не думать. Ему представлялось, как под покровом темноты он проберется в винокурню и украдет бочонок крепкого вина, меда или эля – все, в чем Старший брат его ограничивал. Но он никогда не шел дальше планов и проклинал свое ранение, которое сделало его ноги неспособными понести даже малейшую тяжесть, включая и собственное тело. Тогда Пес громко клялся самому себе в тишине комнаты: «Завтра. Я сделаю это завтра». Но завтра приходило и уходило, а он не ходил дальше бани раз в несколько дней – эта короткая прогулка была ему по силам.       Молчаливый брат приносил Сандору большую часть еды, опорожнял его ночной горшок, менял белье и одежду на чистые, снабжал его книгами для чтения и вовремя менял тростник на полу, чтобы воздух в келье оставался свежим. Как-то утром он принес вазу с поздними лилиями, чьи красные цветы покачивались на длинных зеленых стеблях. Брат едва успел поставить ее на стол, как Пес схватил вазу и со всего маху швырнул ее в дальнюю стену, где она разлетелась на тысячу осколков. Больше ему цветов не приносили.       Как всегда, он проснулся под звон колоколов и пение гимнов, зная, что сегодня Старший брат прервет свое обычное молчание, чтобы разделить с ним трапезу, как он делал раз в три дня. Сандор не знал, зачем Старший брат утруждает себя этим – сам он как правило сидел в упорном молчании, свирепо уставившись на человека напротив, и их разговоры были почти всегда односторонними. Он не много имел сказать, и еще меньшим хотел делиться, но все же в глубине души одобрял настойчивость брата. Сандор ненавидел трусов и тех, кто сдается, вместо того, чтобы дать сдачи. А истинная твердость воли встречается редко и всегда заслуживает уважения. - Тебе стоит задуматься о том, чтобы присоединиться к нам в молитвах, раз теперь ты лучше держишься на ногах, - начал отшельник. - Не нужны мне боги – фыркнул Пес. - Нам всем нужно божественное руководство – некоторым даже больше, чем остальным.       Ответом Старшему Брату был спокойный взгляд. - Ты думаешь, что знаешь меня? Все, что мне нужно – это сильное тело и острый клинок. - Сейчас, в это прекрасное утро, у тебя нет ни того, ни другого – точно подметил Старший брат очевидное. - Да пошел ты, - Сандор шевельнулся. - Сегодня я сильнее, чем был вчера, а завтра буду сильнее, чем сегодня. И оружие у меня было бы, и броня – если бы тебе не взбрело в голову закопать их в землю. - Ты отлично знаешь, зачем это было нужно. - Да, знаю. А еще я знаю, что где-то на острове есть оружейная. Можешь сколько угодно проповедовать божественные добродетели и болтать о благих путях, но один из этих Семерых богов – Воин. И вы будете идиотами, не имея среди себя ни одного вооруженного человека, вода тут у вас кругом или нет. Ты должен мне то, что забрал у меня. - Я спас тебе жизнь. Думаю, мы квиты.       Какое-то время продолжалась борьба взглядов – злой взгляд Сандора против сардонического выражения в глазах Старшего брата, пока Клиган не закончил свою трапезу добрым глотком сидра. - На берегу Трезубца ты сказал мне, что хочешь стать лучше, чем ты есть, – продолжил брат. – Это в твоих силах. Но сперва прежний ты должен умереть. Так кто ты теперь, брат?       Пес не помнил, чтобы кто-нибудь говорил ему подобное и с трудом пытался найти слова для ответа. Потерпев неудачу, он сделал вид, что не заметил сказанного и продолжил гнуть свою линию: - Ты будешь рад тому, что я умею, когда очередная банда приплывет сюда за легкой добычей.       Старший брат откинул голову назад и громко расхохотался. - Ты думаешь, ты один здесь владеешь мечом? Или ты единственный, кто получал удовольствие, убивая других? Боги, да я столько мог бы рассказать тебе! Мужчины, женщины, – его взгляд резанул по лицу Сандора, – дети. Дети, вот кто преследует меня по ночам, является мне во сне, крича. О них я думаю, когда опускаюсь на колени и прошу прощения у Семерых. Так кто из них преследует тебя? «Только одна» - подумал Сандор, но не произнес ни слова – «Я не лишал ее жизни, но уничтожил последнюю каплю доверия, которое она могла иметь ко мне, и оставил ее без защиты. А теперь она потеряна для меня». - Меня заботит не твое умение убивать, - снова заговорил отшельник. - Миру всегда были нужны такие, как ты, чтобы поддерживать порядок, и Воин благосклонен к солдатам и людям, носящим оружие. Меня беспокоит та ярость, которую ты носишь в себе, и цена, которую твоя душа платит за это. Если источник этой ярости исчезнет, что останется? Каким человеком ты будешь? - Пожалуй, я буду человеком, не имеющим брата, человеком, который убил того, кто однажды причинил ему страдания, - и порадуюсь этому. Но я не буду тем, кто прячется за робами и обетами, это уж точно. - Так ты говоришь сейчас. Но ты не знаешь, что будет, когда придет время для дела. - Если ты пытаешься сказать мне что-то, то скажи прямо, – Клиган закрыл глаза и откинулся назад, опершись о стену. – Меня достали твои вопросы, старик. - Боюсь, наш разговор только начинается. Сандор, у меня есть вести из Королевской гавани, – одно выражение, с которым были произнесены эти слова, заставили того, к кому обращался Старший брат, раскрыть глаза и выпрямиться. – Вести о твоем брате.