Восемнадцатый этаж

КУДА Я ДЕЛА ПРЕЖНЮЮ ЖИЗНЬ       - Ты выглядишь какой-то задумчивой, - с опаской проговорила Катя, прикрывая за собой дверь.       Я загадочно ухмыльнулась, прислонилась к стене коридора. Совсем недавно я самостоятельно покрыла ее обоями - нежно-зелеными, как салатовый лист, с замысловатым извилистым рисунком. От них все еще пахло специальным клеем, а самый-самый краешек угла отклеился: я никогда не была тем, кто умеет хорошо сделать ремонт. Над фотографией, стоящей на икеевском комоде, висела икеевская же картина, аляпистая и пятнистая, напоминающая праздничный салют. Дождь вокруг стен квартиры звуками напоминал шелест библейских книг. Екатерина тряхнула рыжеватыми волосами, достающими до лопаток, протянула мне испещренный точками воды зонт и сняла едва влажную куртку. Роман, аккуратно поставив поношенные кроссовки у маленького шершавого коврика, пригладил взъерошенные волосы и улыбнулся. В его руках скрипнула прозрачная упаковка с кукольно-сладким тортом внутри. Его взгляд ласково огладил мои плечи.       - Она всё последнее время такая, - низкий стрекочущий голос заставил Катю скромно улыбнуться и поправить очки.       1 июля, окончание неприятной, как писк комара, сессии.       Я пропустила их на кухню, закрывая входную дверь на щеколду и проходя следом. Новые обои на ощупь были приятными - будто гладишь какую-нибудь ровную, как шёлк, ткань. Стол, предусмотрительно накрытый простой белой скатертью, был пуст - в его середине стояла только обшарпанная, контрастирующая с окружающей новизной, сахарница и заварочный чайник. Екатерина смело уселась на ближайший стул, оценивающе оглядела кухонный гарнитур, что-то сказала и засмеялась - она старше меня на несколько лет. Роман, скромно мнущийся у свободного стула и не решающийся сесть без предложения, окинул её скептическим взглядом. Рома и Катя постоянно ходят вместе. Их дружба началась с того, что он, топча подошвами сандалий землю во дворе детского сада, высыпал ей за шкирку целый совок песка. Она завизжала, мотая головой и заставляя тонкие рыжие пряди выбиваться из тоненьких детских косичек. Катя отмахнулась от жужжащих вокруг ушей воспоминаний и вскинула голову, смотря на меня. Роман разумно промолчал, напрягая сильные руки и раскрывая упаковку из-под торта.       - С каких пор ты отращиваешь? - она вытянула руку в попытке ухватить тонкими бизнесменскими пальцами одну из песочных прядей волос.       Я удержалась от желания так же вскинуть голову и попытаться разглядеть что-то сквозь крышу.       - С таких, с каких захотела, - улыбнулась краешками губ и поторопилась поставить чайник.       Я не отращивала их довольно давно, подумалось мне. Они отрасли ненамного - едва ли опускались до плеч, щекотали шею, когда я наклоняла голову, а по утрам топорщились на затылке, словно перья. До безумия мешались мне, ведь их не забрать хотя бы мало-мальски приличный хвост и не заколоть невидимками.       Торт был красивый - яркий, цветастый, с глазурью и кремом на самой макушке. Приторно-сладкие розовые и голубые лепестки складывались в причудливые цветы как оригами. Роман задумчиво смотрел на него, попивая чай без сахара и, верно, думал, что съел бы хотя бы кусочек, если бы ему невзначай бросили: "Налетай". Его отец, обыкновенный трудяга с хмурым и красным лицом, всегда поднимал брови и спрашивал сам себя, в кого же его сын такой правильный? В его покойную мать-наркоманку или же в своего отца-алкоголика? Екатерина не выдержала первая - её светло-серые глаза простодушно моргнули под стеклами очков, она потянула руку к сладости, и Роман, почуявший невидимое разрешение, улыбнулся и вытянул свою ладонь туда же. Взглянул на меня, и от его заботливого легкого взгляда у меня кротко замурлыкало сердце.       - Не переживай, тебе идут длинные волосы.       Обе мои щеки будто облепили пощечиной - я почувствовала на них жар и бледно-красный цвет.       - Отрастишь еще длиннее - и смотри, станешь красивой, прям как я, - участливо усмехнулась Катя, допивая чай двумя глотками и приподнимаясь, чтобы налить еще одну кружку. Как лучшей подруге, ей было позволено всё - даже самообслуживание. Своею спиной я почувствовала тепло, исходящее от ее тела и от темно-синего тонкого свитера с полярным медведем на передней стороне. Роман дожевал и посмотрел сначала на нее, а потом на меня. Его улыбки всегда хотелось дотронуться, почувствовать её тепло подушечками пальцев, а потом одернуть руку в слепом восхищении.       - У неё просто крыша от работы поехала, Свет.       Я неопределенно пожала плечами. Дождь стучал в окно - просил пустить погреться. Я слепо моргнула, не обращая внимания на его шорох и взглянула на потолок. В который раз решила, никогда не уеду из этого дома, потому что здесь есть восемнадцатый этаж.       После недели внезапно степных и душещипательно тёплых дней небо снова заволокли клубы сероватого дыма туч. Засучив рукава домашней водолазки и испачкав руки в липком клее для обоев, я сочувственно фыркала, глядя за муть окна. Глазам нет-нет да было нужно соскользнуть куда-то наверх, будто вдруг смещалась сама линия моего горизонта и я могла смотреть только выше. Обои не клеились. Я смотрела, как с Его непослушных темных кудрей стекала вода: маленькая капля-росинка очерчивала ровно прорисованную линию волос, вздрагивала и, сверкая, срывалась вниз - он смотрел; я выдыхала. Сердце натирали чувства, названий которых я не придумала. «Снова дождь» - улыбался он тонкими бесцветными губами и я улыбалась в ответ, пропуская его внутрь. К его улыбке прикасаться не хотелось, ведь я знала, что не дотянусь и что наблюдать за ней намного приятнее. Иногда я путала его с волшебством - почесывая шею, Он скучающе наблюдал, как я пыхчу и пытаюсь наклеить обои ровно. Один лист светло-зеленой бумаги не хотел ровно стыковаться с предыдущим, я обреченно ругалась сквозь стиснутые зубы и краснела. Когда я вдруг срывалась и хотела что-то произнести, сердце лишалось голоса, к щекам вновь липло смущение, и в такие моменты мне чуть ли не впервые хотелось выскочить под дождь. Уверена, от моего раскаленного лица повалил бы мутный пар. У него было что-то от ивового пруда - такое свежее, спокойное и неподвижное.       Он мешал думать и мешал не думать. * * *       - В чем резон приносить ей огромный торт, - угрюмо проворчала Катя, поправляя очки, - Если нам достанется его жалкая одна десятая?       - Ты не можешь не привередничать? - упрекающе посмотрел на нее Роман.       Катя дружелюбно улыбнулась и открыла было рот чтобы ответить. Дверцы лифта захлопнулись еще до того, как с ее губ слетел хотя бы один звук.        Я садресовала ироничную улыбку пустому подъезду. Послышался тонкий лязг спускающейся вниз лифтовой кабинки - он царапал стены, заодно охватывая мой слух. На пару мгновений исчезнув в соломенном запахе квартиры, я вернулась, сжимая в руках почти новенькую бело-синюю пачку сигарет. Я беру сигарету в рот нечасто, и мне совершенно не нравится табачный дым, он давит на тонкие ребра и бурлит в легких, словно раскаленная магма. Я бы с радостью бросила, но никак не доводилось испытать на прочность свою силу воли, я ведь даже не знаю, есть ли она у меня. Право, бросить курить очень сложно. У моего шоколадного дома есть общий балкон. Он серый и просторный, хотя ливень сегодня с треском задевал железные перила под неведомым мне углом. Прикрыв ладонью зажигалку, чиркнула ею, и мои глаза на секунду обожглись от ярко вспыхнувшего огонька. От сигарет я не получала никакого удовольствия, равно как и неприязни; выкуривать их, нечасто одну за другой, было просто невыносимой привычкой, прочно вдавливающей в стену. От их противного запаха в горле мне хотелось больше дышать грозой.       Задумчиво оглядев соседние дома с непогасшим светом внутри окон, я медленно выдохнула первую струю дыма.       - Прекращай курить.       Из меня выбросило душу Его колокольным голосом.       Я дернулась, выронила сигарету и испуганно вытаращилась на него. Он стоял, небрежно придерживая обшарпанную дверь, ведущую на лестничную площадку. Первые мгновенья он спутался с туманом - настолько расплывчатыми и нежными казались его контуры, словно Он был только вписан в это место. Навскидку нарисован, набросан, недописан. Ливневый воздух целовал его скулы, краткие взрывы ветра почему-то всё-таки не задевали его невероятные темно-красные кудри. Ноги твёрдо, но невесомо стояли на сером бетоне. Я тяжело дышала: если бы могла, то протестующе схватила бы свое сердце и упрекающе шикнула бы на него: «Умолкни!». Он чуть удивленно поднял брови и опустил руку, отчего дверь захлопнулась с негромким стуком. Выпавшая сигарета даже не дымилась - слилась с полом, полностью промокнув.       - Вот блин, - я смущенно вытянула из маленькой пачки еще одну сигарету и подпалила её конец, - Ты вообще откуда тут?       - Хотел показать тебе кое-что, - неопределенно замялся он. Левая рука застыла на уровне кармана темных джинсов.       - Да ладно?       Его рука дрогнула, медленно залезла в карман и вытянула оттуда тоненькую маленькую темно-коричневую книжечку, напоминающую блокнот.       - Посмотри, - я несмело взяла ее в руки и задумчиво уставилась в золотистые буквы на обложке, а потом подняла на него песочный и полный удивления взгляд. Он смотрел на меня выжидающе, - Это паспорт, - спокойно прикрыл глаза. - Новый паспорт.       «Российская Федерация» - дрожат перед глазами некрупные позолоченные буквы. Куда крупнее дребезжит под ярким двуглавым орлом огромное слово «ПАСПОРТ». Он на ощупь приятный - теплый, чуть-чуть шершавый, как фреска или мозаика. Новенький, и я уверена, что если я открою его на середине и вдохну его воздух, то почувствую какой-то особенный запах - запах бумаги? букв? нового паспорта? На первой страничке видна его фотография, обычная, как и на прежнем СССРовском паспорте, разве что цветная: очень странно, но там он почти как живой, а его взгляд двоично смотрит на меня взросло. Взгляд вырывает слова одни за другим: «Андреев Евгений Михайлович», а чуть ниже дата рождения: «09.06.1999 г.». С моей усмешкой из меня вылетел весь горячий воздух.       - Значит, теперь ты у нас Евгений? - засмеялась я. Он застенчиво повел головой. - А как ты сделал паспорт, если... ну... Там же много чего нужно, да? Я хочу сказать...       - У меня есть один человек «оттуда», - равнодушно хмыкнул он, - Он в курсе.       Последние слова зарябили у меня перед глазами, а его голос показался особенно ярким и горьким, как рябина. Я разозлилась на него - за то, что он вскрывает все свои козыри перед другими людьми - и на себя. За то, что разозлилась вообще. Я хмуро взглянула на него и закусила губу. Внезапно захотелось, чтобы Он понял: нельзя быть "чьим-то" другим в то время, как он "мой". Сердце дернулось, зарыпалось, словно возжелав вырваться наружу. Он задумчиво смотрел на меня, словно что-то искал, никак не мог найти и успокаивался. Я оглядела его тихие добрые глаза, а мои собственные губы дрогнули, сжались. «Ну же смутись!» - застыло на них тонкой корочкой, по которой только проведи пальцем - и содрёшь.       - Ясненько... Да, здорово, - вернула паспорт Ему и затянулась сигаретой, взглянула на его непроницаемый взгляд и ухмыльнулась. - Хочешь тоже?       Он задержал глаза на дымящейся сигарете и поджал губы.       - Мне нечем вдыхать, - флегматично протянул он, скептически отводя взгляд и будто бы говоря: «Я повторяю уже какой раз». Я закашлялась острым дымом, он проник в бронхи тысячью ржавых игл.       - Да, прости. Постоянно забываю... Прости, - извинилась еще раз и замерла, ожидая его ровных слов.       - Всё хорошо. Даже если бы мог, не дышал бы, - едва показывая отвращение, он вежливо, но презрительно скривил брови. Я подумала, что даже такие неприятные эмоции он умеет выражать в какой-то неожиданно приятной форме. - Тебе лучше бросить.       Кости руки замерли, покусанный кончик сигареты застыл в сантиметре от моих губ; я обреченно взглянула на Него, а потом опустила руку. Сигарета, все еще сжатая в пальцах, зависла над пропастью, но я не отпустила ее, продолжила сжимать в руке. И всё смотрела на него, и смотрела, и смотрела, и мне казалось, что нет ничего проще и изящней каллиграфии линий его лица, такого штампованного и такого обычного. В тот момент мне с чего-то вдруг подумалось, что этот разговор получится недолгим - вот-вот, и невесомая тонкая нить, натянутая между нашими губами, лопнет. Он ждал, чуточку прищурившись неизвестно от чего. Я дернулась. Ранее влажный и холодный воздух нещадно жег лицо с еще большим азартом, чем солнце. Я подумала, что мне срочно нужно курить, затянулась и снова поморщилась от остроты табачного дыма.       Он переводит росистый взгляд с сигареты на меня и хмурится еще сильнее.       - Ну я же просил... - равнодушным голосом.       - Заботишься обо мне, что ли? - немного растеряно спросила я, стеснительно наблюдая, как подрагивают мои пальцы.       Сначала он пожал плечами - внутри меня что-то зажурчало, затребовало, всколыхнулось -, а потом определенно помотал головой. Церковный звон его голоса заглушил шелест дождя.       - Нет.       - Поня-я-тно... - я мягко улыбнулась, пытаясь выдать свои невзначай вылетевшие слова за шутку.       Отвела взгляд, направляя его на седеющие вдалеке дома и небольшую березовую рощу. Было понятно: я словно перенасытилась воздухом, всклубились какие-то неизвестные чувства, которые нужно было выразить какими-то неизвестными словами. На веки глаз безустанно давило небо со всеми его облаками, тучами, дождём, со всей его бесконечностью - давило. Я подумала, что сейчас на моих плечах лежали все звезды и планеты, потому что так тяжело быть не должно. У него был ясный взгляд, направленный вперед, заманивая в себя все яркие краски, которых, впрочем-то, и так не наберешься. Резкий порыв ветра окончательно потушил недокуренную сигарету, а его локоны не затронул - будто они были вылиты из металла или высечены из тёмной яшмы. Мне вдруг захотелось прикоснуться и проверить - а вдруг правда? «Почему, - спросила саму себя, - Я замечаю это только сейчас?». Мне вдруг стало что-то понятно. Он не смотрел на меня, от этого было намного легче наблюдать за ним. И он не дышал: это было завораживающе, глядеть и не видеть, как воздух небольшими порциями проникает в чужие лёгкие. Встряхнула головой и снова подумала, а естественно ли это? Мне вспомнился голос: обычный и просто невыносимо земной.       Я забыла, когда моё сердце стало дышать Его словами.       - Я люблю тебя.       Он плавно повернул голову в мою сторону, а я застыла, как послушный манекен. Мои кости вдруг стали раскаленным золотом, воздух - кислой и ядовитой ртутью, сердца я не чувствовала, уж больно сильно то колотилось. Я сказала то, что должна была, и тут же подумала, что сейчас он почувствует себя виноватым. Я оглядела его безэмоциональные глаза, а мои собственные губы дрогнули, сжались. «Ну же смутись!» - застыло на них тонкой корочкой:       только проведи пальцем - и содрёшь.       Он отреагировал так, словно это и должно было случиться.       - Ты не должна была этого говорить, - не разрывая зрительного контакта, отступил на шаг назад.       Я хотела расхохотаться и сказать, что это шутка («Шутка, понимаешь? Всего лишь шутка!»), но промолчала, лишь немо приоткрыла рот. Я решила, что сейчас умру.       - У тебя уже есть молодой человек, - продолжил он, на миг застывая на месте, - Ты выбрала его.       У меня прорезался голос.       - Я...       - Извини, - я стояла и смотрела, как он разворачивается, будто призрак, который вот-вот просочится сквозь стену или просто растает в воздухе. Небо давило на меня нещадно, и я почувствовала, что сейчас мне будет больно. Он развернулся и взглянул в мою душу. У его фломастеровых глаз были исцарапанные зрачки, а на синей радужной оболочке индевели светлые крапины. - Я хочу попросить тебя... больше не подниматься на крышу.       Больше не подниматься на крышу - слышу я, хочу закричать, но молчу.       - Извини.       Дверь закрывается за ним с хлопком, а моё тело пробивает крупная дрожь - такая, будто я нырнула с головой в крошеный лед или в воду Атлантического океана. Если бы я знала, как вернуть вылетевшие слова, схватила бы их, изорвала в куски, покрошила так, чтобы от букв осталась только пудра. Возможно, растерянным взглядом я искала именно её - брошенную фразу. Я принимала её правдивость и не принимала её как правду. Я попалась в сеть из воздуха, призналась в любви мистике. Небо навалилось на меня окончательно, сдавило меня и мои чувства - я эмоционально стиснула зубы, сломала все еще зажатую между пальцами сигарету и яростно выбросила её вниз, с восемнадцатого этажа. Не раздумывая, кое-как скомкала всю оставшуюся пачку, будто она - толстый картонный лист, и кинула следом.       Вслед за ней полетела моя оставшаяся жизнь.