Если слишком хотеть тишины

Ханне удалось связаться с дочерью, героически спасшей галактику от предателя-Спектра, только после того, как «Нормандия» наконец-то покинула Цитадель и Туманность Змея. Разумеется, уже было известно, что коммандер Шепард жива и здорова, несмотря на живописуемые журналистами ужасы битвы. Знала об этом Ханна благодаря тем самым журналистам, что, впрочем, вполне логично. В процессе боевых действий в окрестностях Цитадели буи связи были уничтожены кораблями гетов в первую очередь – разумный тактический ход, вылившийся в то, что мать смогла услышать голос дочери только после того, как «Нормандия» прошла через ближайший ретранслятор и попала в зону покрытия сети. Ничего удивительно, что сразу за поздравлением по случаю победы над мятежным Сареном, Ханна задала давно мучивший её вопрос: - Ну так что, между вами уже что-нибудь было? Или так и водишь мальчика за нос? - Было, мам, было. Не волнуйся, - честно призналась дочь. - Да? Правда? И как всё прошло? - Незабываемо, - очередной компромиссный ответ нашелся очень быстро. Шепард его репетировала. Она только недавно осознала, что недооценила Кайдена. Или изначально неправильно поняла? В какой-то мере он превосходил всех бывших одноразовых экспериментальных любовников, претендуя на постоянное место в её сердце и постели. С другой стороны, он оказался намного опаснее: тех, других, можно было без мук совести прогнать за дверь ещё до рассвета. Те заранее заявляли о своих намерениях, точнее, об их отсутствии. Кайден же позволил ей чувствовать себя в безопасности, думать, что это она, Шепард, ведёт ни к чему не обязывающую игру, что она для него – недосягаемый предмет полушутливого обожания, предмет, коснуться которого он вряд ли посмеет. Посмел. Воспользовался редким моментом нерешительности, накатившего бессилия и недовольства собой, вторгся в личное пространство и в личную жизнь именно тогда, когда отказаться от присутствия другого человека рядом стало уже физически невозможным. Кайден не умел поддерживать отдельного живого человека – только абстрактную истину, закон, устав. Ему нужно было продиктовать слова утешения, чтобы тот, как попугай, повторил их, временами всё равно срываясь на невнятные упрёки. Кайден своим присутствием оттеснил всех, кто мог оказаться рядом и сказать более правильные, нужные в тот момент слова, не салютовать, не возмущаться впустую, а просто подставить плечо. Вакариан или Рекс и те бы справились лучше. Но нет. Там, возле шкафчиков на второй палубе, к ней, увы, подошёл именно Кайден. И принёс с собой только ещё больше растерянности и огорчения. Сделал так, что усталая, надломленная Шепард, всё ещё пытаясь казаться сильной хотя бы даже ради него, уже буквально цеплялась за Кайдена: хоть бы что-то осталось стабильным, хоть бы кто-то был рядом, кто-то, кто по-прежнему знает, чем отличается чёрное от белого. Хоть бы кто-нибудь обнимал и шептал на ухо ласковые нелепости. Хоть бы на минуту исчез с глаз долой весь этот грёбаный мир с его вечными неразрешимыми проблемами! Но миру никогда не было дела до того, как себя чувствует Шепард. Её минутная человеческая слабость – не повод событиям остановиться и подождать подходящего момента. Может, и к лучшему: иначе Шепард на волне отчаяния, самоедства и стыдливой благодарности, возможно, всё же поцеловала бы Кайдена - сама. Но этого не случилось. Когда ситуация немного наладилась, и их угнанный корабль уже направлялся на Илос, Кайден всё же пришёл в её каюту. Как ему удавалось быть одновременно заискивающим и осуждающим, демонстрировать преданность и критиковать, для Шепард, несмотря на её развитые дипломатические способности, оставалось загадкой. Он смотрел, как верный щенок, нежно, ласково, и голос был такой бархатный, с хрипотцой, и слова такие правильные, благородные, искренние… Но при этом Шепард ощущала себя всё более виноватой. Будь она хоть десять раз Спектром, но уже нарушено слишком много правил и законов, слишком многое поставлено на карту, и всегда, всегда остаётся реальный шанс, что она где-то просчиталась, преувеличила там, недосмотрела тут… Боже, она всего лишь человек! Не железная леди, что бы там ни воображали окружающие. У неё есть чувства, которые не так уж трудно ранить, её тело, как и у всех, испытывает боль и усталость, а мозг не совершенный квантовый компьютер, а всего лишь комок чистой органики. Имела ли она право брать на себя так много? Не перешла ли грань между борьбой за спасение галактики и грубым беззаконием? - Если бы я не верил, что ты поступаешь правильно, меня бы тут не было, - сказал он. И от этого признания – тёплого, казалось бы, но до дрожи неприятного – Шепард стало только хуже. По какой-то нелепой причине она безусловно верила, что Кайден был бы здесь, даже не одобряя её действий целиком, остался бы ради неё самой, ради их… дружбы или как иначе это можно назвать? Душевной связи? Понимания? Взаимной привязанности? А было ли между ними всё это? Да, Шепард согласилась на близость. Хуже того, ей едва ли не пришлось уговаривать Кайдена не уходить: тот продолжал колебаться и ломать комедию, но остаться в одиночестве в полутёмной капитанской каюте и изводить себя мыслями, укорять, испытывать невыносимую неуверенность, выбивающую почву из-под ног … Это было уж слишком. Пережить полчаса ласк и несколько минут скольжения потных тел друг по другу не такая уж высокая цена, чтобы отвлечься, забыться, вырваться из порочного круга собственных убийственно мрачных мыслей. Отдаться? Ладно, пускай. Лишь бы побыть в чьих-то объятиях. Вообразить, что в них - спокойно. Кайден не ушёл. Остался. Сделал одолжение. Позволил себя уговорить. Это было бы даже унизительно, не будь Шепард занята в тот момент другими проблемами. Вряд ли ей, однако, когда-нибудь удастся забыть об этом. Мысль, от которой она ещё долго будет внутренне содрогаться от стыда и отвращения, проста и лаконична: «Я предлагала себя». И именно это она имела в виду, говоря матери о незабываемых впечатлениях. Впрочем, ничего на самом деле отвратительного не произошло. Никому не удавалось повторить подвиг товарища по тренировкам N7, совершённый в солдатском спальнике, и вызвать у Шепард подлинное отвращение. Но Кайден не сделал и противоположного. Он пытался казаться уверенным. Нет, конечно, взрослый мужчина не мог не знать, что делает и как, но нервозность проявлялась в каждом движении. Долгие предварительные ласки, включающие взаимное раздевание, которые обычно и без того раздражали Шепард, затянулись нестерпимо. Систематичность и планомерность, предсказуемая последовательность, которые импонировали капитану в некоторых мужчинах, здесь отсутствовали полностью. Может, лейтенанта не оставляла мысль об уставе и о рангах, кто знает? Шепард постоянно хотелось выругаться и приказать Кайдену, наконец, расслабиться и думать об Альянсе: он нервничал, чересчур усердствовал и буквально хватался то за одно, то за другое, ничего не доводя до логического завершения. Вот его ладони оглаживают её бока и обнажённые ягодицы. Шепард не успевает проникнуться таким нужным ощущением защищённости, естественным, когда под твоими лопатками – простыни, а над тобой – горячее, тяжёлое мужское тело, но в следующий момент руки уже перемещаются на грудь и пальцы судорожно начинают выкручивать соски. Шепард морщится – эту обязательную часть процедуры она никогда не любила. Но и здесь она не успевает даже намекнуть на своё недовольство – те самые пальцы уже зарываются в её волосы, стаскивают заколку, распуская тугой пучок и попутно выдёргивая несколько прядей. Шепард шипит, не столько от боли, сколько от раздражения – и вот уже губы, до этого безобидно занятые ямочкой между ключицами, запечатывают ей рот, чужой язык упрямо тыкается между зубами. Эту часть Шепард тоже не любит. То, что большинству кажется эротичным, для неё – негигиеничный обмен слюной. Может, когда-то в древности глубокие поцелуи служили способом без лишних слов узнать, чем питается твой партнёр и как обстоят дела с гигиеной полости рта? В любом случае, Шепард совершенно не интересно знать, что кушали её любовники на ужин и хватило ли у них воспитанности почистить зубы, прежде чем, например, приударить за девушкой на танцполе. Да, она узнала, что у Кайдена воспитанности, к счастью, хватило. Но без этой информации вполне можно было прожить. Тем временем руки бросили массировать кожу её затылка и снова, без всяких промежуточных остановок, потянулись ниже, к внутренней стороне бёдер. Щекотно, но вполне терпимо. Потом, по мнению Кайдена, его губы и язык понадобились где-то ещё. Наконец-то ближе к делу! Поцелуй прервался, оставив мятный привкус пасты. Секундой позже темноволосая голова секунд на десять нырнула между её бёдрами. Язык несколько раз прошёлся вверх-вниз, задержался у самого входа… и убрался восвояси. Десять секунд, серьёзно? Если бы Кайден так не нервничал и не дёргался, Шепард посчитала бы, что ему просто противно. Зато она получила мокрый и очень звонкий поцелуй под коленкой. Кайден продолжал такую бессистемную деятельность ещё некоторое время, но когда снова попытался прильнуть к её губам, всё, что Шепард смогла сделать, чтобы облегчить им обоим жизнь, это ладонями повернуть его голову и шепнуть в подставленное ухо: - Ну давай же, возьми меня! Кайден послушно выполнил распоряжение. Честно проработал положенное время. Шепард, давно наученная не быть бревном, сыграла свою партию с закрытыми глазами. Нет, ей нравился Кайден: лёгкий загар, густые иссиня-чёрные волосы, мягкое доброе лицо, тёплый взгляд. Но в этот момент он смотрелся глупо: с испариной на лбу, с мучительно-сосредоточенным выражением, хмурый, с приоткрытым ртом… Нет. Обидеть мужчину смешком в тот момент, когда он так самозабвенно трудится над тобой – это жестокость. Чтобы получить разрядку, ей всё же пришлось опрокинуть Кайдена на спину, оседлать его бёдра и самой довести работу до конца – в нужном темпе, под нужным углом. Всё получилось отлично. Она пережила процедуру, достигла пика удовольствия и, главное, не рассмеялась, слушая его сопение, короткие судорожные вздохи-всхлипы и, наверное, очень сексуальные, по мнению мужчин, признания, произнесённые хрипло и щекотно на ухо: «ты моя сладкая», «так бы и съел», «такая тесная», «сочная, как персик», «твои грудки такие мягкие»… Да, всё прошло удачно. За исключением того факта, что Шепард по-прежнему считает вибратор гораздо более эффективным средством избавиться от напряжения. С другой стороны, ни одна механическая игрушка не могла так успешно отвлечь от тяжёлых размышлений, самокопания и самообвинений. И только живой человек мог всё-таки в самом конце обнять – и наконец-то заткнуться. Шепард заплатила положенную цену, ту же, что со всеми, ту, которую надеялась не платить хотя бы с Кайденом, с человеком, которого считала просто другом, флирт с которым казался забавной игрой, романтический интерес которого выглядел не слишком удачной шутливой имитацией. Пришлось платить, но всё-таки она получила такое нужное время покоя и тишины, время в его руках сразу после. Время, когда она даже на какую-то секунду подумала, что, возможно, могла бы привыкнуть к такому раскладу. Что, возможно, в конце всё окупается такой вот безмятежной тишиной, когда тело становится тяжёлым от усталости, мысли замирают, и в целом мире остаются только они двое, молчаливые, удовлетворённые, укрытые тонкой влажной простынёй от того безумия, что ждёт впереди. Но момент прошёл. Мир никогда не замирал, ожидая, пока Шепард рассортирует своих тараканов по коробочкам. Миру не терпелось поскорее получить свою дозу экшена.