Римский Рыцарь.

180 год нашей эры, зима, Германия. Максимус стоял на пологом склоне и вглядывался в туманные дали германских лесов. Ему вспоминался родной дом, залитое солнцем поле пшеницы, сверкающей под его лучами, белые облака, скользящие по небесному своду, словно стая лебедей. По утрам пение жаворонков и трели соловьёв будят ото сна, а воздух благоухает и одурманивает морозной свежестью и ароматом жасмина. Дом… А где он?... Что делает в этот час Валерия?... Не слишком ли шалит Овидий?... Максимус тяжело вздохнул. Уже два года он не видел свою семью. Его тянуло домой, ежечасно и ежеминутно думал он о своих родных, и от этого только сильнее ощущал горечь разлуки с ними. Маленькая яркая птичка села на ветку куста рядом с ним и с любопытством посмотрела на Максимуса. Он улыбнулся ей. Может быть, эта пичужка прилетит и в его края, и передаст жене и сыну, что он любит их и помнит… Птичка легко вспорхнула и улетела прочь. Максимус проводил её взглядом. Вновь на его лице отразилась печаль, после чего оно стало суровым. Пришла пора возвращаться к действительности, пусть и безрадостной. А она такова: римляне под предводительством Марка Аврелия Цезаря ведут войну с племенами варваров за присоединение их земель к Империи. Уже много дней не стихает кровопролитная битва, причём, идёт она с переменным успехом. В последнее время римлянам везёт, но, кто знает, надолго ли эта удача… Максимус отправился осматривать легионы, находившиеся под его командованием. Солдаты при виде своего полководца вставали на одно колено и почтительно кланялись, а их суровые усталые лица освещались неподдельной любовью и преданностью. Максимуса уважали и любили все, кому доводилось служить с ним, от простого легионера до заслуженного, убелённого сединами мудрости и покрытого шрамами битв генерала. Таким отношением к себе мог похвастать далеко не каждый, пусть даже самый опытный и знающий полководец. А причина была проста. В натуре Максимуса беспримерная смелость, храбрость, отвага и железная несгибаемая воля сочетались с благородством души и сердца. Он относился к своим подчинённым, как к родным детям, и боль, тревоги их переживал так, как свои собственные. Максимус всегда находился в самой гуще сражения, плечом к плечу со своими солдатами, он готов был защитить собственной жизнью любого, кому грозила опасность или гибель. Он никогда не думал о себе, в первую очередь, мысли его были о тех, кто по воле Судьбы оказался с ним в одной упряжке. Подойдя к своему помощнику, высокому худощавому фригийцу лет пятидесяти, Максимус спросил: - Как настроение солдат, Квинт? - Все готовы ринуться в бой хоть сейчас. - Прекрасно. Клавдий ещё не вернулся? - Нет. Взгляд Максимуса стал тревожным: - Почему он так задержался? Клавдий уехал ещё два часа назад вести переговоры с неприятелем. Что же могло случиться? - Не волнуйся раньше времени, Максимус, - поспешил успокоить его Квинт, - Он скоро приедет и привезёт нам их ответ. - Не знаю, что-то подсказывает мне, что переговоры не окончатся ничем. - Я прикажу на всякий случай выдвинуть катапульты вперёд, а то такого расстояния недостаточно. - Достаточно. - А угроза правому флангу? - Допустима. Ты так не считаешь? Округу потряс громкий возглас на чужом языке, после чего римляне увидели лошадь своего гонца, а на ней и самого ездока, правда, обезглавленного, который неизвестно каким чудом держался в седле. Лицо Максимуса помрачнело: - Предчувствие меня не обмануло. Они сказали: «Нет». - О! – воскликнул Квинт, в ужасе попятившись назад, - Они отрубили ему голову! - На то они и варвары, - спокойно ответил Максимус. Из леса на дальний пригорок выбежал представитель вражеского лагеря и что-то прокричал, подняв вверх окровавленный топор, затем швырнул голову Клавдия в сторону войск Цезаря. - Прикажи лучникам приготовиться. По моему сигналу нужно будет зажечь стрелы и пустить их в стан неприятеля. Катапульты готовы? - Да. - Отлично! – Максимус наклонился и, зачерпнув ладонью горсть чёрной, словно смола, земли, растёр её в ладонях и вдохнул терпкий пряный аромат. Он поступал так всегда, когда дело пахло жареным, вот как сейчас. Затем сел на своего коня, которого подвёл ему оруженосец, расправил складки мехового палия и коротко распорядился, - По моему сигналу устройте им веселье. Сила и Честь! «Сила и Честь!» - любимое его присловье. - Сила и Честь! – ответил Квинт, прижав руку к сердцу, передавая эти слова находившемуся рядом воину, тот – другому, и очень скоро вся римская армия единым гласом произносила девиз своего великого полководца. Максимус направился в небольшой перелесок, где стояли остальные части. Он считал своим долгом подбодрить солдат, сказать им несколько добрых слов, настроить их на победу. За ним бежал его верный товарищ и участник не одного сражения – пёс по кличке Кристас. Остановившись перед шеренгой конных воинов, Максимус окинул их взглядом, в котором отразилась гордость. Он гордился ими и тем, что ему оказана великая честь командовать столь славными сынами Рима! - Братья! – его низкий рокочущий голос, напоминавший шум океанского прибоя, разнёсся по всему перелеску, - Через три недели я буду собирать свой виноград. Подумайте о том, где будете вы? Если, вдруг, окажетесь одни посреди цветущего луга, обжигаемые солнцем, - ничего не бойтесь, ибо вы уже в Элизии и мертвы. По шеренге прокатился дружный хохот. Максимус улыбнулся, но тотчас же вновь стал серьёзен: - О ваших подвигах сложат легенды. Рим должен победить в этой войне, и он выиграет, потому что у него есть такие защитники, как вы. Удачи вам, друзья, сегодня она понадобится, как никогда прежде! – закончив речь, он отцепил свой шлем, прикреплённый сбоку к луке седла, надел его на голову, выхватил из ножен меч, поднял его вверх и крикнул: - Вперёд! И тут началось невообразимое. Отовсюду посыпался шквал стрел, зажжённые катапультные снаряды, пролетая, издавали невероятный грохот, то тут, то там вспыхивал огонь и слышались крики. Обе враждующих стороны сошлись вместе для решающей схватки, смертельной и безжалостной. Земля дрожала, всё вокруг шипело, охваченное пламенем, из-за удушающего дыма невозможно было ничего разглядеть дальше одной мили. Максимус на коне врезался в самую гущу сражения, словно Зевс – Громовержец, на полном скаку срубая головы врагам и раскраивая их тела, как портной кроит одежду. Несколько не рассчитав собственных сил, он слишком резко замахнулся, и остриё его меча застряло в сосновой коре. К седлу Максимуса был приторочен ещё один меч. Выхватив его, он продолжал биться, пока варвар не швырнул прямо под ноги его лошади свой щит. Перелетев через голову споткнувшегося животного, Максимус тяжело рухнул на землю. Падение ненадолго оглушило его, но всё же, невзирая на это, он смог подняться на ноги. И вовремя, ибо враг уже занёс над его собственной головой свой клинок, намереваясь поразить. Максимусу удалось отбить удар своим мечом, который он даже при падении не выпустил из рук, но он не смог удержаться на ногах в скользкой грязной жиже, в которую превратила мягкую лесную почву вчерашняя оттепель, и вновь упал, пронзив перед тем своего противника. Ещё один варвар, увидев гибель товарища, с диким криком подлетел к нашему герою, намереваясь снести ему голову тяжёлой секирой, но был повержен одним из легионеров Максимуса, подоспевшим на выручку своему предводителю. Битва была ужасной. Звон оружия разносился очень далеко, на много миль от места самого сражения. Повсюду лилась кровь, крики и стоны раненых и умирающих перекрывали грохот боя и всеобщий гвалт. Те, кто оказался в эти минуты рядом с Максимусом, не верили собственным глазам. Обычно спокойный, сейчас он был бледен. С широко раскрытыми глазами, полными ярости и огня, он стал страшен, как смерть, и враги в ужасе пятились от него, думая, что так, должно быть, и выглядит смерть на самом деле. Повалил густой снег, благодаря которому кровавое побоище перестало быть таким пугающим, каким было ещё пять минут назад. Наткнувшись на кого-то спиной, Максимус круто развернулся, вознамерившись убить неизвестного, но увидел одного из своих легионеров, с неподдельным страхом взиравшего на него, и, улыбнувшись, сказал: - Ты, как всегда, вовремя, Паллий! Несмотря на яростное и жестокое сопротивление варваров, эту битву римляне выиграли. К такому выводу пришёл Максимус, оглядывая взором нагромождения тел поверженных врагов. Подняв вверх меч, он крикнул так, что уши лошадей, уцелевших в сече, испуганно вздрогнули: - Рим победил! Громовое «Ура!» всколыхнуло морозный воздух. Победа была полной и безоговорочной! Марк Аврелий Цезарь, наблюдавший ход сражения с высокого близлежащего холма, закрыл глаза, не в силах совладать с волнением, охватившем всё его существо, затем легонько тронул стременами свою лошадь и вместе со свитой спустился в долину. Ко времени описываемых событий императору минуло уже восемьдесят лет, он чувствовал себя больным и безмерно усталым. Шутка ли, полвека править таким колоссом, как Римская Империя! И всё же, невзирая на слабость, он пожелал лично чествовать славных победителей. К Максимусу постепенно вернулось его всегдашнее спокойствие. И лишь тяжёлое неровное дыхание говорило о его душевном состоянии совсем недавно. Подойдя к тому дереву, где во время боя застрял его меч, Максимус выдернул его, задумчиво оглядел лезвие. Крепкая сталь выдержала удар и даже не погнулась. Этот клинок подарил ему сам император во время кампании против гуннов, и Максимус дорожил им, как Святыней. - Ты ещё раз доказал, какой ты воин, - прозвучал за спиной голос Марка Аврелия. Обернувшись, Максимус поклонился императору и почтительно промолвил: - Повелитель, мы всех победили. Больше не с кем драться. - Всегда найдёшь, с кем драться, - заметил Цезарь с грустной улыбкой. Помолчав немного, добавил, - Как мне отблагодарить храбрейшего полководца из всех, когда-либо существовавших в этом мире? Максимус прямо посмотрел императору в глаза и прерывающимся от волнения голосом ответил: - Отпустите меня домой. Цезарь улыбнулся: - А – а, дом… Хорошо, когда у тебя есть дом! А в это время по направлению к римскому лагерю ехала богато убранная повозка, сопровождаемая целым отрядом конной и пешей стражи. В этой повозке находились два человека. Поскольку они сыграют немалую роль в нашем повествовании, остановимся на этих людях подробнее. Молодая женщина лет тридцати пяти возлежала на кушетке. На ней был палий, отороченный собольим мехом. Тёмно-русые кольца волос скрепляли золотые обручи. В руках она держала ветку вереска и нервно теребила листья длинными тонкими пальцами. В больших тёмно-серых глазах застыло выражение скуки. Её спутником был мужчина лет тридцати. Тёмный бархатный плащ живописно подчёркивал его широкоплечую фигуру. Тёмно-русые волосы были тщательно причёсаны и уложены аккуратными волнами. Лицо мужчины являлось довольно привлекательным, даже красивым, лишь две особенности портили его: шрам, наискось рассекавший верхнюю губу, и дикий, какой-то звериный, блеск тёмно-серых глаз, придававший его облику сходство с гиеной. Мужчина, сидя на довольно широком и вместительном ложе напротив своей спутницы, безмолвно созерцал её, видимо, получая от этого немалое наслаждение. - Похоже, он умирает на самом деле, - в некотором раздумье произнёс мужчина, очевидно, продолжая начатый ранее разговор. - Он умирает уже десять лет, - спокойно возразила женщина с грустной улыбкой. - Странно, что ему захотелось увидеть нас обоих. - Может, он соскучился, Коммод? Тот рассмеялся: - Соскучился?! Отец?! Что-то не верится. Я всё-таки думаю, дело в другом. Он должен будет выбрать своего преемника, Луцилла. И он назовёт меня! – Коммод покинул своё место и сел рядом с сестрой на её кушетку, - А когда отец это сделает, первое, что совершу я, - устрою Игры, достойные Цезаря! - А я первым делом приму ванну. За время пути я превратилась неизвестно во что. Немного помолчав, словно что-то обдумывая, Коммод, вдруг, спросил, зорко наблюдая за реакцией сестры на свой вопрос: - Кстати, а ты помнишь Максимуса? При упоминании этого имени Луцилла едва заметно вздрогнула, но тотчас же овладела собой и ответила, стараясь говорить как можно спокойнее и равнодушнее: - Конечно, помню. Мы ведь знакомы с самого детства. Отчаянный был храбрец. - Да. - А почему ты спросил о нём? - Просто так. Я слышал, отец поставил его командовать своими легионами. - Вот уж никогда бы не подумала! – в лёгком удивлении подняв бровь, улыбнулась Луцилла. - Ты же знаешь, отцу всегда были по душе такие люди, как Максимус, - сестра явно уловила горечь, прозвучавшую в словах брата. Повозку сильно тряхнуло, и она остановилась. В дверь постучали. - Господин, приехали, - сообщил слуга, входя внутрь. - Хорошо, - Коммод поднялся и направился к выходу. Снаружи его встретил небольшой отряд римлян в латах, с грязными потными лицами. - Где император? – спросил Коммод одного из них. - На поле битвы, господин, - последовал почтительный ответ, - Его нет в лагере уже девятнадцать дней, и нам ничего о нём неизвестно. Раненые всё время прибывают, но Цезаря среди них нет. - Мою лошадь! – коротко и властно распорядился сын Марка Аврелия. - Да, господин! Говоривший с ним латник отдал приказ императорскому конюшему, присутствовавшему тут же. К Коммоду подвели лошадь. Сев верхом, он повернулся к Луцилле, которая в это мгновение выходила из повозки. Та послала брату воздушный поцелуй и улыбнулась. Коммод ускакал прочь, сопровождаемый несколькими вооружёнными воинами. Остальным было приказано сопровождать дочь императора к месту расположения римских частей. Марк Аврелий взял Максимуса за руку и направился с ним к легионам, приветствовавшим их восторженными криками. - Славят вас, Цезарь. Император улыбнулся: - Тебя, Максимус, и только тебя. Тот повернулся к солдатам и поднял вверх свой меч. Громовое «ура» взорвало холодный зимний воздух. В этот момент на поле боя появился Коммод. От быстрой езды он запыхался и тяжело дышал. Спешившись, бросился к императору с распростёртыми объятиями: - Я опоздал! Опоздал на битву! - Ты опоздал на войну, - ответил Цезарь, обнимая своего сына. - Отец, поздравляю! Я принесу сто быков в жертву в твою честь! Император мягко положил руку Коммоду на плечо: - Побереги их и восславь Максимуса. Он победитель. Комод улыбнулся ему куда более холодно и высокомерно, чем своему отцу. Сын Марка Аврелия с детства ненавидел Максимуса, но скрывал свои чувства, дабы не вызывать недовольства Цезаря, любившего этого человека. - Генерал, ты воистину великий воин! Я славлю тебя и обнимаю, как брата! Мы долго не виделись. Максимус слишком хорошо знал цену этой похвале, но всё же из вежливости поклонился Коммоду. Сын Марка Аврелия подал отцу руку: - Отец, обопрись на меня. Император слегка отстранил его. - Я думаю, мне пора на покой, - сказал он и стал взбираться на свою лошадь, которую подвёл к нему конюший. Максимус поспешил к нему на помощь. Подняв глаза, он увидел, что Цезарь грустно улыбается. - Хватит с меня славы Рима, - загадочно произнёс он. Вечером этого же дня в лагере был устроен пир в честь победы над варварами. Повсюду звучали песни, слышался весёлый смех, сыпались шутки и анекдоты. Впервые за много месяцев у людей появилась возможность немного развлечься и отдохнуть. Максимус зашёл в один из больших шатров, раскинутых по всему лесу. Дела отняли у генерала много времени, и она даже не успел ещё как следует смыть следы недавней битвы. Необходимо было проверить состояние оставшихся в живых бойцов, пересчитать количество оружия, осмотреть лошадей. Да мало ли, что требуется проверить! Ведь под его командованием находится, можно сказать, целая армия, соответственно, за всё в случае каких-нибудь непредвиденных обстоятельств придётся отвечать ему. У входа в шатёр генерала встречали улыбающиеся воины. Они приветствовали своего полководца, поздравляли с победой. Максимус для каждого находил тёплое слово. Сунув руки в медную чашу с водой, стоявшую у входа, генерал смыл кровь, вытер их мягкой тканью, заменявшей полотенце, которую почтительно протянул ему слуга, и направился вглубь шатра, к празднующим. Максимуса окликнули. Обернувшись, он увидел Квинта в компании двух римских сенаторов. Сенаторов этих звали Гай и Фалько, они прибыли сюда по приказу Цезаря. - Квинт, ты всё ещё жив?! – радостно изумился генерал. - Жив пока. Как видишь, у Судьбы есть чувство юмора. - И тебя Судьба любит. Они обнялись. - Что будете делать теперь, генерал? – спросил Максимуса сенатор Фалько. - Вернусь домой к жене, сыну и урожаю. - Максимус – земледелец! С трудом представляю себе это! – вставил Квинт. - Кровь сложнее смыть, чем грязь, Квинт. - Вот он где! – раздался за спиной голос Коммода, - А я-то думаю, куда исчез наш храбрый полководец? – Максимус обернулся и увидел сына императора, направлявшегося к ним с бокалом вина в руках, - Да, кстати, позволь представить тебе сенаторов, прибывших вместе со мною, Максимус. Это Гай и Фалько. Опасайся Гая. Его речи сладки, словно мёд, но однажды утром ты проснёшься и воскликнешь: «Республика! Республика!». - А почему нет? – возразил сенатор Гай, высокий седовласый муж лет пятидесяти с небольшим, - Рим был основан как республика. - И вся власть была у Сената, – улыбнулся Коммод своей улыбкой шакала, - Разумеется, сенатор Гай вовсе не это имел в виду, - поспешил добавить он, сглаживая неловкость, вызванную своей предыдущей репликой. - А почему бы вам, генерал, не выдвинуть свою кандидатуру на выборы в Сенат? - неожиданно спросил Максимуса Гай, - Вас уважают, вам подчиняется армия. - Чтобы быть политиком, надо в этом разбираться. У солдата есть преимущество смотреть в глаза своему противнику, сенатор. Коммод взял Максимуса за руку: - Вот видишь, я тебя предупреждал. Но ничего, я избавлю тебя от политики. Извините нас, - последнее обращалось к сенаторам. Гай и Фалько улыбнулись. Однако стоило сыну Цезаря и генералу отойти в сторону, как улыбки на их лицах тотчас же угасли. Луцилла приподняла занавеску, отделявшую её покой в императорском шатре от всех остальных, наблюдая за пиршеством. Она не любила шумных сборищ, наводивших на неё тоску, предпочитая смотреть на происходящее со стороны. Со скучающим видом эта женщина наблюдала за пиром. Но вдруг во взоре её появился неподдельный интерес, смешанный с необыкновенным волнением. На горизонте появился Максимус вместе с её братом. Луцилла не видела генерала уже десять лет, с тех самых пор, как он покинул Рим, уехав на Родину через несколько месяцев после её замужества. И вот сейчас, вновь повстречав этого человека, она внезапно ощутила такую неожиданную слабость во всём теле, что была вынуждена опереться на плечо своей служанки, находившейся рядом, чтобы удержаться на ногах. - Что с вами, госпожа?! – встревожилась та, - Вы так побледнели! Луцилла улыбнулась: - Ничего, это пройдёт. Я устала. Что же пробудило столь сильное волнение в груди молодой привлекательной женщины при виде полководца, тем более что со времени их последней встречи прошло слишком много времени, и встреча эта, как помнится, была отнюдь не безоблачно-радужной? Может, и нам стоит присмотреться к Максимусу внимательнее? Надо сказать, Луцилла не зря испытывала такие чувства при его появлении. Это объяснялось не только тем, что генерал в прошлом был товарищем её детских игр, а сейчас стал прославленным полководцем римских легионов. Максимус был ещё, ко всему прочему, необычайно привлекателен, если не сказать более. Приходилось ли Вам, любезный Читатель, видеть греческие античные статуи, изображающие атлантов? Если приходилось, то представьте одну из таких статуй, одетую живой плотью. Генерал был немного выше среднего роста. Безупречно вылепленный торс, великолепной формы руки, ноги, мощная, но вместе с тем красивая, шея, гордо посаженная голова. Во всём его облике чувствовался истинный потомок легендарного Геркулеса. Лицо твёрдое, волевое. Огромные, бездонные, прозрачные и чистые, словно родниковая вода, синие глаза в оправе неожиданно длинных и густых чёрных ресниц, были способны пронзить сердце и душу, их оттеняли густые чёрные брови. Прямой нос, губы упрямы и на редкость красиво и чётко очерчены. Довершали образ короткие густые слегка волнистые чёрные волосы и красивая чёрная борода. Словом, Максимус являл собой истинное воплощение мифологического героя и, живи великий Микеланджело в те времена, он бы немедленно схватился при его виде за свой резец. Увлечённая созерцанием генерала, Луцилла не заметила отца, вошедшего в её покои, и увидела его лишь тогда, когда служанка, вздрогнув от лёгкого испуга, отошла от своей госпожи и поклонилась императору. - Жаль, что ты не родилась мужчиной, - произнёс Марк Аврелий, обращаясь к дочери, - Какой бы из тебя получился Цезарь! - Рада тебя видеть, отец! – она обняла и поцеловала его. - Я знаю, стань ты у власти, ты была бы сильной. А была бы ты справедливой? – император проницательно взглянул ей в глаза. Вопрос удивил Луциллу. - Была бы?! Я ведь твоя дочь! - Да. Моя дочь. - Ты желал нас видеть? - Да. Мне нужно поговорить с тобой о Коммоде, - при этих словах Марк Аврелий едва слышно вздохнул, - Ты знаешь, он тебя любит и всегда любил. А сейчас ты ему понадобишься, как никогда прежде. Луцилла тревожно посмотрела на императора. - Я знаю, отец. А что случилось? Цезарь немного помолчал, словно что-то обдумывая, затем сказал с лёгкой улыбкой: - Ладно, хватит на сегодня политики. Давай представим, что ты любящая дочь, а я хороший отец. Она улыбнулась: - Приятная иллюзия, верно? - Максимус, что ты теперь будешь делать? – спросил генерала, Коммод, оставшись, наконец, с ним с глазу на глаз. - Когда император отпустит меня, вернусь домой. - Домой? Что ж, ты заслужил это. Но не очень расслабляйся. Придёт время, и я вновь могу вызвать тебя. Мне нужны такие люди, как ты, открытые, смелые, не умеющие обманывать и изворачиваться. К тому же, ты прекрасно умеешь командовать. Ты отдаёшь приказы, их выполняют, - и битва выиграна. А все эти тупоголовые сенаторы только и знают, что лгать да интриговать друг против друга. Так далеко не уедешь. Ты послужишь им всем достойным примером. К ним подошёл Квинт. - Максимус, тебя зовёт император. Генерал молча кивнул ему и последовал за своим помощником к императорским покоям. Войдя к Марку Аврелию, Максимус застал того за написанием каких-то бумаг. По-видимому, Цезарь был так поглощён своим занятием, что не услышал, как кто-то пришёл. - Вы посылали за мной? Молчание. - Цезарь?... - Скажи мне, Максимус, зачем мы здесь? – вдруг, спросил император, откладывая перо в сторону и поворачиваясь к вошедшему. Генерала немного удивил этот вопрос, но ответ его прозвучал твёрдо: - Ради славы Империи. Марк Аврелий устало откинулся на спинку широкого кресла, в котором сидел. - Ах, да, теперь вспомнил, - он указал рукой на стену, где висела большая карта Империи, - Видишь эту карту, Максимус? Двадцать пять лет я кровью и мечом завоёвывал новые территории. Из этих двадцати пяти лет только четыре года были без войны. Всего четыре года мира! А ради чего? – Цезарь тяжело поднялся и приблизился к генералу, - Слава оружия – и больше ничего! Марк Аврелий говорил с какой-то отчаянной болью. Максимус впервые слышал в его голосе подобные ноты, и это его встревожило. Уж не заболел ли император? Может, какая-то внутренняя печаль подтачивает его силы? Генерал любил Цезаря и относился к нему, как сын к отцу. Да, император был временами не очень справедлив, иногда жесток и упрям, но всё же человек этот обладал великой душой, невзирая на все свои недостатки. Именно душу и ценил Максимус. Душу и поистине незаурядный ум. - Цезарь, Ваша жизнь… - О нет, прошу тебя, не называй меня так! – император взял его за руку, - Подойди. Сядь. Генерал повиновался и сел на стул напротив Марка Аврелия. - Давай немного побеседуем с тобой по душам, как простые люди, - Цезарь со вздохом опустился назад в своё кресло, - Максимус, говори. - Пять тысяч моих людей погибло, ещё три тысячи замерзают сейчас в этой грязи. Они уже начали терять присутствие духа. Я не верю, что всё это зря! - Вера? А во что верят они и ты? - В вас. И в Рим. Я повидал много в своей жизни, пусть и не очень долгой. Мир ужасен, грязен и мрачен. А Рим – это свет! Марк Аврелий выглядел удивлённым: - Но ты давно там не был и не знаешь, во что он превратился. Да, бывали времена, когда о нашем городе говорил весь мир. Рим казался недосягаемой мечтой, и мы даже имя его произносили шёпотом. Эта мечта казалась нам такой хрупкой, скажешь чуть громче, - и она исчезнет. Боюсь, она не протянет дольше этой зимы, - император в упор посмотрел на своего собеседника и, вдруг, совершенно неожиданно спросил, - У тебя есть сын? Казалось, Максимуса смутил этот вопрос, он несколько минут сидел совершенно неподвижно, устремив невидящий взгляд куда-то в карту Империи. Потом кивнул. - Расскажи мне о своём доме, - попросил Цезарь. Глаза генерала стали печальными. - Мой дом находится на холмах Техилло. Там всё очень просто. Камни в саду греются на солнце. По вечерам пахнет жасмином и жимолостью. Растут яблоки, груши, виноград. А земля чёрная, как волосы моей жены. В поле за домом резвятся дикие ослики. Они дразнят моего сына, и ему это очень нравится. - Ты очень любишь своих родных, верно? Максимус кивнул. - У тебя хороший дом и он стоил всей этой заварухи. Я хочу тебя спросить: сколько времени прошло с тех пор, как ты был там в последний раз? - Два года, двести шестьдесят четыре дня и это утро. - Ты считаешь каждый день? - Да. Император поднялся и после некоторого молчания промолвил: - Прежде, чем ты отправишься домой, я хочу попросить тебя ещё кое о чём. Максимус незамедлительно встал: - Что нужно сделать, Цезарь? Если генерал и ожидал просьбы, то не такой. - Я хочу, чтобы после моей смерти ты стал во главе Рима. Я передам тебе единоличную власть, и ты будешь править до тех пор, пока Сенат не сможет заменить тебя на посту. Ты согласен на это? Максимус почувствовал, как земля медленно уплывает у него из-под ног. Глаза на миг заволокла пелена тумана, стало трудно дышать. И всё же он нашёл в себе силы ответить: - При всём уважении к вам, правитель, я не могу согласиться на подобное. Император изумился: - Ты не хочешь принять из моих рук эту величайшую честь?! Но почему?! - Цезарь, я солдат, а не политик. Лучше назначьте префектом какого-нибудь сенатора или же того, кто знает город и сможет им управлять. Марк Аврелий улыбнулся и положил руку ему на плечо. - Вот поэтому-то я и выбрал тебя Максимус. Политика ещё не успела тебя развратить. Да и вряд ли сумеет в будущем. Ты чист, как снег, и только ты один сможешь покончить с коррупцией, царящей в римский верхах. - А Коммод? - Коммод безнравственный человек. Он не может править. И не должен! Ты знаешь это с самого детства, - император печально вздохнул, - Очень жаль, что мой сын не похож на тебя! - Цезарь, я… Мне нужно время… - Конечно! Надеюсь, к закату ты дашь своё согласие. Обними меня, как сын. И принеси старику ещё одно одеяло, а то у меня отмёрзли все кости. Максимус почтительно преклонил колени, коснулся губами рук Цезаря, выпрямился и вышел. На улице он ходил взад-вперёд, метался, словно загнанный в ловушку зверь. Генерал не знал, что ему делать. Цезарь пожелал, чтобы он правил Римом! Но ведь это же полное безумие! Он же абсолютно ничего в этом не смыслит! Конечно, Коммод – не самая подходящая кандидатура на такой ответственный пост, но, если уж на то пошло, у сына Марка Аврелия больше прав, чтобы стать императором, чем у него, Максимуса! Луцилла, несколько минут назад вышедшая из своих покоев, с любопытством наблюдала за генералом. Они не виделись целых десять лет. Десять лет… Да, срок немалый… Интересно, помнит ли её Максимус? Что он подумает, увидев её? Наконец, генерал заметил женщину, и на его лице появилось мрачное, холодное выражение. Грациозно и вместе с тем церемонно ей поклонившись, он сухо приветствовал: - Госпожа! - Максимус! Рада тебя видеть. Слышала, мой отец благоволит к тебе. Зачем он звал тебя? - Пожелал мне удачи перед моим отъездом домой, - сухо ответил генерал и, повернувшись, направился было прочь. - Максимус, постой! Он остановился и вновь повернулся к Луцилле лицом. - Отец не всегда был благосклонен к тебе… И не всегда справедлив…, - добавила она уже тише. - Многое меняется. - Многое… Но не всё. Так чего желал от тебя император? - Я уже сказал. Она улыбнулась: - Ты лжёшь. Я всегда знаю, когда ты лжёшь, Максимус, потому что ты совершенно не умеешь это делать. - Вы правы, госпожа. Я плохой ученик, - генерал вновь поклонился дочери Марка Аврелия и, отвернувшись, хотел продолжать свой путь. - Максимус, подожди! – властно остановила она его. Приблизившись, попросила, - Я хочу видеть твоё лицо. Генерал посмотрел Луцилле в глаза. - Ты расстроен, - в её голосе звучало сочувствие и участие. - Да, я потерял много людей и устал после битвы. Она кокетливо взглянула на него из-под ресниц: - В самом деле? Я думаю, дело в другом. - А я думаю, что вы никогда и нигде не пропадёте, - холодно ответствовал генерал и вновь собрался уйти. Луцилла рассмеялась. - Максимус, остановись! Неужели встреча со мной тебе так неприятна, что ты всё время норовишь от меня сбежать? - Нет, - последовал глухой ответ. Лицо молодой женщины стало грустным. - Тебе больно видеть, как ослабел мой отец? Он молча кивнул. - Мне тоже, - немного помолчав, Луцилла добавила, - Знаешь, я до сих пор вспоминаю тебя в своих молитвах, - она в упор смотрела на него. Максимус явно смутился и опустил глаза. - О да, я молюсь! Тебе, вероятно, кажется это странным? - Нет, - ответил он, по-прежнему не глядя на неё. Немного помолчав, тихо добавил, - Печально было узнать о смерти вашего мужа. Я оплакиваю его. - Спасибо. - Я слышал, у вас есть сын. - Да. Луций. Ему уже восемь лет. - Моему сыну тоже восемь, - в голосе Максимуса, когда он произносил это, звучала нескрываемая радость и отцовская гордость, потом, словно спохватившись, он вновь заговорил сухо и сдержанно, - Я благодарен вам за молитвы. Генерал ушёл, покинув Луциллу в недоумении. Почему Максимус так холоден и неприветлив с нею? Раньше он был иным. Что же случилось теперь? Оставшись наедине с самим собой, Максимус подошёл к небольшому алькову, сооружённому в дальнем углу его шатра, зажёг свечи и достал из небольшого полотняного мешочка, хранившегося тут же (он никогда с ним не расставался, всегда возил с собой) две человеческие фигурки, одну побольше, другую поменьше. Фигурки эти символизировали его жену и сына. Поставив их перед собой, генерал опустился на колени, закрыл глаза, глубоко вздохнул и начал молиться: - Благословенный Отец, охраняй мою жену и сына своим разящим мечом! Благословенная Мать, шепни им, что я живу только ради них, ради того, чтобы вновь их увидеть! Предки мои, я чту вас и постараюсь прожить свою жизнь так, как вы меня учили! Помолившись, Максимус благоговейно поцеловал обе дорогие ему фигурки и встал. На душе стало чуть легче от мысли, что его любимых оберегают. В покои вошёл Цицерон, оруженосец и слуга генерала. Он нёс в руках стакан воды, который протянул своему господину. Максимус некоторое время молча смотрел на него, потом неожиданно спросил: - Скажи, Цицерон, тебе не тяжело исполнять свои обязанности? Однако этот странный вопрос, казалось, нисколько не смутил последнего. Он спокойно выдержал взгляд генерала, потом ответил: - Изредка я делаю то, что хочу, в остальное время, – то, что должен. Глаза Максимуса с тоской смотрели на него: - Мы не сможем вернуться домой.