Простишь?

POV Пит Я закрываю лицо руками и ставлю локти на колени для опоры. С языка готово сорваться множество вредных и опасных для нашей ситуации слов, но я сдерживаю себя. Смотрю на Китнисс – она едва сдерживает слёзы. - Надеюсь, вы понимаете, что это необходимая мера? Я не верю вам. Но вам должны поверить Дистрикты, Победители 74-ых Игр. Докажите мне, что всё это правда, потому что… пока это не очень видно, - говорит Сноу и нажимает какую-то кнопку на столе. Я теряю дар речи, когда понимаю, что я вижу. Гейл, целующий Китнисс. Или Китнисс, целующая Гейла? Всё равно. В груди возникает огромная воронка, высасывающая всё самое хорошее, что было на Арене. Если на Арене вообще было что-то. Не могу сидеть на месте. Вскакиваю со стула, буквально вырывая свою ладонь из руки Китнисс и выхожу. Протез стучит по ступенькам, когда я спускаюсь вниз. Прим и миссис Эвердин встречают меня обеспокоенными взглядами, но я не могу успокоить их – сам сейчас чересчур взбудоражен. И взбешён. И предан. Снова. Чёрт возьми! Вечернее солнце освещает мой – теперь уже наш – дом. Победители 74-ых Голодных Игр, несчастные влюблённые из Дистрикта-12 до сих пор вместе! И смерть не разлучит их! Ну и бред… Нас разлучило равнодушие. И псевдокузен моей возлюбленной… Закрываю глаза и толкаю плечом входную дверь дома, в котором живёт Китнисс со своей семьёй. Наталкиваюсь на Хоторна. Сжимаю кулаки и опускаю глаза. Иду к своему (нашему) дому и дрожащими руками нажимаю на дверную ручку. Дверь открыта. Никогда не закрываю двери. Рывками срываю все её портреты со стен, намереваясь перетащить их в свою спальню. Не нужно этого. Вообще ничего не нужно. Не хочу ни жалости, ни отчуждения, ни псевдолюбви. Честности я бы хотел. Съезжаю спиной по закрытой двери спальни. Бессмысленно таращусь на стену, на которой висит её портрет. Опускаю глаза и отшвыриваю сорванные со стен рисунки. Боль топит сознание, оставляя лишь едкие осколки злости, впившиеся в измученное сердце. Сколько уже можно?! С ума сойду… Подхожу к мольберту и резкими движениями расчерчиваю безупречно белый лист на несколько рваных кусков. Рука привычно выводит тонкую линию подбородка, гордо вздёрнутый нос, высокие скулы… Рву лист на тысячи кусочков. Уничтожаю боль с помощью рисунков. Делаю больнее себе в миллионы раз. Рука выводит их губы, соединённые воедино. С ненавистью отшвыриваю от себя клочки, силясь выцарапать эти воспоминания из сознания, вырвать свои глаза, видевшие эту запись, разодрать до невозможного душу, стремясь выпустить вместе с кровью боль, сжигающую сердце. Отшвыриваю разорванную бумагу и ложусь на пол, раскинув ноги и руки в форме морской звезды. Боль не находит выхода. POV Китнисс Он не простит. В этот раз точно. Я медленно собираю вещи и тяжело вздыхаю, садясь на кровать. Вечернее солнце тускло освещает мою спальню, и я по привычке кошусь на окна спальни Пита. Свет не горит. Закрываю глаза и сажусь на пол, облокачиваясь на кровать. Деревянная спинка неприятно врезается в тело, и я морщусь, ложась на мягкий ковёр. Пит не простит. Неужели он заслужил столько боли от меня? Ответ простой: не заслужил. А я продолжаю делать ему больно. Тогда, после Игр. Сейчас в кабинете собственного дома в Деревне Победителей… Я продолжаю делать ему больно. Как там говорил Сноу? Убедить всех в наших чувствах? Теперь это невозможно. - Вот он и осознал всю степень вашего безразличия, мисс Эвердин, - довольно улыбается президент, глядя на дверь, за которой минуту назад скрылся Пит. Я молчу. Мне нечего сказать. - Зачем вам это? - Он хороший парень, мисс Эвердин. А вы просто портите ему жизнь. Я порчу всё, к чему не прикасаюсь. Может, пора замуровать меня где-нибудь вне досягаемости людей, чтобы я не портила им жизни? Хотя… Это вряд ли поможет. Слушаю скрип двери и нехотя открываю глаза. Обеспокоенные серые глаза надо мной. - Не стоило тебе меня целовать, - шепчу я, устало прикрывая глаза. Гейл садится рядом со мной, и я морщусь от потока прохладного воздуха, проникающего через приоткрытую дверь. - Что сказал Президент? Чего он хотел? - Можешь меня поздравить с новосельем, - кисло отзываюсь я, прикусывая губу, чтобы не разрыдаться от несправедливости. Стискиваю кулаки и впиваюсь ногтями в нежную кожу ладоней. - Что ты имеешь в виду? - Я буду жить с Питом. Кажется, я слышу звук его упавшей челюсти. - Ты ведь… вы ведь… несовершеннолетние! Так нельзя! – бурно возражает Хоторн, но я тихо перебиваю его тираду. - Ничего нельзя сделать, Гейл. Я подписалась на это в тот самый момент, когда впервые поцеловала его там, на Арене. - И ничего нельзя сделать? - Нельзя. Он угрожал нашим семьям. - Вашим? - Нашим, Гейл: твоей, моей, Пита… Помнишь, что ты мой кузен? - ухмыляюсь я и сворачиваюсь на мягком ковре калачиком. - Можно поднять восстание. В шахтах. В Дистрикте. - Не говори ерунды! Всё решено. И ничего нельзя изменить. - И ты так просто с этим смиришься? - Да, Гейл. Я и так сделала Питу слишком больно. - А я? Ты подумала обо мне? Я люблю тебя, Кискисс… Сердце больно сжимается в груди. Я сглатываю подступившие к горлу рыдания. - Я знаю, Гейл. Я знаю. И ты прекрасно знаешь, что чувствую я. Хлопок закрывшейся двери режет уши. Теперь я одна. Совсем. Спасибо, Президент Сноу.