Не вижу зла

Сейчас Лете было около полутора лет, но для своего возраста она выглядела совсем маленькой и хрупкой. Доктор Прайс наблюдал ее каждый день и звал «новым Светлячком», вспоминая об ее тете. За все это время от Шелли не было ни одной вести. Дестини только качала головой — у нее тоже не было радостных новостей. Роман боялся, что его добрая, наивная сестренка с прекрасной душой попала в беду. Все люди для нее были хорошими, ни от кого она не ждала подвоха и зла. Но, опровергая все опасения, карты Дестини твердили, что все в порядке. Малышка Лета спала, свернувшись клубочком на своей койке, как котенок. Йохан прижал палец к губам. Кристина смотрела, как Роман замер у постели дочки, и на его лице проступила тоска, как незыблемая печать. Лета была слишком похожа на мать, и только прямой нос с чуть вздернутым кончиком достался ей от ее отца. Он поцеловал кончики пальцев и осторожно коснулся ими щеки ребенка. Ему не понадобилось много времени, чтобы полюбить ее, а Лете не понадобилось и недели, чтобы привязаться к нему. Малышка радостно тянула ручки к «дяде Роману» и настойчиво взбиралась к нему на колени, лепеча что-то бессвязное, понятное только ей. А Кристина знала, что Стальной Годфри плачет после встреч с дочерью, потому что чувство вины глодало его сердце. Кристина прислонилась лбом к холодной стене. Ей сложно было принять, что у Романа и Леты осталась дочь, растущий не по дням, а по часам плод инцеста, последствие тлетворного гипноза Оливии Годфри. Все это так не походило на картины реальной — нормальной — жизни, которую она видела вокруг, что порой Кристина задумывалась: что творится за чужими стенами на самом деле? Так ли люди хранят и оберегают свои собственные секреты, как их хранили члены семейства Годфри?  — Пойдем? — Роман взял ее за руку, отвлекая от размышлений. — Лета будет спать до самого вечера. Обследование ее утомило.  — Еще бы. Институт они покинули без сожаления, оставив позади его белые стены. Белый цвет — страшный цвет, куда страшнее черного, думала Кристина, нервно расправляя складки на длинном свитере. Недаром в Японии он считается цветом траура. Есть в нем жуткая, необъяснимая притягательность, и такая же жуткая пустота. Сосредоточие всех на свете красок, лучший в мире отражатель. Но у Кристины он в первую очередь ассоциировался с Оливией. Когда Оливия поила ее своим смертоносным кофе, на ней был белый, ослепляющий своей чистотой и яркостью костюм. Когда Кристина Вендалл очнулась в Институте, она видела вокруг только белые стены. Обычно ей нравилось наблюдать, как Роман ведет машину. Даже его манера водить изменилась за прошедшее время, стала спокойнее, увереннее, как и он сам. Длинные пальцы сжимали руль, а губы — сигарету, и дым таял прямо в приоткрытое окно. Наследник Оливии и Джей Ара Годфри, единственный выживший, как предполагалось в городе, отпрыск семейства. Любая девушка на месте Кристины радовалась бы простому факту, что богатый и красивый мальчик обратил на нее внимание. Выделил из толпы. Назвал своей девушкой. Но она была счастлива не поэтому. А потому, что его забота, порой граничащая с угрозой, его тепло и его тьма, отзывались в ней зеркальным отражением ее самой. Потому, что Роман Годфри, каким бы он ни был опасным, умел любить так глубоко, как бывало недоступно обычным людям. И ее счастье было бы полным, если бы голоса за спиной не заставляли ее съеживаться, скукоживаться в ожидании едкого слова, ножа в спину. Кристина превращалась в комок обнаженных нервов. Роман ожесточенно вышвырнул сигарету в окно.  — Прайс не может определить, почему Лета так медленно растет. — Он стукнул кулаком по рулю. — Он думает, ей не хватает гормонов роста. Или витаминов. Ну да, к черту, ей витаминов не хватает! Железа!  — Йохан не знает о том, что Лета родила ребенка от тебя?  — Думаю, нет. Он знал о природе Оливии, но у мамаши, у этой суки, всегда было полно секретов. Он знает и о моей природе, но понятия не имеет, например, для чего мне наркотики. Он думает, что я просто сижу на них, как тупой торчок!  — Ты не объяснил ему?  — А что, должен? — огрызнулся Роман. — Извини, маленькая, — он провел рукой по лицу. — Просто задолбало выслушивать предположения докторов. Ах, Лете нужно больше витаминов… Надо провести еще одно обследование… Дайте ей крови! — Он резко свернул на обочину и, притормозив, прислонился лбом к рулю. — Что я сделал с собственной дочкой? Я думаю об этом едва ли не каждый раз, как вижу ее, такую крошечную для своего возраста, слабую… Ей нужна кровь. Хоть немного. Я знаю. Твою мать…  — Ты так уверен?  — Как в том, что вижу тебя сейчас, блин.  — Может…  — Нет! — Он схватил Кристину за руку и крепко сжал. — Ты не знаешь, какой это пиздец, маленькая. Должен быть другой выход. Может быть, Прайсу удастся найти средство. Я не знаю. Черт! Кристина взяла его лицо в ладони и повернула к себе.  — Все хорошо, Роман. — Она провела большим пальцем по его щеке. — Это просто еще одно обследование. С ней все будет хорошо. Слышишь меня? Он кивнул. За полтора года Роман Годфри приобрел умение успокаиваться очень быстро. Как хозяин Института и почти что хозяин города, он не имел права раскисать.  — Твои родные дома? — спросил Роман, заводя машину снова.  — Нет. — Кристина снова удобнее устроилась на сидении. — Бабушка до вечера работает, дедушка ушел смотреть бейсбол к мистеру МакГри.  — Пригласишь меня на чай? Краснея от собственной наглости, она положила руку ему на колено и погладила его ногу сквозь плотную ткань джинс. Для Кристины такие простые интимные жесты все еще вызывали ощущение жгучего стыда и откровенного, неприкрытого счастья, полыхающего огнем за грудной клеткой и гулко отдающего в низ живота.  — Мог бы и не спрашивать. * * * Шериф Том Сворн не выходил из своего дома уже несколько месяцев, если не считать быстрых походов за необходимыми покупками. Питался, как попало, запивая пенным готовую лапшу и гамбургеры, отчего его лицо сильно оплыло. Зато ночами, при свете лампы, потребляющей энергии больше, казалось, чем маленькая электростанция, бывший шериф Хемлок Гроув что-то мастерил, прилаживая детали, матерясь и вытирая слезящиеся глаза. Его вела ненависть к Роману Годфри, к его сестре, к уже мертвой Оливии, ко всему семейству, думавшему, что им все позволено в городе, где им принадлежал каждый камень, а имя «Годфри» можно было увидеть с высоты птичьего полета, прямо на крыше сталелитейного завода. Годфри. Год-фри. Тонкое издевательство над религией, над людьми, над всем миром. Том Сворн верил, что именно Шелли Годфри, чудовище, убила его дочерей и едва не убила Кристину. Девчонка сбежала, но оставался ее брат. Роман Годфри. Он наверняка прикрывал сестричку.  — Они все сдохнут, — бормотал Сворн. — Все… В дверь стучали. Со своего чердака он не слышал этого, но, когда заколотили ногой, ему все же пришлось спуститься. Том вытер руки о первую попавшуюся тряпку, и отпер замки.  — Кого еще черт принес? На пороге стоял темнокожий молодой человек, высокий и крепкий.  — Думаю, нам есть, о чем поговорить, шериф Сворн.  — Я не знаю Вас. Убирайтесь! Проваливайте! — Том Сворн попытался закрыть дверь, но мужчина ловко поставил ногу между самой дверью и косяком.  — Вы не хотите поговорить о голове Романа Годфри на блюдечке? Это был удар в самое больное место, прямое попадание в сокровенные желания Сворна, в жизни которого не осталось ничего, кроме самопальной бомбы, а Кристина Вендалл, девочка, которую он любил не намного меньше своих дочек, предала его, связавшись с Романом Годфри. И бывший шериф впустил незваного гостя.