Мои фантазии о дальнейших судьбах героев

      Когда «блудные родители» пытались увезти Серёженьку в Италию, Софья перенервничала – с этим она поначалу связала плаксивость, усталость, головокружения. Но когда через две недели они не исчезли и к ним прибавилась тошнота, тут уже и Владимир обеспокоился.       Софья обратилась к доктору Степану Петровичу. Она ему очень доверяла: он её лечил все восемь лет с первого дня в институте, он наблюдал её перелом и помог восстановить функции руки. Так что и с непонятными симптомами она пошла к нему. Степан Петрович поинтересовался во время осмотра, давно ли у неё были месячные и, узнав, что уже два месяца не было, вынес свой вердикт: «Графиня, вы беременны!»       У неё не было предпочтения, мальчик ли это будет, или девочка. Мальчик у неё уже есть, так что и дочке, и сыну она была бы одинаково рада. Рада родить ребёнка любимому человеку!       Соня запомнила навсегда, как Владимир узнал о ребёнке. Она пришла к нему, а он взглянул на неё и улыбнулся одними глазами, отчего у Сони сердце ухнуло вниз и взлетело к солнцу: «А я знаю, любимая, что ты мне хочешь сказать!»       – Что?       – Ты беременна, душа моя! У нас будет ребёнок!       – Откуда ты знаешь?       – У тебя в глазах качаются маленькие колыбельки!       – Владимир, ты шутишь!       – Нисколько!       И он стал её обнимать и целовать. И Соня сразу почувствовала особенную бережность, с которой он теперь ласкал её. Он всегда-то делал всё, что она захочет, а сейчас старался предугадать любое её желание.       Наступила осень. Софье исполнилось 20 лет.       Степан Петрович, доктор, который диагностировал Софьину беременность, продолжал наблюдать её. И как-то раз после осмотра он сказал, мол, скоро ждите нового человека в этот мир.       Стояла прозрачная осень, воздух был хрустально-холодным, золотые кленовые листья уже почти все лежали на земле под деревьями, но дворники ещё не успели их смести в погребальные кучи. Небо приветствовало москвичей своей голубизной в последний раз перед пасмурной зимой…       Соня гуляла с Серёжей в аллее, ждала мужа с очередного задания от Великого Князя. Граф сейчас не рассказывал жене о степени опасности того или иного предприятия. «Так, – говорил, – ничего особенного: мясорубки перебираем…» Соня не верила, но пыталась обмануть себя, будто верит, потому что от её волнения ребёночек начинал более интенсивно молотить в животе, и она опасалась ему навредить. «Я люблю и любима, а это главное для счастья нашего с Владимиром ребёнка!»       Вдруг ей показалось, что живот необычно потянуло. И поясницу. Пришлось двигаться к дому, хотя Серёже не хотелось уходить с улицы. Она обещала мальчику, что при возможности погулять с няней она его отпустит, но всё же увела его домой. Хорошо, дома случайно оказалась Зейнаб: она принесла показать и почитать письмо от Мириам. Письмо было адресовано нянюшке, но там были также многочисленные поклоны графу и Сонечке. Поэтому Зейнаб и появилась в особняке Воронцовых.       При первом же взгляде на Софью опытная Зейнаб всё поняла, быстро отвела Серёжу на половину слуг и приказала присмотреть за ним. Явились простыни, клеёнки, ножницы и прочее, что нужно при родах. Зейнаб распорядилась, чтобы была наготове тёплая вода.       «Пойдём со мной, моя голубка!» – Зейнаб проводила Софью в её комнату. «Походи, дорогая, расслабься! Захочешь полежать – ляжешь. Если у тебя есть большой надувной мячик, он бы сейчас тебе пригодился! … О, Аллах!.. Кто же поможет моей Мириам, когда творец пошлёт ей ребёночка? Вах-вах-вах!» Мячик, на удивление, нашёлся. И Соня попрыгала на нём по совету Зейнаб некоторое время.       Утомлённая после нескольких схваток, которые приходили всё чаще и становились всё сильнее, Соня заснула, а когда открыла глаза, то в комнате были, кроме Зейнаб, ещё доктор Степан Петрович и Владимир. Софья хотела позвать мужа, но доктор её опередил:       - Графиня, простите, я Вас осмотрю! ...Зейнаб... - он посмотрел на няньку со значением.       Турчанка заговорила с графом о пустяках, а сама аккуратненько повела его из комнаты.       Доктор осмотрел Софью. Он был несколько обеспокоен замедлением родовой деятельности и хотел проверить состояние роженицы. Наконец, Степан Петрович сказал:       - Софья Ивановна! Не волнуйтесь! Всё идёт хорошо!       - Позовите моего мужа, пожалуйста! - попросила женщина. – ...Владимир! Как хорошо, что ты пришёл! Побудь со мной рядом, мне нужна твоя поддержка! - сказала она.       Смутно промелькнули в мозгу полковника воспоминания двухлетней давности, когда он слышал те же самые слова. Но сейчас они вызывали совершенно противоположные тем эмоции! Воронцова посетили радостное предвкушение и острое чувство неподдельной жалости и нежности к жене, к его любимой, единственной женщине, которая сейчас должна потрудиться, чтобы их ребёнок родился на свет без осложнений, был здоров и благополучен.       - Софи, я рядом, я здесь, я никуда не денусь.       Он сжал её руку осторожно, но энергично.       Его вид излучал спокойствие и уверенность, так что врачу и в голову не пришло выгонять мужчину или спрашивать, желает ли он присутствовать на родах.       Это его ребёнок, так же, как и ребёнок Софьи, и Владимир должен и хочет быть рядом с любимой в этот сложный, важный, ответственный момент их жизни!       - Владимир! С тобой я чувствую себя спокойнее и увереннее…       «Я знаю! Я буду с тобой!»       - Я люблю тебя!       - И я тебя люблю, Владимир! – при этих словах и мыслях, казалось, схватки приходят интенсивнее.       Впрочем, доктор бы мог пояснить, что так оно и было: окситоцин – гормон радости и чувственного наслаждения провоцирует родовую деятельность и прилив молока к кормящей груди. Так что ничего удивительного не происходило, если не считать, конечно, рождение человека самой удивительной вещью на свете.       В остальной части особняка все служанки распустили пояса и застёжки: есть поверье, что это помогает родоразрешению. Первые роды обычно затягиваются. Впрочем, роженица молода, не то что предыдущая супруга графа. Почему-то это сравнение постоянно витало в воздухе, хотя вслух не решались произносить ни слова по этому поводу: зачем обижать господ бестактностью, ведь они по отношению к слугам ведут себя весьма корректно.       Софья при схватках чувствовала боль, но она заставляла себя о ней не думать. Думала о своём малыше – ведь ему тоже сейчас больно и страшно, и он тоже трудится, чтобы поскорее попасть на белый свет. Думала о муже, который находился рядом с ней, отчего она испытывала непередаваемое ощущение счастья! И боль куда-то уходила от этого ощущения, словно боялась его.       Владимир думал не о себе – о ней, поэтому держался. Он знал, что его взгляд и улыбка – лучшее средство сейчас для его Сонечки. А она прислушивалась к тому, что происходит внутри неё, и была прекрасна… как мадонна… Развившиеся, только чуть волнистые светлые волосы, чистый лоб, как выточенные черты лица, лёгкий лихорадочный румянец, огромные серые глаза и взгляд, отражающий внутреннюю работу…       Степан Петрович и Зейнаб, следившие за ходом родов, доверили графу, как человеку, на которого можно положиться, контролировать дыхание Софьи. Она, всегдашняя первая ученица, выполняла всё правильно. И через некоторое время родила маленькую девочку.       «Девочка! Дочка!»       Зейнаб тут же изрекла во всеуслышанье: «Дочери рождаются лишь у сильных мужчин!» И добавила вполголоса: «Да будет пухом земля моему господину Адиль-паше!»       И началась суета вокруг ребёнка: мытьё, осмотр, измерение, потом девочку положили на живот матери. Доктор с нянькой вышли, оставив родителей с ребёнком наедине.       «Какая хорошенькая!» - прошептала Софья в восхищении. В действительности только что родившийся ребёнок был непривычно маленьким, мокреньким, сморщенненьким, ярко-розовым, он казался таким беззащитным… Граф наклонился и поцеловал жену: «Спасибо тебе, родная моя! Поздравляю с дочкой!» Софья взглянула на мужа: Владимир не мог сдержать слёз! «Последний раз в жизни я плакал на лестнице института, когда Софья убежала от меня, обидевшись на моё письмо. Видит Бог, мои женщины заставляют меня плакать! Как же я их люблю!» Голова полковника кружилась от счастья!       Девочка поискала грудь матери, нашла, потом стала сосать с важным видом, будто не в первый раз. И Соня, и Владимир смотрели на неё с умилением. Молодой отец думал: «Если бы Софья согласилась, я бы назвал дочку Любовью – это самое дорогое, что есть в нашей жизни». Когда вернулись Степан Петрович и Зейнаб, кто-то задал вопрос:       – А дочку как назовёте?       – Любовь. Любовь нас объединяет, – ответила юная мать. – Это самое дорогое, что есть в нашей жизни.       Когда-то души Софьи и Владимира узнали друг друга в тёмном зеркале с первого мгновения. И каждый раз, всегда они угадывали друг друга: мысли друг друга, желания друг друга. Вернее, даже не угадывали – они просто совпадали.