Мир в ореховой скорлупке

Вначале было непривычно. Они натыкались друг на друга в небольшой квартире, снятой Волландером в центре города, почти под крышей. Каждый привык жить один, и сейчас приходилось подстраиваться. Возникала неловкость, удивление, порой даже раздражение – но без злости, легкое, почти невесомое, исправимое одним извиняющимся взглядом… Курт уладил все дела в Истаде, и окончательно переехал в Стокгольм. Теперь и он мог точно так же, как и те, кому раньше сам завидовал, сказать – уезжаю. Ему было куда, было ради чего. Магнус не оставил своих привычек – Курт постоянно находил какие-то вещи не на своих местах. Зубная щетка могла оказаться в коридоре, а пачка недоеденного печенья – засунутой в холодильник. Курт ворчал, убирал, снова находил, и снова ворчал, обвиняя Магнуса в дырявости головы, а тот обещал, что будет внимательней, но Курт снова находил зубную щетку в месте, для нее не предназначенном. Замкнутый круг. Но Волландер был счастлив этим маленьким недоразумениям. Он на столько отвык от человеческого тепла, от простых житейских ситуаций – когда встаешь, привычно идешь на кухню заварить кофе, а тебе уже кто-то заварил чай, сидит и ждет, приготовив нехитрый завтрак. Курт заметил что и Магнус стал спокойнее, добрее. Он любил украдкой наблюдать за тем, как Мартинссон что-то быстро строчит на своем ноутбуке, сосредоточенно закусив губу. В такие моменты спокойствие и тепло волнами захлестывали Курта, и улыбка прорывалась сквозь сомкнутые губы. Иногда Магнус замечал его взгляд, неловко улыбался в ответ, снова возвращался к работе. Ему пришлось купить очки – зрение не выдерживало каждодневных нагрузок. Очки ему очень шли, признал Курт. Магнус их смущался, и сначала прятал, пока Курт не заметил. Курту нравилась даже эта детская глупость подопечного. Он заново учился радоваться мелочам. Они оба учились. Они стали много говорить. Магнус приходил на кухню по вечерам, где Курт работал над статьей, и тот ему читал. Иногда обсуждение затягивалось до утра, и они, сонные, лениво перебрасывались замечаниями, споря скорее по инерции. Наконец Мартинссон вставал, шел в комнату, и засыпал в - гостиной, свернувшись калачиком. Магнус всегда засыпал первым. Курт шел к себе, иногда останавливаясь на секунду, смотрел, как тот спит. Или делает вид, что спит – порой Волландеру так казалось. - Магнус, подойди, будь добр. Снова с компьютером неприятность. – Курт устало откинулся на спинку стула. Своенравная машина «зависла». На часах было без пятнадцати час. Магнус пришел через минуту, он уже готовился спать, и недавно вышел из душа – волосы торчали во все стороны темными завитками. - Что?.. – Он перегнулся через плечо Курта, потянувшись к мышке. - Ты можешь сделать так, чтобы документ не пострадал? Я печатал это полдня… Магнус коснулся пальцами клавиатуры. - Да, ничего особенного, сейчас… - он ткнул какую-то комбинацию кнопок, и на экране началось движение. – Готово. Можно работать. Курт всегда засматривался на его руки. Еще в управлении – не отдавал себе в этом отчет, но пальцы Магнуса завораживали. Казалось, что он касается ими предметов так, как будто это легчайший шелк, или острейшее стекло – чуть-чуть, слегка. Завораживающе… Курт неожиданно для себя покраснел. Такое бывало с ним нечасто. - Да, спасибо. Ты спас мой труд. - Не за что. – Магнус качнулся назад, оставив после себя еле заметный запах шампуня. Бесшумно исчез в своей комнате. Он всегда ходил босиком. Волландер пошел к себе, думая о статье. Вздрогнул когда тонкие пальцы, которыми он тайно восхищался, тронули его за руку – так, словно это шелк или стекло. Магнус приблизился к нему вплотную, Курт различал в полумраке его лицо, глаза, губы, линии скул. Хотел спросить, что случилось, но промолчал, выжидая. Магнус легонько потянулся к нему, и так же невесомо поцеловал, придержав за затылок. Ошарашенный Волландер не нашелся что сказать. - Спокойной ночи, Курт. – Магнус исчез в полоске света, и дверь закрылась. - Спокойной… - пробормотал Курт. Он не хотел думать и анализировать, что значит все это, и что ждать еще. Он лег в постель, натянул одеяло на голову и закрыл глаза. Что-то вертелось на языке, что-то такое…два слова… Курт перевернулся на другой бок. Тихо произнес вслух, никто не услышал, кроме него. - Мой мальчик.