Forever and a day

Привет, мои дорогие! В первую очередь хочу сказать вам огромное спасибо за ваши отзывы! Это так важно для меня, спасибо вам всем за ваши добрые слова и за то время, что вы посвящаете этой истории! И отдельное спасибо я хочу сказать тому неизвестному герою, который оставил сообщения об ошибках - огромное спасибо! Это было так мило и очень полезно! Ваша М. *** Катя закрыла за собой дверь квартиры, хмурясь и жмурясь от громкой музыки, которая заставляла стены вибрировать. Паша включал динамики настолько громко только в двух случаях – во-первых, когда хотел заглушить мысли в голове, которые ему совсем не нравились и, как правило, он все-таки использовал наушники; во-вторых, когда был взбешен или зол и, как правило, причиной такого состояния были его родители. Скидывая с себя сумку, ботинки и верхнюю одежду, Катя нахмурилась еще больше, постепенно вникая в то, что именно орало на весь дом так, что, скорее всего, соседи-пенсионеры их убьют. Sex Pistols. God Save the Queen. О-ох. Все действительно плохо. Эта песня в Пашином плейлисте для тех случаев, когда он всех ненавидит. Он сидел с закрытыми глазами, откинувшись в кресле, за своим столом в той комнате, которую они использовали как рабочий кабинет. Из всех комнат и уголков в их квартире это было самое любимое Катино место: темный деревянный пол, белые стены, отделанные под кирпичную кладку, ни одной лишней вещи, только самое необходимое и дорогое сердцу. Простые стеллажи, практически с верху донизу набитые книгами вдоль стен, старое деревянное кресло-качалка у окна, принадлежавшее еще Катиной маме, два рабочих стола в двух разных углах комнаты, поставленные так, что занимаясь каждый своим делом, они с Пашей могли видеть друг друга. Это было словно два разных мирка: ее – со старым проигрывателем и коллекцией виниловых пластинок, фотографиями семьи и привезенными отцом со всех концов мира безделушками, с картой мира и флажками, где бы она хотела побывать, с чертежами и коллажами в стиле Долана Геймана. Его – с коллекцией фотоаппаратов на полках, фотографиями, на большинстве которых была только Катя, с плакатами с мотоциклами и дорожными знаками из Англии, с репродукцией Босха… Как только закончились последние аккорды песни, Катя уже было вздохнула с облегчением, но в ту же секунду эта композиция заиграла снова, очевидно, поставленная на повтор. В который раз, поморщившись от слишком громкого английского панк-рока, Катя села на колени Паши, который в то же мгновение обвил свои руки вокруг ее талии и уткнулся головой в ее грудь, не открывая глаз. Дотянувшись до компьютерной мыши, Катя быстро выключила музыку и вздохнула с облегчением. Тишина, воцарившаяся в квартире, буквально звенела, и в ней, наконец, можно было услышать, как соседи стучат по батареям и стенам. Катя нежно гладила его голову, целовала макушку, давая знать, что она рядом. Они просидели так минут десять, но Паша так и не заговорил. - Ты хочешь побыть один? – Наконец, тихо спросила Катя и наклонила голову так, чтобы можно было увидеть Пашино лицо. Он ничего не ответил, только сильнее прижался к ней и отрицательно покачал головой. - Расскажешь в чем дело? Паша молчал и не двигался. Катя терпеливо ждала. Для него это было самое сложное – начать говорить, она прекрасно это знала. А когда дело касалось его родителей, он вообще с трудом мог заставить себя открыть рот и сказать что-то помимо едких отговорок. Наконец, Паша начал говорить, не поднимая головы и не смотря на жену. - Мой отец приходил. Вот напыщенный сукин сын! Мысленно выругалась Катя и тут же себя одернула. Нельзя так говорить о людях, тем более о родственниках. Но видя, до чего этот человек довел ее Пашу, она просто не могла думать о нем иначе. То, что происходило в их отношениях с Пашиными родителями, было более чем иронично: с его матерью, человеком, который изначально решился на то, чтобы отправить сына-идиота куда подальше, они ладили, общались, изредка виделись, когда София была не на съемках и решалась нарушить свою отшельническую жизнь в загородном доме. Паша прекрасно понимал, что наказать мать сильнее, чем это уже сделала она сама с собою, ему вряд ли удастся, и был доволен тем, что она осознавала, что сделала и не пыталась оправдываться. Все что она пыталась делать – это быть частью их с Катей жизни, не навязываясь, но как можно деликатнее принимая свое участие в их мире. Что касалось Волжанского-старшего, то тут все было сложнее. Он не просто не чувствовал себя виноватым ровно с тех пор, как узнал, что Паша притворялся аутистом, он сваливал всю вину на Пашу, на Софию, на Катю, на Лиду - на кого угодно, только не на себя. Почувствовав, что сын абсолютно перестал к нему прислушиваться и подходить под лекало примерного мальчика – променяв учебу в Англии на жизнь в Москве, женившись в девятнадцать лет на непонятно ком (на месте этих слов Катя вполне могла бы использовать куда более оскорбительное выражение – прямую цитату из уст Константина Елизаровича, услышанную однажды краем уха), Пашин отец злился еще больше, и всячески пытался не просто сунуть нос в их жизнь, но и «вразумить» своего сына. И практически после каждой их встречи, Катя находила мужа либо злым, как черт, либо настолько эмоционально истощенным, что ей хотелось найти его отца и дать ему пощечину. Ее не трогали его слова о ней, но с его словами о Паше она мириться не могла. - Давай поговорим об этом… - Тихо и ласково произнесла Катя, пытаясь приподнять лицо мужа так, чтобы он, наконец, взглянул на нее. Он лишь раздраженно хмыкнул и снова прижался щекой к ее груди. – Нет, Паш, не уходи от ответа. Я от тебя не отстану, пока мы не поговорим. - Почему? – Пробурчал Паша, все еще отказываясь поднимать голову. - Потому что от того, что ты заметешь это под ковер и сделаешь вид, будто ничего не происходит, тебе легче не станет, нам легче не станет. И ты это прекрасно знаешь. Пробормотав что-то нечленораздельное, Паша все-таки поднял голову и посмотрел жене в глаза. Кате было страшно каждый раз, когда она видела такую ухмылку на его лице – злую и циничную. Это была та часть ее мужа, которую она принимала, но все же не стремилась видеть. - А ничего не произошло. По крайней мере, ничего нового – точно. Он просто пришел и в очередной раз рассказал мне, какое я большое разочарование для него. - Но это же неправда. – Катя попыталась улыбнуться, но у нее получилась лишь кривая горькая ухмылка. Инстинктивно она сильнее прижалась к мужу. В этот момент она ненавидела его отца и ничего не могла с собой поделать… - Я знаю. – Паша вздернул подбородок и поджал губы. – Но я не знаю, почему мне до сих пор важно мнение моего отца и почему, несмотря ни на что, я чувствую себя ничтожеством после каждого нашего с ним разговора. - Эй… - Катя коснулась носом его в эскимосском поцелуе и нежно провела рукой по его щеке. – Он злится, потому что не может контролировать тебя и вписать тебя в те рамки, которые придумал в своей голове. Он злится, потому что ты не нуждаешься в нем. Он злится, потому что ты женат на мне… - Я его чуть не ударил сегодня, знаешь… - Паша крепко сжал свои руки на талии Кати и прижался своей щекой к ее. – Он спросил меня, не наигрался ли я во взрослого и не собираюсь ли я разводиться с тобой… Он же вообще нихрена не понимает… А самое паршивое в том, что мне от него никуда не деться. Потому что он мой отец и, что бы я ни делал, я оглядываюсь на него… И я ненавижу себя за это. Катя молчала. Она не знала, что именно она могла на это ответить… Все те вещи, что с ними делают родители, не проходят бесследно. Это не те узы, которые легко рвутся, это не комплексы и страхи, от которых можно избавиться так просто. У нее была своя доля «наследства» от жизни с отцом – недоверие к людям, навязчивая идея о том, что те, кого она любит, бросят ее или поставят свои интересы выше ее, и, в конце концов, ее отец наградил ее чувством вины за каждый кусочек ее счастья и того святого эгоизма, на который она имела все права – она имела право быть счастливой, независимо от отца, жить своей жизнью, принимать самостоятельные решения и оставить его после того, как он практически всю жизнь воспитывал ее одну. И все же, ей стоило громадных усилий не чувствовать себя виноватой за то, что она оставила его, уйдя строить свою собственную жизнь. И Катя даже не хотела думать о том, что было бы, если бы Лидии не было в их жизни. И во всей этой борьбе с самими собой и своими страхами у них была лишь одна опора – крепкие объятия друг друга. - Мне действительно нужно повторить тебе, какой ты замечательный человек и как я люблю тебя и горжусь тобой, ммм? – Катя легко поцеловала мужа в щеку и заметила, как уголок его рта дернулся в микроскопической улыбке. Паша едва заметно кивнул и спрятал голову у нее на плече. - Ты самый любящий, заботливый и преданный муж в мире, ты самый понимающий и надежный друг, ты самый интересный соперник в шахматах, ты лучший студент на своем курсе и талантливый фотограф… Посмотри на меня… - Паша нехотя поднял голову и Катя прижала ладони к его щекам. – Он не знает тебя и не хочет узнавать. Он считает тебя глупым мальчишкой, который притворялся идиотом, чтобы с него не было никакого спроса. Но ты уже давным-давно не такой. Ты другой, ты лучше, ты сильнее. Поэтому не верь ни единому его слову, слышишь? Паша закивал, без особо энтузиазма. - По-твоему я бы вышла за инфантильного дурака? А вот это было сильным аргументом. На этот раз Паша улыбнулся искренней улыбкой. - Спасибо… - тихо прошептал он ей на ухо и поцеловал ее шею. - Всегда пожалуйста. – Пока Паша был занят ее шеей, Катя вновь дотянулась до компьютерной мыши, пролистав плейлист и, предусмотрительно убавив громкость, она кликнула на одну из его любимых песен – A rainy night in Soho. В ту же секунду, его губы растянулись в широкую улыбку, и Паша стал тихо напевать, не забывая через каждое слово помещать поцелуй в ее плечо, шею и щеки. I've been loving you a long time Down all the years, down all the days, And I’ve cried for all your troubles, Smiled at your funny little ways… Катя счастливо рассмеялась и крепче обхватила руками шею мужа. Он пел ужасно, но к счастью для него, петь хуже, чем солист The Pogues было просто невозможно. - Давай потанцуем… - Тихо прошептала Катя. - Твоя нога… - Так же тихо ответил Паша между словами песни, которую он продолжал напевать. Прошло уже две недели, гематомы стали сходить, но Катина нога до сих пор ее беспокоила, если она долго сидела в неудобном положении. - Именно из-за нее я хочу встать, но я не хочу отпускать тебя… Катя неловко встала с его колен, про себя жалуясь на отсутствие былой маневренности из-за ушиба, но все же не отстраняясь ни на сантиметр от Паши. ...Now the song is nearly over We may never find out what it means Still there’s a light I hold before me You’re the measure of my dreams The measure of my dreams... - You are the measure of my dreams… - Уже тихим шепотом закончил эту песню Паша и нежно поцеловал Катину макушку, прижимая ее к себе крепче крепкого. - Ммм, ты знаешь, я вспомнила, в чем еще ты лучший… - Катя закрыла глаза, вдыхая теплый и родной аромат мужа, наслаждаясь покоем в его руках. - В исполнении ирландских панковских песен? - Нет… Идем… - Катя потянула Пашу за руку, увлекая его за собой в еще одну свою любимую комнату в их квартире.