Март: с чистого листа

Полдень. Такой же пепельный, как и утро первого весеннего месяца. Болезненная желтизна солнца не касается земли – округлого блина даже не видно в небе, все сокрыто серостью облаков. Холодный панельный дом с грязно-розовыми стенами. Отопление еще не отключили, но рядом с домом разросся фонтан кипящей воды, окруженный клубами пара, к которому, естественно, спешно, вот уже второй час едет аварийная служба. А на пятом этаже в когда-то уютной квартире по всем комнатам мерно плывет тишина. Тишина и затхлый съежившийся воздух клубятся в помещениях, меланхолично смешиваясь друг с другом. - Надя, - чуть слышный голос едва пробивается сквозь вату тишины, теряясь в стоне с кашлем. Скрипит продавленными пружинами диван, облегченно вздыхая, освободившись от нагрузки. Шаркают шаги в больших вислоухих тапках-собаках. - Надя, – снова звучит голос, но уже более громче и требовательнее. На повороте коридора появляется сгорбленная фигура в тяжелом мужском халате, укрытая шалью. Взлохмаченные со сна полуседые волосы беспорядочно свисают так, что лицо скрывается за ними, как за газовой дымчатой вуалью. Тапки неспешно проходят на кухню, в зал. Женщина закашливается, остановившись у кресла. Неловко оседает. Прикрывает глаза, хрипло дыша. Так продолжается минут десять, но кокон тишины разбивается пронзительной трелью звонка. Веки, пару раз дернувшись, раскрываются полностью снова, голова устало поворачивается к выходу двери. Спустя еще пару минут в замке нарочито громко ворочается ключ, сначала в нижнем, а после и в верхнем замке. - Надежда! Мама! Где вы? – голос визгливо, сродни чем-то со скрипом мела по доске или ногтем по стеклу, разносится по квартире. Звонкий звук молнии на сапогах, куртке и быстрые шаги. Женщина по-прежнему сидит, полуоткинувшись, в скрипучем кресле, стараясь ничем себя не выдать. Однако кашель прорывается сквозь стиснутые зубы. Сказываются не принятые вовремя лекарства. - Мама? – в дверях показалась ярко крашенная красным пышная шевелюра и узкое сухое лицо. – Куда пропала эта идиотка?! И почему ты здесь? Ты должна лежать! Ты приняла таблетки? Рой вопросов жалит голосом дочери, на что женщина только морщится и поднимается с кресла. - Я пойду, - смутное смешанное чувство в голосе. Чувство повседневной усталости и чего-то еще. - Куда ты пойдешь? – не дает разобраться голос. – Тебе… Женщина стаскивает с крючка шаль и, не выдерживая, оборачивается, вскидывает голову: - На балкон я! – морщинистый рот выпаливает фразы до того, как мозг их осознает. - Освежить голову от твоих истерик! - Какой балкон?! Ты же… - пластик двери обрубает звук. Повернутая ручка отрезает попытки проникнуть сюда кому-то еще. Балкон хоть и застекленный, но весьма старый. Денег хватило только на пластиковое окно с дверью. «Я же все для вас делаю! Я зарабатываю деньги! А ты не можешь элементарного?!» Женщина ежится. Но не от сквозняков, идущих со всех щелей, а от звука пощечины из прошлого. - Как оказалось, из меня плохая мать… - выдыхает она в пустоту теплый воздух. Перед глазами стоит злое лицо с настолько перемешавшимися чертами, что трудно теперь понять, кому предназначалась пощечина. Шаг ближе к еще не оттаявшему окну. Шорох под ногами заставляет опустить взгляд и близоруко сощуриться. Вислоухий тапок наступил на клок бумаги. Не обращая внимания на стуки позади, женщина наклоняется. Не удерживаясь, неловко падает на колени в окружении многочисленных клочков бумаги. Один за другим они переворачиваются. В памяти всплывает подарок подаренный – дочке?.. внучке? Чертова память отказывается восстанавливать мозаику полностью. Но эти рваные кусочки она должна собрать. Часть за частью появляется сначала ее собственное лицо, потом лицо Тани и, наконец, лицо автора рисунка – Надежды. Имя выведено внизу старательным почерком. - А кем наша Наденька хочет стать? – сквозь искусственную бороду улыбается зять еще не ушедший пять лет назад. - Художником, – важно произносит ребенок и дергает мужчину за бороду. – Дедушка, а вы точно настоящий? - Конечно, - смеется нарочито ниже отец. - Просто я не могу доверять свою мечту ненастоящим. Меня так бабушка учила… Найденный ключ поворачивает механизм, дверь открывается. - Мама, тебе нельзя сидеть на холодном! Ты хочешь заболеть еще больше?! - Тань, Надя… - Да эта балбеска запропастилась куда-то. Поднимайся, - сзади за талию хватают руки дочери. Женщина не двигается. - Ушла. Понимаешь? Ушла. Суетливая Таня с противным голосом на секунду замирает, а после удваивает попытки поднять мать. - Да куда она уйдет? Ей и идти-то некуда, - бормочет она. Мать перехватывает ее руки и кричит: - Да очнись уже, Таня! Она ушла! Насовсем! Нас.. - Простите, - прерывает их пожилой сосед. – У вас тут открыто было. Все в порядке? - Все у нас в порядке! – ворчит Таня, склонившись над матерью. - Я просто за хлебом ходил часа три назад и видел Надю. Она так бежала…А тут у вас еще крики… - Все в порядке…У нас все в порядке. Надя ушла в гости к подруге. Опаздывала…Спасибо…- голос, бывший визгливым, успокаивается и говорит тихо. - Ну ладно. Еще раз извините, – дверь скрипит, сообщая об уходе. - Таня… - Мам… Женщины сидят на пороге балкона. Одна пожилая, в мужском халате и большой шалью накинутой поверх на плечи, сейчас почти сползшей. Вторая еще достаточно молодая с пышными немного потрепанными почти алыми волосами в темно-синем костюме с безукоризненно белоснежной рубашкой. Сидят в одной позе, склонив голову с бездумным взглядом в пол. Сидят безумно похожие, несмотря на все различия. А рядом клочки бумаги подрагивают на сквозняках.