Ничто не освобождает от службы...

Холодная субстанция, целый день лепившая с неба, с одинаковым основанием могла называться как снегом, так и дождем. Может, у местных было для нее какое-то свое название, но Шербан не хотел даже знать о нем. Аде шмыгнул носом и подышал на мерзнущие руки. Не так уж тут и холодно, если разобраться. Но вот было бы хоть немного посуше… хоть самую малость! А еще бы возможность снять и просушить ботинки – и желать больше нечего. Кроме разве что хорошей порции настоянного на белогорнике илёнда. Кое-какие запасы илёнда были, конечно, у каждого мёзианца, но их берегли на самый крайний случай. Да и пьянства в нынешней ситуации не одобрит ни Сабо, ни уж тем более комиссар. Красавчику Аде был благодарен. Что такое расквашенный нос по сравнению с возможностью жить? Даже ехидное прозвище «меченый Красавчиком», пущенное в оборот кем-то из ребят, не воспринималось Шербаном как что-то оскорбительное. В конце концов, не он один такой оказался. По базе уже поползли прибаутки, что получить по морде от комиссара добрый знак. Вроде поцелуя на счастье. В самом деле – из тех, кого Март приводил таким образом в чувство, никто не то, что не погиб, но и не был ранен, как и сам комиссар. Теперь на отсутствие у него видимых следов ранений мёзианцы стали смотреть иначе. Как на признак неуязвимости, которую он способен передать другим. На войне все поневоле становятся суеверными, и подобные приметы рождаются десятками. Жить было можно. Воевать было можно. Немного портили настрой гиблые шепотки о том, что их тут, похоже, бросили. Когда они начались, Шербан сказать не мог. Вроде бы совсем недавно, не больше дня назад. Об этом переговаривались тихо, с оглядкой – в ответ на подобные речи Красавчик мог и за болт-пистолет взяться, и тут Аде не взялся бы его осуждать за суровость. Одно дело, когда люди впадают в мгновенный ступор от шока и растерянности и совсем другое, когда начинаются пораженческие настроения. А еще тревожил Дудочка. Приятель и раньше порой вел себя странновато и говорил невпопад, но особо в глаза это не бросалось. А после той ночи стал сам не свой. Шок, конечно, дело такое – творит с людьми всякое. Но не спятил же Кэлин от пережитого? На Грании они и в худших передрягах побывали. Аде бросил взгляд на нахохлившегося рядом Дудочку. Кэлин нервно грыз ногти и тревожно смотрел куда-то в сторону. Шербан проследил за его взглядом. Приятель провожал глазами высокую черную фигуру комиссара. Не просто смотрел, как тот проходит по линии окопов, время от времени останавливаясь, чтобы переговорить где с гвардейцами, где с сержантами. Дудочка явственно и пугающе напоминал загнанного зверька, следящего за неспешно бродящим вокруг хищником. И чем только комиссар так смог его запугать? Это же не Немет, от одного взгляда которого мурашки по спине бежали… - Эй, Дудочка, - негромко окликнул приятеля Шербан. Кэлин вздрогнул, будто его ударили. Хлопнул глазами, уставился на Аде. - Ты чего такой дерганый стал, а? - Ничего, - хмуро буркнул Дудочка, отворачиваясь, - что все ко мне пристали, а? Аде примирительно улыбнулся. Ну, бывает. Мало ли чего… может, приснилось что-то не то. Или живот крутит, что при кормежке-то из Овидовых запасов неудивительно, небось у него при желании можно найти и что-нибудь со времен, когда Император еще не на Троне был. Или просто голова раскалывается от постоянной пальбы. Дудочка как-то тоскливо вздохнул и повернулся в сторону позиций противника. Очередной снаряд взрыл скальный щит совсем недалеко от окопов, посыпались осколки камня. Мёзианцы пригнулись, кто-то, получив острым камнем по лицу, смачно выругался. К обстрелу почти привыкли. Он стал будничной неприятностью – как сырость, холод и низкое серое небо. На них можно сколько угодно досадовать, но изменить их нельзя. - Слушайте… - внезапно поднял голову Менен, - а вам не кажется, что стрелять стали реже? ++ Еретики атаковали поздним вечером, когда стали сгущаться затяжные серые сумерки. Началось все с того, что орудия, грохотавшие день и ночь, внезапно замолчали. После непрерывного многодневного обстрела тишина казалась оглушительной и какой-то нереальной. А потом там, где едва просматривались вражеские позиции, началось движение. Темные шеренги неспешно двинулись к линии укреплений. В полном молчании – на сей раз не было слышно ни криков, ни выстрелов. Лишь через некоторое время донесся голос. Всего один негромкий голос, который Эрвин урывками слышал, когда присутствовал при попытках бедолаги Ифрема наладить связь. Монотонный, тягуче повторяющий одну-единственную фразу на непонятном языке. От непонятных, чуждых звуков по спине полз липкий холод. Эти слова будили в душе что-то темное, тоскливое и отчаянное. Эрвин изо всех сил ударил сжатым кулаком по камням. Потом еще раз. И еще. Боль отрезвила, но страх не ушел. Он бился где-то на грани сознания, готовый в любой миг захватить власть над разумом. Комиссар огляделся. Бледные лица мёзианцев, сжатые губы, руки, напряженно стискивающие оружие. Кого-то била дрожь, по лицам других катился пот. Еретики пользовались каким-то нечистым колдовством. Не поэтому ли так много солдат, которых отнюдь нельзя назвать необстрелянными, были парализованы страхом в ночь нападения? Некоторые чувствительнее к таким вещам… Размышлять он будет позже. Если останется время для размышлений. Сейчас нужно что-то противопоставить страху, катящемуся перед приближающимися шеренгами, пока мёзианцы не поддались этому проклятому колдовству. Единственно возможное. «Боже-Император, пошли сил своему слуге!» - Не поддаваться! - необходимо во что бы то ни стало сохранять уверенный спокойный голос, только так есть шанс, что подействует, - это не ваш страх! Еретическое колдовство, чтобы сломить ваш дух! Они боятся вас, и хотят, чтобы боялись вы! Подействовали подбираемые на ходу слова или сработала магия комиссарского чина – неважно. Эрвин видел, как мёзианцы вздрагивают, подобно людям, разбуженным посреди тяжелого сна. Как отвлекаются от монотонности чуждой фразы. - Страшно нам или нет – мы должны выстоять! – не умолкать. Не позволять людям вновь вслушаться в проклятые заклинания, - Во имя Бога-Императора, Единого и Истинного… Слова Имперского Кредо, накрепко засевшие в голове еще со времен Схолы Прогениум, были как нельзя кстати. Эрвин ощутил, как внушенный страх отступает. Мёзианцы начали повторять за ним. Пусть основной текст Кредо на их родной планете несколько отличался – суть его была той же. Молитва Императору. Кто-то из мёзианцев кричал ее во весь голос, сколько хватало сил, кто-то шептал под нос, кто-то просто мысленно повторял знакомые с детства слова. Ожили автопушки. В рядах наступающих появились бреши, раздались крики боли. Дикая какофония начавшегося боя заглушила неумолчное бормотание. «Справились… - промелькнуло в голове Эрвина, - справились, Трон Святой… теперь постараться не упускать из виду Кэлина…» Вероятный спящий псайкер. Слабое звено. Как он отреагирует на колдовство? Вдруг это пробудит его? О том, что произойдет в этом случае, не хотелось даже думать. В годы ученичества Эрвин видел пикт-записи. И надеялся никогда не стать очевидцем подобного. Беспорядочная стрельба и дикий звериный крик множества глоток раздались оттуда, откуда никто не ожидал их услышать. Сзади. Со стороны своих же позиций. Эрвин перезарядил болт-пистолет и, до хруста стиснув зубы, резко повернулся в ту сторону. - Бегут! – рявкнул носатый сержант, глянувший в визор, - Изаговы парни… бегут, сукины дети! Эрвин почувствовал, как сердце сжала ледяная рука. Загнанный было вглубь сознания страх начал оживать. «Нет, нельзя сдаться. Только не мне!» ++ Все пять уцелевших офицеров собрались в штабном бараке, чтобы решить судьбу беглецов. Вернее, чтобы присутствовать при том, как комиссар уведомляет их о своем решении. Эрвин медлил с приговором, в душе коря себя за эту медлительность и некстати навалившиеся сомнения. Комиссар должен уметь быть жестоким. Но он сам там был. Сам ощутил тот же страх, от которого до сих пор, несмотря на то, что бой был закончен, что-то противно дрожало в животе. И пусть подобное бегство нельзя оставлять безнаказанным… нет, должен быть еще один выход. Март лихорадочно размышлял. И, как ему казалось, уже нашел третье решение. Оставалось только молиться, чтобы оно оказалось правильным. Если же нет… отвечать он будет перед своей совестью и трибуналом комиссаров в этой жизни, и перед ликом Императора – после смерти. - Ваше решение? – Сабо казался постаревшим лет на десять. - Они бежали. Бросили позиции и бежали, хотя враг даже не подошел к ним. Убили офицера. Вы спрашиваете, каким будет мое решение? – Эрвин нарочно смотрел поверх голов. Не только потому, что хотел подчеркнуть свою отстраненность и подобающую комиссару беспристрастность, но и потому, что не хотел смотреть на майора. Видеть этого человека раздавленным было тяжело, несмотря на выпестованную Бартоли привычку не дружить с офицерами полка, с которым служишь. Как бы то ни было, унижения Сабо не заслуживал. Не он бежал от врага, превратившись в вопящее от страха бездумное животное. Но хорошему командиру всегда стыдно даже за последнего нестроевого. А Сабо был хорошим командиром. - Да, понимаю… но хотите потерять еще шестьдесят человек? – в напряженном тоне Сабо явственно слышалась безнадежность пополам с «я был о тебе лучшего мнения». Эрвин не повел и бровью. Офицерам нет необходимости знать, что комиссару Марту не слишком приятно принимать подобные решения и устраивать гекатомбу. Но есть нечто, что выше его желаний. Комиссар представляет Императора. А Бог-Император Человечества не может позволить себе жалости. И никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя спускать на тормозах убийства старших по званию. Уж это мёзианские офицеры точно понимают. - Шестерых. По одному из десяти. Майор хотел еще что-то сказать, но запнулся, словно налетев на невидимую стену. Сдавленно вздохнул Овид, который, похоже, уже начал понимать, что предстоит мёзианцам. - Как будете выбирать, сэр? – осторожно подал голос лейтенант Кестер. - Никак. У вас на Мёзии есть такая традиция – жребий. Комиссар стоит над всеми различиями между полками и культурами. Он не является уроженцем ни одной из планет. Родиной воспитанника Схолы становится весь Империум. Но в число его обязанностей помимо всего прочего входит и знакомство с традициями и наиболее распространенными суевериями родного мира гвардейцев, находящихся в его ведении. Только так он может понять, как лучше направлять людей, служащих Императору. Об этой особенности мёзианской культуры вскользь упоминали изученные Эрвином официальные материалы. Подробности он выяснил, между делом беседуя с Бландом. Денщик охотно взялся просвещать заинтересовавшегося Мёзией комиссара. В результате Март узнал даже те подробности, о которых не спрашивал – вроде правил имянаречения и свадебных обрядов. Эрвин молча наблюдал за офицерами. Нет, ошибки он не сделал. Мёзианцы на миг оторопели. Потом обменялись взглядами. Согласно мёзианским поверьям, того, кто вытащит смертельный жребий, признаёт виновным и не заслуживающим жизни не суд людей, а сам Бог-Император. Вера в это накрепко въелась в плоть и кровь каждого мёзианца. Бланд в свое время не преминул поведать Эрвину пару историй о том, что, когда жребий Воли Бога-Императора тянули группы особо закоренелых злодеев, то все метки чудесным образом оказывались кровавыми. - Лейтенант Овид, - голос Сабо звучал почти торжественно, - приготовьте все необходимое. Квартирмейстер вытянулся и щелкнул каблуками. Как на параде. ++ Сколько Лорант ни старался, он не мог вспомнить, с чего все началось и как так вышло, что он бежал. В памяти осталось лишь внезапное завершение обстрела, давящая на уши тишина, негромкие разговоры о том, что еретики наступают и наконец-то можно хоть погреться, потом голос… и оцепенение. А потом – ослепительный, лишивший способности понимать что-либо страх. Придя в себя, Брандуза никак не мог поверить, что их рота оставила позиции и, вопя, бросилась прочь. Что несчастный лейтенант Изаг, пытавшийся остановить их, был буквально разорван на куски. Что, несмотря на жаркую драку на линии укреплений, пришлось снимать пару отделений для того, чтобы остановить орущих беглецов. Память не сохранила ничего. Как и у большинства из тех шестидесяти выживших, кого загнали в пустой барак без окон дожидаться приговора. Ждать пришлось недолго. Не настолько, чтобы начать сходить с ума от неопределенности. Ворота распахнулись. При взгляде на лицо комиссара Брандуза снова ощутил страх. Оно не было гневным или презрительным. Оно вообще ничего не выражало. Комиссар застыл в каменной неподвижности – казалось, даже не дышал. Полы длинной шинели рвал ветер, и только поэтому Март не казался раскрашенной статуей вроде тех изваяний святых и героев, что ставились на Мёзии в храмах. Их выстроили отдельно от остальных мёзианцев. Подавленно молчащих, лишенных ремней и всех знаков различия, пристыжено ссутулившихся. Словно отделенных от всего мира невидимой, но непреодолимой стеной. Март хранил молчание, глядя куда-то сквозь провинившихся солдат, будто они были пустым местом. Лорант даже готов был признать, что у комиссара было на это право. Теперь уже никто не решался прохаживаться по поводу его возраста и отсутствия на лице боевых отметин. На несколько мучительно долгих минут воцарилась тягостная тишина. Брандуза едва осмеливался посмотреть по сторонам. «Может, обойдется… - Лорант изо всех сил цеплялся за эту отчаянную надежду, - он же нормальный мужик, понимающий… сразу ведь всех не перестрелял. Что мы могли – это же не людское что-то…» Солдаты старательно избегали смотреть туда, где выстроили беглецов. Овид, не скрываясь, нервно кусал губы – так, что в уголке губ уже показалась кровь. Сабо выглядел усталым и каким-то пристыженным, как будто он тоже принимал участие в бегстве. Молоденький Кестер старался держаться, хоть и был бледен, как покойник. - Часть из вас совершила непростительный проступок. Они бежали, - голос Красавчика звучал непривычно хрипло. Простыл или сорвал горло? - страха не испытывает только безумец. Однако долг солдата – преодолеть страх, чтобы за его слабость не платили жизнями его же товарищи. Наказание за бегство с поля боя вам известно. Наказание за убийство офицера – тоже. То, что страх был внушен пособниками Извечного Врага, не служит вам оправданием. Позволив ему затмить вам разум, вы дали врагу одержать победу над своими душами. Вы жестоко убили лейтенанта Некела Изага, который сохранил разум и пытался становить вас. Ваш приговор - смерть каждого десятого. По жребию Воли Бога-Императора. Комиссар по-прежнему не проявлял никаких эмоций, и это было страшнее любых воплей и проклятий. Сейчас Красавчик казался Лоранту истинным воплощением неумолимого гнева Императора. Неотвратимого. Бесстрастного. Холодная отрешенность Марта внушала не меньший страх, чем сдержанная ярость, которую порой демонстрировал Немет. По шеренгам солдат пролетел едва слышный шелест. Лорант ощутил, как волосы на затылке приподнимаются. Жребий. Тот, кто вытащил кровавую метку, признан виновным самим Императором. Того, кому досталась белая, Император милует и дает возможность искупить содеянное в будущем… «Воля Императора, - тупо стучало в голове Брандузы, - на все воля Императора. Каждому назначен срок…» Их здесь шестьдесят. Шесть погибнут. Шесть человек, на которых укажет незримый перст Императора. Те, кто в Его глазах виновен больше, чем остальные. - Лейтенант Бирк, начинайте. Первые десять человек медленно подошли к офицеру. Лейтенант был мрачен и сам выглядел не лучше смертника. Руки опустились в накрытый куском одеяла котелок. Лорант будто завороженный смотрел, как его товарищи тянут жребий. Роковая метка оказалась в руке Маркаса. Парень побледнел еще сильнее, хотя казалось, что дальше уже некуда. По лицу лейтенанта прошла едва заметная судорога, словно от сильной боли. Он указал глазами в сторону комиссара. Маркас слегка качнулся, но справился с собой. Сделав четыре шага, он остановился перед комиссаром. В руке Красавчика тускло блеснул болт-пистолет. Маркас открыл было рот, словно хотел что-то сказать на прощание… или, быть может, в последний раз помолиться Богу-Императору, но этой возможности Март ему не дал. В животе Брандузы все скрутилось в противный липкий узел. По спине поползла ледяная струйка пота. Как и положено комиссару, Красавчик приводил приговор в исполнение лично. Теперь Лорант не мог оторвать взгляда от недрогнувшего лица Марта. Лежащий у ног труп словно не существовал для комиссара. Нет, для него не существовало никого из беглецов. Брандуза почувствовал слабый тычок в спину и не сразу понял, что наступила его очередь идти за жребием. В давящей тишине он подошел к Бирку. Отчаянно пытаясь вспомнить хотя бы одну молитву, запустил руку под ткань. При виде лежащей на мокрой от волнения ладони белой метки Лорант испытал ни с чем не сравнимое облегчение. Вдвойне постыдное от того, что кровавая досталась Тэвишу. Неплохому парню, который, по его собственным словам, в общем-то и не сам бежал, а просто был подхвачен толпой и боялся, что его порвут на куски, как беднягу Изага… «Жив… Император, спасибо за милость…» - Брандуза чувствовал, что вот-вот разрыдается, наплевав на все и всех. Тэвиш как-то нелепо дернулся, словно хотел рвануться и убежать. На миг Лоранту показалось, что так и произойдет. Но нет, мёзианец с покорностью фаталиста все же подошел к комиссару. Порывисто сложил руки в знамение аквилы. Вновь поднялась рука с болт-пистолетом. Вновь грянул выстрел. Это повторялось еще четырежды. Еще четыре раза десять мёзианцев в полном молчании подходили к Бирку. Еще четырежды бледнели те, кто обнаруживал у себя в руке кровавую метку. Четыре раза тишину разрывал выстрел болт-пистолета. Команда «Разойдись!» была похожа на еще один выстрел. Лорант вздрогнул, стряхивая с себя оцепенение. Казалось, на время экзекуции он забыл, как дышать. Сейчас холодный пахнущий кровью и солью недалекого океана воздух казался ему слаще благоухания цветущих садов на Мёзии. Колени противно дрожали и подгибались. Сделать шаг оказалось невероятно трудно. Брандуза неуверенно качнулся и решил еще немного постоять, пока не отпустит разом навалившаяся слабость. Не у всех из выживших нашлись силы на то, чтобы пойти к баракам вместе с остальными солдатами. Кто-то просто стоял, как оглушенный, пытаясь осознать произошедшее. Кто-то упал на колени и молился. Те же, кто шел, двигались медленно и осторожно, как будто позабыв, как это делается. - Лорант… эй, ты меня слышишь? Брандуза обернулся на голос. Перед ним, неловко улыбаясь, стоял Аде Шербан. - Держи, - приятель протянул Лоранту аккуратно свернутый ремень и конверт, в который при аресте упаковали знаки различия, сорванные с формы, - это твое. Только теперь Брандуза окончательно осознал, что значит быть помилованным Волей Императора. Мёзианцу стало почти физически тепло, несмотря на пронизывающий ветер. - Ага, - Лорант растерянно улыбнулся в ответ, - слышишь… помоги дойти. А то что-то ноги к камню прилипли…