Что-то большее

      Стены холодные, а пышут жаром даэдрического пламени плана Мерунеса Дагона…       - Удивительный контраст, — Он усмехается, холодно, но грустно, немного прищуривая глаза, успевшие потускнеть из-за недостатка магической энергии.       Заключенный здесь, Акатош чувствует себя животным, лишенным свободы.       Птицей с подрезанными крыльями.       Для Него, как для дракона, это невыносимо — эти существа, созданные Им и подобные Ему, никогда не ведали клетки, а если такое случалось, то никто не мог удержать разгневанного ящера, чей Голос в такие моменты оглушал любого, даже ненамеренно.       Но сейчас все совсем по-другому — Ауриэль пленник собственного кошмара, своего заклятого врага, решившего вновь попытать удачу и захватить Смертный План, сотворенный непосильным трудом Аэдра, что пожертвовали своим бессмертием ради его благополучия. И Единый сейчас ничего не может сделать — только слабое заклинание отнимает огромное количество магии, а что будет, если решить наколдовать что-то более сильное? ..       От осознания своей слабости хочется безудержно метаться по этой уже ненавистной клетке, рычать и кричать, однако многовековая выдержка и гордость не позволяют, и от этого становится еще тяжелее — Он не может выпустить свои чувства на волю и их приходится держать в себе.       Единственный раз, когда Акатош позволил истинным ощущениям показаться, был момент нападения на дворец — безжалостный Мерунес Дагон и Его старший сын, Алдуин, вторглись в план, напустив ядовитого дыма, что сделал сопротивление невозможным. И в этот единственный раз рядом была эта маленькая, отчаянная и никогда не унывающая Драконорожденная…       Дезаз…       Аэдра Времени никогда не понимал эту человеческую девушку и ее поступки, что любому показались бы нелепыми и неправильными — взять тот же личный запрет и решение не трогать драконов, даже когда они нападали на людские поселения. Она всегда старалась находить такой выход из положения, чтобы крови пролилось как можно меньше, да и сама воевать Довакин почти не умела — рядом постоянно были Лидия и Синдинг, готовые защитить свою подругу когда и где угодно; да, она могла выстрелить, если желала того, но делала это редко — только если некая опасность угрожала не ей, а окружающим.       Дезаз почти не думает о последствиях — не заботится о себе, иногда доводя физическое тело до полного истощения. Но ее душа всегда горит невидимым пламенем, и потому, кажется, девушка-то и никогда не унывает — изнутри ведь светится как маленькое солнышко, даря надежду остальным даже в непроглядной тьме…       А еще Драконорожденная всей своей сущностью восхищается драконами - а, соответственно, и Им самим тоже, Золотым Драконом Времени, что неимоверно льстит Ауриэлю — смертные почитают Его как защитника и властителя судеб, но никто не почитает как создателя драконов — ведь их боятся. Они обладатели Голоса, а поэтому могут одним лишь Словом погубить десятки, если не сотни людей, они злодеи многих детских сказок, и только Довакин видит в них прекрасных и вечных существ. Когда Акатош наблюдает за ней незаметно для нее, то видит, как блестят девичьи глаза при единственном взгляде на сияющую на солнце чешую и на мощные крылья, способные не только разрывать драконью добычу когтями, но и бережно обнимать…       И Он хочет улыбаться, смотря в эти детские и наивные очи, светящиеся изнутри.       Ему не понятно, когда внезапно появилось это странное желание защищать…       Хотя, Аэдра защищает ее постоянно — взять хотя бы ее встречу с еще одним кандидатом на «пост» Довакина.       Нет, это определенно что-то другое — возможно, собственническое чувство, коим обладают все драконы…       Собственническое чувство, ставшее чем-то большим…       Единый знает, что Дезаз придет Его спасать, несмотря на предостережения друзей и попытки отговорить ее от подобной безумной затеи — видения будущего, пускай и нечеткие, никогда не оставляют. И Он ведает об ее успехе…       Но боится потерять, ведь цена слишком высока…