ПЛЕНительная Одержимость

      Телефонная трель отозвалась в теле дрожью совсем не удовольствия. Мириады колец ряби на ледяной воде, и моё сердце ушло в пятки. Эдвард настороженно посмотрел в сторону сигнала, его брови сомкнулись, а глаза превратились в стальные щёлочки, и только румянец на щеках и губах в мрачной реальности выдавал ту толику удовольствия и тепла, что мы смогли здесь создать. — Не иди, не надо. — попросила я, но он всё же нехотя поднялся и осторожно снял трубку. — Меня не интересуют опросы, — сказал Эдвард трубке. О, нет…       Эдвард сглотнул подступивший ком в горле. Он медленно моргнул и повернулся, направив стрелы пронзительного взгляда на меня. Его лицо как будто на мгновение прояснилось, разгладилось от привычной хмурости, а тон голоса стал отвратительно искусственным и отстранённым. — Здесь нет никакой Бэллы, вы ошиблись, — ответил Эдвард, продолжая сверлить меня взглядом, полным отвращения. Я вся напряглась, сжимая пальцы на ногах. — Что ж, вероятно, это была моя сестра. Она часто гостит здесь и дурачится.       Трубка ещё что-то сказала, и Эдвард оборвал её на полуслове, решительно закончив этот разговор. Снова повисла жуткая пауза — Эдвард просто стоял, опустив голову и держась рукой за дверной косяк. Когда он заговорил, меня словно полоснули разом все ножи в этом доме. — Сколько раз звонил этот хер? — спросил он, тихо шипя от гнева. — Я не… — СКОЛЬКО РАЗ ВЫ ТРЕПАЛИСЬ?! — Эдвард… я… — СКОЛЬКО?! — Не помню… пару раз. я ничего ему не сказала!       Эдвард схватился за волосы, стремительно впадая в состояние, с которым мне очевидно было не справиться уговорами и оправданиями. — Эдвард. послушай меня. Если бы я хотела наговорить лишнего, он бы давно был здесь и… — Он и так будет здесь! Потому что ты назвала ему своё имя! — Ну и что! Меня же никто не ищет! — Откуда ты можешь быть так уверена… — процедил он, и светильник полетел с тумбы и повис на проводе какое-то время, прежде чем с грохотом угодил на пол, следом отправилась и стопка книг, заготовленная к сожжению, а затем к стене полетел стул, ломаясь о комод и разлетаясь на щепки. Эдвард беспорядочно разбивал всё вокруг себя под оглушительный скрип, треск и грохот. В полном отчаянии он рычал ругательства в реальность, где мы никогда не были и не будем вместе, где ничего так и не сложилось, где он всё испортил, где мы обречены. Я лишь вскидывала к нему слабеющие руки, пытаясь угомонить и вразумить, но было без толку. Всё пошло крахом с самого начала. Взмахи головы, кулаков, растрёпанные волосы, запах гари, звук ломающихся предметов — всё смешалось в его истерике, пока я, наконец, не ринулась к нему, решительно хватая за плечи, рискуя выхватить удар и стать окончательно сломленной. Он схватил меня за голову обеими руками, словно собирался то ли отчаянно поцеловать, то ли раздавить её как тыкву. — Эдвард! Эдвард, послушай меня… перестань, пожалуйста, остановись… — я посмотрела в его красные, заплаканные глаза, и поджатые губы скривились на секунду, затем расслабились и приоткрылись, красные от напряжения. — Давай сядем. Давай просто сядем… — я обхватила его лицо ладонями, не прерывая с ним зрительного контакта, и мы опустились на пол за спинку дивана, как два шкодливых ребёнка, что прятались от взрослых. В комнате мигом воцарилась тишина, и только наше дыхание было громче грохота, с которым было моё сердце, и сердце Эдварда. Я погладила его по груди, словно это могло унять бешеное сердцебиение, и ткань тёмной футботки, пропитавшаяся влагой, отозвалась жаром. — Мы нашкодили, и теперь прячемся за диваном, — сказала я шёпотом, и уже через мгновение почувствовала, что не могу сдержать улыбки. Глаза Эдварда округлились, и он горько усмехнулся этим словам. — Я очень плохо с тобой поступил, ты просто не понимаешь, насколько… — прошептал он в ответ, прикрывая веки. — Мы все делаем кому-то больно. — Ты могла бы сейчас загорать на пляже в Мексике в симпатичном бикини, с подругами, с парнем… — Эдвард с горечью сглотнул свои фантазии, и я буквально ощутила на языке вкус досады и раскаяния, разъедающие его душу. — Мама могла быть жива, если бы я сделал потише… она говорила, не слушать слишком громко, чтобы не портить слух. Теперь всё, что я слышу — оглушительная тишина, потому что она не дышит… не дышит… Горячие слёзы потекли по уже проложенным солёным дорожкам, растворяясь в колкой щетине, теряясь в морщинках искажённого немым рыданием рта. — Тише-тише… всё хорошо. Эдвард, у меня есть идея. Давай прямо сейчас соберём вещи и уедем туда. На пляж. — В Мексику? — Всё равно, куда. Подальше отсюда. — Нас возьмут на ближайшем посту. Ты такая глупая, Белла. — Нам ведь нечего терять, верно? Давай попробуем. — Мистер Каллен? — прогремели буквы одна за другой, как неоновая вывеска в тихом ночном лесу, как скрежет пилы сквозь нежную утреннюю тишину. В дверь стучали уверенно и настойчиво, неустанно взывая. — Мистер Каллен, это полиция, нам нужно поговорить. Я слышал шум внутри, вам придётся открыть. Какой неприятный голос. Какой отвратительный, отвратительно знакомый голос… Вокруг стало очень темно, и в нос мне ударил запах душного помещения, затхлой мебельной обивки и рассыпавшихся слов и планов. — Я пропал… пропал… что я ему скажу? — растерянно прошептал Эдвард, взглядом рыская по полу, будто ответ затерялся там подобно маленькой фигурке Лего. — Я должен спрятать тебя в подвал, скорее… — Цепкие, нервные пальцы сомкнулись на моих предплечьях, чтобы поднять и потащить к подвалу, но, едва наши макушки появились над спинкой дивана, я обхватила лицо Эдварда снова и посмотрела ему в глаза, безумные и красные. — Я не буду прятаться. — Ты с ума сошла? — Он всё равно устроит обыск, и тогда будет ещё хуже. Мы просто скажем, всё как есть: мы отдыхали у озера, подошли эти ребята, они собирались навредить нам, они напали, это самооборона, никто не знает, что… — мне казалось, что я звучу убедительно, но Эдвард лишь потёр колючий подбородок и грустно усмехнулся. — Не знает, что? Что тебя похитили? Наконец-то ты начинаешь врубаться, Белла. Мне стало жутко от его улыбки, от его взгляда, наполненного знанием чего-то очевидного, что было совершенно недоступно мне. На долю секунды я почувствовала себя живущей в Зазеркалье забвения, не ведающей, невменяемой. — Я больше… не хочу убегать. — прошептала я и прикоснулась к его щекам. — Даже не знаю, что сделало меня больным — смерть матери или любовь к тебе, но я вас не виню. И буду держаться за тебя до самого конца. — сказал он решительно, встал на ноги и направился к двери, что уже буквально трещала угрозами взлома. Я сделала глубокий вздох, проморгалась, пригладила спутанные волосы, понимая, что красноту заплаканных глаз вряд ли что исправит.       На паркет пролился широкий луч солнечного света, изломанный тёмным силуэтом Эдварда — угольным штрихом поверх золотого покрытия. Своей широкой спиной Эдвард закрыл мне обзор, но голос полицейского был различим, хоть и стал намного спокойнее. Крадучись, я решила сделать вид, будто мы всего-лишь непутёвые влюблённые, что ссорятся и мирятся по сто раз на дню, это виделось мне единственным способом развеять подозрения. Эдвард напрягся как струна, едва я нежно коснулась его поясницы, огибая стройный силуэт, чтобы встретиться взглядом с нашим незваным гостем на пороге. Глаза в глаза. Первые глаза за долгое время, принадлежащие не Эдварду, не имеющие ничего общего с этой реальностью, но видящие меня насквозь, знающие меня прежнюю. Ни коп на дороге, ни «волки» не обладали таким взглядом, они вообще сейчас казались просто частью декораций, а этот взгляд полицейского перед нами, цепкий и внимательный, казалось, знает обо мне то, чего не знаю я. Жар от плеча Эдварда опалил мне щеку, но я отпрянула вовсе не поэтому, моментально теряя тщательно сымитированную расслабленную улыбку. Эдвард почувствовал, как сильно и судорожно я в ужасе сжала его бок, возможно даже причиняя боль. Он опасливо взглянул на меня, отвратительную актрису, чья игра рассыпалась, не успев начаться, едва я встретилась взглядом со своим старым знакомым. Какое-то время мы втроём просто стояли, уставившись друг на друга в абсолютном шоке от стечения обстоятельств. Скрип половицы под моей левой пяткой выдал попытку побега — впервые я пыталась бежать вглубь дома, а не свободу. — Интересно получается, — настороженно заметил Джеймс, уперев руки в бока, и одна из них коснулась кобуры. Ком пепла застрял у меня в горле. — Даже интереснее, чем я вообще мог представить. — его взгляд почти незаметно то и дело успевал метнуться то на мои руки, то на карманы Эдварда, то в пустоту за нашими спинами, и все эти наблюдения, очевидно рисовали в голове полицейского картину явно не в нашу пользу. — Что вам нужно? — спросил Эдвард, снова и снова тщетно пытаясь прикрыть меня собой, однако человек перед нами, похоже, уже успел оценить всю ситуацию. Он всё понял раньше меня. — Давайте поговорим в доме, спокойно и полюбовно, потому что если я вернусь с ордером, а я вернусь, разговор будет уже совсем другим, — предупредил Джеймс, и Эдвард, словно в последний раз, взглянул на меня, обречённо приоткрывая дверь Джеймсу. — Всё в порядке, Эдвард, — произнесла я дрожащим голосом. Мы расположились на диване, а Джеймс занял место в кресле напротив. Нас разделял только журнальный столик. — По счастливому стечению обстоятельств, мистер Каллен, я оказался в этом месте в поисках виновника некрасивой драки у озера. Некие Бонни и Клайд отметелили местных ребят, которым показалось, что девушка нуждалась в помощи. Откуда у вас эти синяки, мисс Свон? — он снова посмотрел мне в глаза выжидающе, а я в недоумении могла лишь мотать головой, заикаясь от волнения на каждом слове. — Чт-о? Нет… это, — я хотела было сказать, что это они на нас напали, но решила до последнего в этом не признаваться — мысли путались, и я забыла собственный план. Времени обдумать всё не было совершенно, поэтому всё сейчас зависело лишь от нас самих. И будь на месте Джеймса какой-нибудь другой коп, выкрутиться было бы гораздо проще, но только не сейчас, только не при том чемоданчике из прошлого, который он с собой приволок. — Сексуальные игры, — твёрдо сказал Эдвард, заносчиво вскинув подбородок и приобнимая меня за плечи по-хозяйски, обозначая свою территорию перед этим чужаком. Я чувствовала его напряжение, несмотря на самоуверенную позу, несмотря на невозмутимость и, уверена, Джеймс, к сожалению, чувствовал тоже. Эдвард слишком эмоционально измотан, чтобы искусно врать. — По обоюдному согласию? — с лукавой ухмылкой уточнил Джеймс, театрально подыгрывая и в то же самое время сканируя нас обезоруживающим, знающим взглядом. — Да… — тихо ответила я, зачем-то продолжая этот фарс. — Откуда ты знаешь её имя? — практически перебил меня Эдвард. — О, — наконец-то он перевёл взгляд на Эдварда и там и остановился, расслабленно потирая широко раздвинутые колени. — Мы познакомились несколько месяцев назад. Несколько месяцев?.. — Можно сказать, закадычные друзья. — по-кошачьи ухмыльнулся Джеймс и вновь скользнул взглядом по моему лицу и телу, чтобы Эдвард видел. Чтобы он знал, что это за знакомство. Его понимание тут же эхом отразилось в его теле, и Эдвард напрягся, всего на пару сантиметров отстранившись с недоумении, но достаточно, чтобы я почувствовала ледяной холод между нами. — Кажется, я рассказывала про Джеймса… — прошептала я, опуская глаза. — Тебе слишком много кажется, Белла, — голос Эдварда прозвучал не намного громче моего, но он не отпрянул и не оставил моего плеча, которое покровительственно укрывало его крепкое чёрное крыло. — Мы познакомились в одном заведении, и Белла строила из себя такую милую недотрогу… — Ты меня чуть не изнасиловал! — не выдержала я, чувствуя, как лицо горит от возмущения. — Как сказал мистер Каллен, — и он сделал картинный жест в сторону Эдварда, — тебе кажется. К тому же… ты, похоже, любишь. такие вещи. — Проваливай из моего дома, — злобно процедил Эдвард, и нежная кошачья ухмылка Джеймса тут же превратилась в оскал. — Я знаю таких, как ты. И я много знаю о веществах, Эдвард. Но даже такой ублюдок как я не использует их на девчонках.       Едва я смогла хоть что-то осмыслить, в комнате в мгновение закружился торнадо: с силой надавив мне на плечо, Эдвард резко двинул ногой по столику снизу, и тот перевернулся и обрушился на Джеймса, сначала сдерживающим щитом, не давая ему закончить рефлекторный манёвр и извлечь пистолет, а затем и гроздьями мелких осколков, тут же рассыпавшихся на пол. Следом Эдвард накрыл Джеймса собой, выбивая оружие из рук, однако он, кажется, был готов, хоть и пропустил этот неожиданный для всех пинок. Он сцепился с Эдвардом в безобразном кулачном бою, отчаянно не давая повалить себя на спину.       Горизонтальные поверхности потеряли чёткость и сменили углы наклона; реальность растеклась и изменила форму предметов, форму меня, силуэты дерущихся мужчин, и в этом помутнении я как-будто чётко увидела этот дом, мрачный и запущенный, сырой и совершенно неуютный. Я увидела свои покрытые синяками кисти рук и лодыжки грязных ног, украшенные и опоясанные многочисленными ссадинами и натёртостями. Я увидела сквозь дурман, сквозь туман Эдварда, жестокого, неуправляемого и совершенно больного. Он ничего вокруг не видел, выколачивая жизнь из Джеймса, пока тот из последних сил сопротивлялся, каким-то образом снося чудовищные удары, что приходились ему то в живот, то по голове. Он почти перешёл уже в полностью оборонительную позицию, не имея возможности ответить, но в какой-то момент всё-таки выкрутился и ударом ноги сильно выбил Эдварду колено, а далее последовала серия ударов по лицу, за несколько секунд превратив его точёные скулы в отёкшие, красные подушки. — Прекратите… Хватит! — мой голос был таким слабым, но явно сохранял больше решимости и здравия, чем сознание. Голос — единственное, что ещё было моим, звучало как я, но, к сожалению, не имело никакого влияния на то, что происходило в доме. Они не слушали, избивая друг друга, сместившись с дивана в сторону камина, разметая книги, покрытые запёкшейся кровью давно убитой женщины, толкая мебель с треском и скрипом по старому полу.       Я забилась в угол у входа в подвал и поджала ноги, но звуки ударов, такие отчётливые и резкие, буквально обжигали мне тело, словно языки пламени из камина. Моргнув, казалось, всего пару раз, я застала уже совсем другую картину: Эдвард несколько раз ударил Джеймса лицом о каменную кладку у изножья камина, раздался хруст хрящей, и человек обмяк. Я в ужасе прикрыла рот рукой, вмиг испугавшись собственных пальцев, ледяных и дрожащих, а следом и силуэта, что надвигался на меня, быстро, но практически беззвучно. Призрачная тень вторгшегося спасителя заслонила мне обзор жуткой картины, где Эдвард перепачканный кровью, тяжело дыша, склонился над бездыханным телом полицейского. Мельтешение перед моим лицом всё не прекращалось, моё имя звучало почти шёпотом снова и снова, и сложно было разобрать, я его произношу, или этот человек передо мною, заслоняющий собой Эдварда от меня. Меня — от Эдварда.       Мои мысли совершенно спутались: обидчик лежал в луже крови у камина, Эдвард в трансе, в крови, в забвении. Вопросы сыпались на меня один за другим, и ни на один я не могла ни слова вымолвить. — Белла, Белла! Я Джейкоб. Послушай меня, ты не ранена.? Что здесь происходит?.. — рыская глазами по сторонам, он пытался понять, в порядке ли я, и есть ли в доме кто-то ещё.       Поток вопросов прервал рык Эдварда, полный отчаяния и яростной боли, он тяжело поднялся на ноги и решительно двинулся к нам, вооружившись кочергой. Неужели он вот так просто… Дикие глаза, чужие, налитые кровью, те, что совсем недавно так тепло смотрели в мои. Чужой оскал, чужие руки, покрытые свежими ушибами… — Эдвард… — Эй, стой, стооой! — крикнул Джейкоб, быстро реагируя и на четвереньках отскакивая от меня куда-то в сторону. Я лишь успела судорожно сглотнуть сухой комок абсолютного ужаса, встретившись в Эдвардом взглядом, но больше не находя там отклика. Он занёс кочергу с угрожающим свистом в воздухе, намереваясь разделаться и с Джейкобом, но тот отполз ко мне, заслоняя собой, целясь точно в голову Эдварда. И, едва мои руки вцепились в массивные, горячие плечи, а глаза распахнулись в ужасающем осознании происходящего, едва кочерга опустилась на голову Джейкоба, прозвучал выстрел, оставивший во лбу Эдварда зияющую дыру. Он осел на колени, покосился в сторону и упал, вдруг снова становясь собой, только теперь… мёртвым. — Нет! НЕТ! — прошептала я, а следом перешла на крик, повторяя это снова и снова, пробираясь мимо ошарашенного Джейкоба к телу Эдварда, к его лицу, уже больше не искажённому злобой и ненавистью. — Эдвард!.. как же… как же так?.. Что же… что теперь останется? Что мне теперь делать? В момент, когда я только начала понимать его, начала чувствовать его чувствами, начала что-то значить, всё закончилось. — Белла… — осторожно начал Джейкоб, но я не вынесла его робкого касания, рыдая. Он успел проверить Джеймса и вернуться ко мне. — Я вызвал полицию и скорую. — Ему уже не нужна скорая! — захлёбываясь слезами, прорыдала я, прикасаясь к Эдварду, к его груди и плечам, чтобы почувствовать его здесь, всё ещё со мной. Все страсти этого дня стёрлись из памяти в одночасье, и я не могла больше ни о чём думать, кроме как о том, что мы потеряли. Что мы могли обрести. — Как… как давно ты здесь? — тихо спросил он. — Я… не знаю… какая разница?.. — голова начала болеть и кружиться, мне стало трудно дышать. Заикаясь, задыхаясь, я пыталась сформулировать мысль, сказать ему, что он ничего не понимает, он нас не понимает, но слова не шли. Эдвард здесь, на полу, мёртв. Блаженная тьма накрыла меня с головой, а мышцы вмиг стали ватными, поваливая меня на пол следом за моим Эдвардом в бездну забвения.       Бездна, однако, оказалась озарена светом, стерильным свечением, мерцанием ослепительных лучей солнца за окном — вокруг стало так чисто и так ярко, что я почувствовала, как вернулась в давно забытый мир, реальный мир, в котором я совсем одна, в больничной палате.       Постепенно в памяти стали всплывать моменты прошлого дня, или нескольких дней — уже непонятно, потому что время совершенно потеряло реальный ход, как и моё сознание потеряло почву, потеряло в здравости. Последние события были похожи на очень реалистичный сон, но, раз я нахожусь в палате, он всё-таки был реальностью: Эдвард убивает Джеймса, Джейкоб убивает Эдварда… убивает его! мой живот скрутило сильными коликами, а мышцы как ватные отказывались отзываться на попытки их напрячь. Острая боль в теле обострила эмоции, воспоминания - я как новорождённая ощутила на себе весь шок этого мира, лёжа здесь, в тихой палате.       Эдвард в моей памяти был реальнее всех этих стен, всех этих капельниц, цветов на тумбочке, реальнее озера за окном и даже реальнее Элис, чей смутный образ за стеклом палаты скоро дополнится и образом моего отца, срочно примчавшегося на помощь. Сквозь эти вспышки передо мною возникли белое и чёрное пятна, невнятные очертания которых сформировали мужские силуэты в белом халате и тёмном костюме. Их прямые осанки резко контрастировали с опущенными уголками красных глаз и губ. Врач присел на стул возле моей койки и, прежде чем заговорить, потёр глаза и рот, будто желая стереть непрошеные слова и слёзы. — Меня зовут доктор Карлайл, Белла, а это офицер Лоран Да Ревин — начал он. — Как ты себя чувствуешь? — Меня тошнит, — ответила я, не решаясь взглянуть ему в глаза, хотя мне абсолютно точно нужны были ответы. Или не нужны? — Да. так будет ещё некоторое время, прежде чем твоя кровь очистится. Очистится от чего? — От чего?       Он сделал глубокий вдох, собираясь с силами, переглянулся с офицером полиции, и мне это не понравилось. Я попробовала сесть, но тут же почувствовала назойливые трубки, приклеенные по всему телу, эти путы никак не давали двигаться и принять оборонительную позицию. — Всё в порядке, ты теперь в безопасности, — ответил офицер, осторожно выставляя ладонь вперёд. Я проморгалась, ничего не понимая. — Я не была в опасности, я… мы дали отпор Джеймсу, он меня всё-таки нашёл, этот ненормальный прикинулся полицейским… — Белла, это нелегко будет признать, тебе понадобится много времени, — сказал Карлайл, но я всё равно обратилась к офицеру. — Вы задержали Джейкоба?! Он застрелил. он выстрелил в Эдварда!       Карлайл опустил лицо, поджимая губы, и я почувствовала, что должна дать ему договорить, потому как весь его облик выражал горечь, скорбь и. стыд? — Эдвард Каллен похитил вас из магазина Розали Каллен в феврале. Сейчас октябрь. — офицер сделал паузу, и у меня в голове всё смешалось. Как это октябрь? Всё ведь было совсем недавно… тогда почему я помню сад, озеро, тёплые дни…? — Что за бред, как это может быть? — Вас могли бы найти гораздо раньше, если бы не ваш звонок своей подруге. — Я ничего не понимаю, я же звонила ей меньше недели назад, чтобы она не волновалась… — Вы звонили ей в конце июля, мисс. Детектив Джеймс Уолтер проявил самодеятельность, самостоятельно связавшись с вашими друзьями и занявшись независимым расследованием вопреки их решению не начинать поиски. Но если бы не он, вы бы сейчас, возможно, были мертвы. — Что?! Что вы несёте? — Тебе предстоит лечение, Белла, по итогам которого всё встанет на свои места, - усповаивающе проговорил доктор. — Не хочу я на свои места! Джейкоб, этот парень из соц.службы, он убил Эдварда!       Карлайл попросил офицера оставить нас, и мне стало чуточку легче воспринимать правду без его холодного натиска. — Белла, мне тоже очень нелегко об этом говорить, поверь, это последнее, чего я ожидал, находясь на стажировке за тридевять земель отсюда. - Доктор прочистил горло и постарался говорить без пауз, но ему это давалось трудно. - Больше полугода ты находилась под действием сильных психотропных веществ, которые… которые мой сын Эдвард достал из моей клиники для того, чтобы держать тебя в заточении. — Что.... но..... зачем?..... — Он был.. мы не общались, он был не в себе, но я не представлял, насколько… Мы нашли на твоём теле следы насилия, но регулярные дозы веществ, которые он заставлял тебя принимать, вероятно... заставляли тебя видеть всё это.... в ином свете...       Округлив сонные глаза, покуда позволяли тяжёлые веки, я неотрывно смотрела на него, уже не отводя взгляда. Уже почти не слыша всё остальное: про ломку, про зависимость, про таблетки, про галлюцинации, про погибшую мать Эдварда, про его чувство вины…       Карлайл Каллен был реален, как никто другой сейчас, и на мгновение, прежде чем моё тело снова сковали судороги и пронзительная боль в мышцах, всё стало таким очевидным, ужасающе трагичным и абсолютно безнадёжно разрушенным. Наш пузырь, наш мир лопнул, на этот раз по-настоящему. Я так боялась, что нас найдут, так боялась потерять это странное, хрупкое чувство, возникшее при столь странных обстоятельствах, наш романтизированный ад, наш плен для неудачливых душ. Я так понадеялась на спасение в плену, на плен во спасение. Я понадеялась на шанс быть любимой.       Что любовь значит для каждого из нас, определяется тем, что мы из себя представляем. Смутное чувство, сладострастный полёт или нескончаемая боль — не выбор, а данность. Трагическая лотерея для невинных душ. Смертельная рулетка для неудачников. Благословение для счастливчиков. Болезнь. Наваждение. Забвение. Иллюзия.       За окном палаты плещутся в озере птицы, а я лежу на его дне под толщей встревоженной воды, мутной от ила, но кристально чистой по своей сути. Лежу глупой рыбой, попавшейся на блестящий крючок в поиске пропитания, русалкой, не успевшей получить ног, но лишившейся хвоста. Лежу с чистой кровью, но всё ещё затуманенным разумом. Упрямо смотрю в окно, потому что не могу посмотреть в глаза Элис за стеклом в коридоре, пусть думает, что я сплю, потому что на самом деле я до сих пор не понимаю, реально ли всё это. Я не должна на неё злиться и не могу. Я должна, но не могу злиться на Эдварда, потому что он стал моим отражением, криминальным, одержимым. Нашедшие друг друга, две одержимости, упрятанные в полузаброшенном доме на краю реальности, мы создали свой маленький проклятый мир, но были разоблачены. И наказаны.       Я абсолютно точно не переживу это чувство, в феврале спасшее меня от одной одержимости, чтобы уступить место другой, ещё более разрушающей, взаимно уничтожающей, не понятой никем, но абсолютно прекрасной в своей безнадёжной иллюзорности. Я абсолютно точно разбита навсегда.