Глава 17. Чёрный Алмаз
26 декабря 2021 г. в 15:37
Буйная зелень за стеклом сливалась в длинные мазки, а потоки воздуха хлёстко врывались в приоткрытые окна, тут же разметая клубы сигаретного дыма, но совершенно не справляясь с мыслями Джеймса — он сурово глядел на дорогу, сжимая пальцами руль, сигарету и зажигалку. Чиркнув колёсиком, он притянулся к своим рукам и заправился сигаретой, не сводя глаз с дороги, уносящей его всё дальше и дальше от маниакальной цели — во что бы то ни стало достать Беллу. Сиэттл словно магнитом притягивал, манил обратно — Джеймс буквально чувствовал его спиной, двигаясь в противоположном направлении по добровольно-принудительному совету бывшего напарника. С досадой бормоча незатейливые ругательства, он глубоко затягивался снова и снова, даже не глядя на тлеющий окурок, а лишь осматриваясь по сторонам в поисках указателей. Миновав Рентон, он двигался по 169-й сквозь нескончаемые насаждения придорожных забегаловок и ферм с вынужденной благодарностью хотя бы за то, что Лоран не отправил его за пределы округа Кент, где чужаков в управлении не любят и всячески стараются доказать, что и сами способны справиться с местным дерьмом. Погода стояла отличная, но, чем дальше он продвигался, отмечая про себя мелькающие отметки с номером шоссе, тем более глухими, сонными и пустыми выглядели окрестности, тем сильнее они напоминали ему о детстве, где его проблемы были куда более неприятными и серьёзными, нежели обязанность забраться в недра округа и возиться там с делами о краже комбайнов и сбитых на дороге коровах.
«Десятки висяков, Лоран, и ты даёшь мне какой-то сонный старпёрский городишко. Просто отлично»
Отправив голосовое сообщение, Джеймс сунул мобильник в карман и хлопнул дверью автомобиля перед зданием полицейского участка, у порога которого ветер гонял какой-то мелкий, давно оставленный без внимания мусор. «Мелкий мусор, что ещё здесь может меня ждать?» Несколько лет назад он уже занимался мелким делом в пригороде Такомы и отлично помнит кислые, вытянутые морды местных полицейских и надменного олуха шерифа, не желающего признавать беспомощность своих ищеек в деле о серии краж. Поэтому, уверенно шагнув в офис, Джеймс предъявил на время вновь обретённый значок, не без удовольствия выпрямив спину и выпятив подбородок, словно бы все были ниже его ростом. Закрой глаза, и участок этот покажется мелкой страховой фирмой: немой телефон, тихие голоса, тут же обрывающиеся при виде чужака со значком и вполне понятной целью, запах пыли вместо едкого кофе и благоухающих задержанных. С ним звучно поздоровался единственный человек в участке, которого он увидел не сразу — будто почуяв Джеймса, будто распознав его присутствие по повисшей тишине в участке, из дальнего кабинета спокойной, уверенной походкой вышел коренной американец. Под чёрными, кустистыми бровями — сосредоточенное подозрение тёмных глаз, лишённых сумасбродной суетности и безумия больших городов. — Помощник шерифа, Блэк. А зовут наверное Даймонд, ну конечно же, — подумал Джеймс, пожимая протянутую руку и представившись, как положено. Помощник шерифа окинул помещение взглядом и громогласно объявил: — Детектив Джеймс Уолтер здесь для содействия в нашей работе на время отсутствия шерифа Мак Кинли. Все (все человек пять в помещении) принялись за работу, которая невероятным образом тут же нашлась на столах, в шкафах и на полках, зазвучал телефон — словом, всё вокруг показательно вернулось к жизни, будто время снова стало иметь смысл. Блэк чиркнул спичкой, щурясь от яркого солнца, и Джеймс тоже потянулся за сигаретами. — Что случилось с шерифом? — Бедро сломал. Неудачная охота, — у Джеймса почему-то не возникло сомнений, что речь идёт не об охоте на преступника, ведь полицейские в таких краях погони устраивают лишь за пумами. С крыльца всё казалось незначительным, настраивало на отпускной лад, и Джеймс даже задумался, что всё не так уж плохо в этой дыре с красивым названием «Блэк Даймонд».***
Глядя ему в глаза, я медленно запила таблетки одну за другой. Поймав его взгляд, пристыковавшись к бездне отчаяния, тайн и секретов, кажется, лишь слегка растревоженных его вынужденным признанием, я даже не знала, что пью. Я не соображала, как происходит всякий раз, когда мы вступаем в контакт — будь то визуальный, вербальный или физический. У меня были мысли — они превращаются в клубок застекленевших нитей; у меня были решения — они становятся никчёмными; у меня были чувства — они тоже замирают всякий раз, когда мы соприкасаемся взглядом. Всё же шок от сказанных слов не позволил потерять самообладания, и я всё-таки думала. Сидела и думала о том, что услышала в кухне. Эдвард пас меня, словно сторожевой пёс, следящий за любым неверным движением чужака. Он выглядел необычайно настороженно в своём кресле напротив. Признание далось ему нелегко, но положенной лёгкости в душе явно не оставило. Никакой свободы, никакой горы с плеч — только невыносимая тяжесть прошлого. Это большой-большой секрет, раскрывать который он не собирался ни при каких обстоятельствах. Я ярко представила его в этой коморке, будто бы мы общались посредством телепатии, и он передавал мне воспоминания, не в силах озвучить их, дабы не выпустить демонов боли наружу. Мальчишка, подросток в огромных наушниках слушает музыку, которая через несколько мгновений станет роковой, запишется на момент, отчеканится в реальности и навсегда останется под запретом, как катализатор боли и страданий, скорби и отчаяния. Не слышит ни единого жуткого звука сверху, где происходит дикость. Как скоро он понял? Видел убийцу? Мать была ещё жива? А где его отец? А как живёт с этим Роуз? Вопросы посыпались на меня колкой металлической стружкой, и я поймала себя на активном мысленном процессе, полностью зависшей, уставившись в одну точку вдалеке отсюда под его пристальным взглядом. — Перестань так смотреть на меня, — раздражённо процедил Эдвард, и я могла только представить, как зло в реальности звучал его голос, ведь моё полусонное состояние, вызванное отходняком после стресса, значительно сглаживало тона, сглаживало углы, сглаживало реальность вокруг и его силует в том числе — он мягко расплывался передо мной, а затем снова становился отчётливым, как при помехах на старых VHS. — Пожалуйста, давай поговорим. — О чём тут говорить? — он слегка пожал плечами, не сводя с меня взгляда и поморщился, как будто съел что-то горькое. Горе. Мне стало неуютно на широком диване, а он в кресле выглядел и вовсе как в тисках. По стеклу застучали непрошенные капли, и я закрыла глаза, со странным трепетом вспоминая, как долго простояла прижатой к телу Эдварда, прижатой резко, но вовсе не в приступе нежности, а с целью скрыть непрошенные слёзы, горячими каплями стекающие по его лицу и остывающие у меня на волосах ледяной утренней росой. — Я ведь… совсем ничего о тебе не знаю, — начала я, поджимая губы и осторожно поднимая на него взгляд. Эдвард сидел на диване в расслабленной позе, но на иголках нервного напряжения, раздосадованный, уставший, загнанный в угол. — Уже узнала больше, чем нужно. — отрезал он, с горечью отводя взгляд в окно, где к нам уже стучался дождь с ордером и наручниками. Уголки губ опустились в отвращении, а линия челюсти очертилась жёсткими линиями, сделав лицо Эдварда подобным вытесанному из камня. Он медленно моргнул, будто от этого картинка за окном могла вмиг измениться, а реальность — переключиться на более приятную. Терзаемая вопросами, опасениями и сомнениями, я всё же решилась на свой страх и риск приблизиться к этому дикому зверю с раной в груди. Осторожно, я сползла с дивана и пробралась к его креслу. Он не оттолкнул меня, позволив присесть на подлокотник, но едва я стала чуть неуклюже сползать в его объятия, Эдвард замер, внимательно осматривая моё лицо и взъерошенные пряди волос. Мы почти соприкасались носами, уставшие и скорбящие, медленно моргая раскрасневшимися глазами, кусая пересохшие губы, как вдруг он, так и не разделив со мной дыхания, резко встал с кресла и ушёл, скрываясь за декоративной колонной в другой комнате, словно предоставляя шанс покончить с этим раз и навсегда. Но я застыла, как вкопанная, отвергнутая и разочарованная. Мозг совершенно опустел, а нервы истончились настолько, что строить какие-либо планы было просто невозможно — я просто осталась на подлокотнике кресла, не вставая сбежать, не оставаясь сесть.***
Джеймс по-хозяйски топал по светлому коридору сквозь характерную стойкую ауру лекарственных препаратов, бинтов и тревоги. Дети боятся этого запаха особенно сильно, а взрослые не всегда готовы признаться, что и у них сохранился давний страх, поднимающий голову и неприятно сжимающий лёгкие всякий раз, когда им нужно прямо или косвенно обратиться в больницу. Немолодая женщина прилипла к стеклу, сжимая в покрасневшем кулаке насквозь промокшую салфетку, бог знает какую по счёту, потому что из её кармана торчал смятый, перепачканный тушью платок. Его мать ещё молода, отхлебнув кофе из картонного стаканчика, отметил Джеймс, поравнявшись с нею. — Миссис Ньютон? — спросил он, неохотно пряча за щекой жвачку — стойкое желание перекурить всё это недоразумение под названием «ссылка в богом забытую дыру разгребать навоз» не давало покоя, и он мысленно клялся подать суд на компании-производители никотиновой жвачки. Женщина медленно обратила заплаканное лицо на голос, чуть просиявшее смутной надеждой, словно бы на неё смотрел вовсе не заросший щетиной Джеймс, которого очередная порция никотина волновала больше, чем её слёзы. Он представился, даже не коснувшись значка на поясе. — Они сказали, мой сын может потерять зрение навсегда, — миссис Ньютон снова принялась рыдать, и Джеймс взглянул на парня через стекло, покрытое её отпечатками пальцев и слёз. Майк Ньютон лежал неподвижно, посасывая трубку с кислородом и понятия не имея, что происходит вокруг — без сознания, без осознания, в коме. Он казался вовсе не жильцом: глаза заплыли свекольными булками гематом, фиолетовый нос ещё кровоточил даже через бинты, белые волосы слились с больничной подушкой, делая его багровую, распухшую голову неузнаваемой. — Мэм, скажите, с ним были друзья? Это могли сделать они? — Абсолютно исключено! Мой мальчик с головой на плечах — лидер, за ним следуют. — Выходит, они бросили его в беде? — Выходит, беда была не по силам. Найдите это чудовище. — практически зарычала женщина. Со смутным интересом к делу после неутешительных прогнозов врачей Джеймс наблюдал из машины за тем, как медбрат отговаривал миссис Ньютон садиться за руль в её состоянии, подзывая кого-то из персонала отвезти её домой. Женщина, очевидно, провела в палате немало часов, и больше они не могли позволить ей остаться. Истратив силы на слёзы и препирания, она всё-таки подчинилась и в итоге забралась на пассажирское сидение, беззвучно хлопнув дверью. Джеймс оказался в баре даже раньше, чем в маленьком городке узнали о том, что он прибыл на замену и теперь наравне с остальными разленившимися копами представляет здесь закон. Участвовать в каких-то расследованиях ему хотелось не больше, чем всем этим людям — перестать поглядывать на новое лицо и разойтись по домам. Он уже не испытывал зудящего чувства досады, что его отстранили от реальных дел и отправили в захолустье, а настроился прохлаждаться, понизив градус вовлечённости до состояния лениво тающего льда в своём стакане бурбона. Он просто смотрел на всех этих людей, беззаботно привалившихся к стойке, потягивающих пиво под хруст пережаренных орешков и куриных крыльев: на бородатого парня с акустической гитарой на стуле у микрофона, на толстушку в узких джинсах в объятиях долговязого прыща с кольцом в ухе, на компанию работяг, притихших в углу, на семейную пару перед едва начатым кукурузным пирогом. Но посреди этой расслабленной, почти захолустной идиллии — захолустной её можно было назвать с натяжкой, поскольку в таких городках любили встречать старость бывалые бизнесмены с внушительным наследством — так вот, посреди этой идиллии намётанный глаз Джеймса уловил паренька, Эрика Йорка, заметно взволнованного среди остальных. «Это будет несложно», подумал Джеймс, предварительно изучив приятелей коматозника. Джеймс даже не представлял, насколько его нюх ищейки на самом деле хорош. Он лениво поднялся со своего стула в углу, откуда весь этот вечер внимательно наблюдал за жителями Блэк Даймонд, и двинулся к стойке прямиком к пареньку, что так привлёк его внимание. Дрожащими пальцами тот опрокидывал стопки местной кукурузной барматухи и уже был «навеселе», если так можно было назвать его неуёмный тремор, мандраж, будто осевший на самых кончиках волос. Этот парень видел некоторое дерьмо, как говорится. — Уже есть 21? — поинтересовался Джеймс, кивнув на рюмки, опустошённые так быстро, что бармен даже не успел их заменить. — Тебе какое дело? — огрызнулся парень, щурясь в отвращении от крепости напитка, что заполнил его горло и сковал все рецепторы. — Ну, на ближайшие, надеюсь, лишь пару-тройку недель, не больше, мне есть дело до всякого дерьма, что происходит случайно или намеренно в славном городе Блэк Даймонд. — Джеймс по-хозяйски облокотился одной рукой о стойку, а другой чуть отодвинул край кожаной куртки, посветив крохотным уголком полицейского значка — незачем обнажать его здесь при всех. Жест настолько киношный, но даже для такого предсказуемого сценария парень, как и ожидалось, практически в ужасе, слишком ярком и явном для реакции на простой вопрос о возрасте, послушно опустил глаза и чуть отпрянул. Он пришёл в себя почти в ту же секунду, нацепив маску скучной очевидности, закатил раскосые глаза и потянулся за своим ID. Джеймс остановил его, усмехнувшись. — Ну… ну. Я ж просто спросил, — он мягко вскинул руки в защитном жесте, показательно капитулируя. — Лучше расскажи, что стряслось у озера, — вопрос выплыл из-под верхней губы Джеймса и осторожно осел на кромке стакана. Все вокруг были заняты друг другом, матчем, заглушаемым барной музыкой, хохотом, спорами и отчаянным хрустом орешков. Раскалывайся, сопляк. — Эт что, допрос? Я уже всё им сказал! — Да тише ты, тише. Господи, парень, — примирительно и нарочито по-дружески пожурил его Джеймс. — Мы ж просто выпиваем. — С этими словами он подозвал бармена. — Налей-ка мне и этому парню по-одной, за мой счёт. — Хочу со всем этим разобраться. Видишь ли, приятель твой сейчас в плачевном состоянии и не может даже кивать. Я б на такого силача не замахнулся! А я тот ещё сукин сын, уж поверь. Но кто-то смог. И этот кто-то явно намного, намного злее. Поэтому у меня вопрос: чем вы его так разозлили? Повисла пауза, и парень вздохнул, словно устал объяснять одно и то же, пока Джеймс изо всех сил, не подавая виду, старался не верить в этот спектакль, однако смутное чувство терзало его из реплики в реплику — очевидный сценарий, в котором местные заправские хулиганы, находясь в своей естественной среде, попытались ограбить наивных туристов, но получили неожиданный отпор, звучал правдоподобнее, чем жалкие попытки отмазаться. — Мы шлялись по округе, вышли к озеру позависать и увидели тачку. Поржали, потому что, ну, блин, ему на вид и 25-ти нет, а ездит на таком старпёрском железе. — Старпёрском? — Ну, типа, такие как он берут себе крутые спортивные тачки, а такие как я — прокачивают отцовский пикап. Никто в своём уме не станет ездить на старом «Вольво» в 20. «Вольво» или что-то в этом роде. — «Вольво», значит, — протянул Джеймс, игнорируя уязвлённое эго и завистливость парня, но ума не прилагая, почему их могла заинтересовать машина, которая им… неинтересна? — Так почему началась драка? — Ну, там была эта девушка… Эта девушка. Джеймс читал отчёт и даже видел эту информацию, эти слова, пропечатанные на обычной офисной бумаге обычным отчётным тоном, но только сейчас слово, наверняка уже не для первого полицейского произнесённое парнем, смутным огоньком замигало, потихоньку прожигая в сознании Джеймса зудящий знак. Он пока не понимал, что это значит, лишь инстинктивно отпивая ещё и ещё бурбона, уже давно потерявшего оттенки вкуса за пеленой постепенно разрастающегося предчувствия. Парень нервно утёр проступившую на лбу испарину, не имевшую сейчас ничего общего с алкоголем в душном баре. — Мы, может, и раздолбаи, но таких отбитых, как он, не встречали. — Что за девушка? «Неправильный вопрос» — напомнил себе Джеймс, вмиг отходя от сценария допроса. Простому обывателю его слова не показались бы странными, но только он знал, что прямо сейчас, подобно закодированному алкоголику, он откупоривает заначку виски из шкафчика, что раньше был под замком. — Его девушка, видимо. Она была не в порядке, и мы хотели спросить… — Что значит «не в порядке»? — Бледная, глаза красные, руки в синяках. Майк сказал, мол, «с ним там горячая штучка», ну в шутку. Но когда мы подошли ближе — она была не в порядке. — парень покачал головой, опуская взгляд на свои руки с переплетёнными пальцами. — Она как-то намекнула о том, что нуждается в помощи? — Нет. Он наехал на нас, а она перепугалась и стала защищать его. — Защищать от чего? — Да кто её знает, мы просто хотели спросить, всё ли в порядке! Ни одно из показаний не шло вразрез с тем, что довелось прочесть Джеймсу в отчёте — парень либо заучил легенду наизусть, либо… говорил правду, что сулило куда более интересное развитие событий, чем просто административные штрафы. Джеймс ухватился за край этого ярко-красного клубка, сунул в рот сигарету, а бармену — купюры и покинул бар под недоумёный взгляд Эрика и растерянный — Джейкоба, что невидимой тенью вобрал в себя их диалог, сидя за соседним столиком. — Вы вообще его допрашивали? — спросил Джеймс раздражённо, бросая на стол перечитанные файлы отчёта первичного допроса. Полицейские в изумлении подняли брови, лишь некоторые смельчаки закатила глаза. — Конечно… а что? — Вы в курсе, что он был на Вольво? Все замолчали. — Сэр, они стабильно раз в месяц дают здесь показания, и одна сказка душещипательнее другой. Эти ребята творят всякую дичь, но в этот раз, видимо, нарвались не на того парня. — А если бы Майк Ньютон умер? Полицейские снова замолчали, опустив глаза в свои именные кружки с кофе, кривя и поджимая губы. — «Не тот парень» даже не заявил на них. — Ну естественно! Боится, что и самому достанется за избиение. — Найдите чёртов старый Вольво, мать вашу. — Сэр, тут у многих старые машины, в том числе и у проезжих, к тому же Эрик врёт, как дышит. — В этом городе всего пара тысяч человек. Прочешите базу, поднимите свои жопы и дайте мне список! Прохладный сухой ветер вихрем закружил пыль у входа в участок, осел на одежде и волосах Джеймса, но он словно бы не замечал раздражающего удушливого воздуха, никак не располагающего к перекуру. Охотно подхватывая дым, который Джеймс выдыхал нервной струёй, ветер растворял его в пыли и уносил далеко вниз по улице. В отсутствие руководства лень местных блюстителей порядка была настолько закостенелой в этих краях, что их, казалось, не подстёгивал даже факт конкуренции перед сотрудником из большого города. Они даже не пытались создать видимость работы, чтобы хоть как-то оправдать своё безделье. Для Джеймса история была вполне очевидной — вернее тот факт, что хотя бы часть информации от Эрика была правдой.***
Эдвард вернулся через пару минут с расчёской в руках. Он схватил с дивана подушку, кинул её на пол перед креслом и велел мне сесть, вернее, буквально подхватил и усадил к себе спиной, сам заняв место в кресле. Я тяжело сглотнула и осторожно обхватила его пальцами за щиколотку. Сначала он прикоснулся ладонью, проводя по голове нежную, но уверенную линию, приглаживая непослушные пряди, прокладывая путь, затем и сама щётка заскользила по волосам, моментально обнаруживая спутанные волоски и затем оставляя после себя покорную гладь. Я склонила голову влево, и Эдвард погрузил пальцы в пряди, мягко разделяя их. Он чуть склонился, согревая своей тенью, немного успокаивая мои нервы, и эта тревога в груди сменилась горечью и скорбью по прошлому, которое даже не принадлежало мне. Здесь только я принадлежу. Ему. Спутанная солома вновь приняла вид ухоженного шёлка, заботливо покрывающего моё левое плечо, но Эдвард продолжал наносить последние штрихи, очевидно задумавшись о своём, словно в трансе повторяя действия снова и снова. Он расчёсывал волосы мамы, и делал это достаточно часто, потому что сейчас, в минуты скорбного забвения, это было единственным, что способно было утешить. Как жаль, что людям приходится пережить такой ужас; как жаль, что им потом с этим жить, борясь с последствиями, комом в горле осевшим чувством вины за случайность. За трагическое стечение обстоятельств. Как же жаль, что я раньше не знала о его трагедии. Но сделало ли это меня более чуткой, сподвигло бы искренне обратить внимание или из-за чувства жалости? Какое это уже имеет значение. Люди не должны так страдать, Эдвард не должен винить себя… — Мне очень жаль твою маму, Эдвард, — сказала я тихо и искренне. И зря. — Ты её даже не знала. Как может быть жаль того, кто воспитал такого монстра. — Не будь таким ядовитым. — сказала я с мольбой в голосе, плотнее прижимая к себе ноги — ещё немного, и я врасту в пол. — Тебя жестоким сделала не она… а то, что с ней случилось. Ты можешь храбриться и оскорбиться моей жалости, но мне жаль. Мне очень вас жаль. Вы — хорошие люди в плохой ситуации. — Я что, на сеансе у психоаналитика? — холодно процедил он, очевидно теряя последние крупицы самообладания и полностью прерывая свои успокаивающие поглаживания и расчёсывание. Мои глаза закрылись, и все предметы, запечатлённые перед глазами, предстали в новом свете — выцветшими, тёмными, гнилыми. Разводы чёрной плесени покрывали практически каждый угол, диван понуро смотрел на нас изодранной обивкой, через грязные занавески едва пробивался солнечный свет, а зловеще разинутая пасть камина кишела коррозией обугленных книг и старой золы. Мне стало не по себе, пальцы машинально заскребли по полу, чтобы почувствовать землю под ногами, а к горлу подкатила тошнота. — Разве тебе всё равно, что я чувствую по этому поводу? — спросила я, едва морок рассеялся. — Мне всё равно, что Я чувствую по этому поводу. — Знаешь, мы со всем справимся, Эдвард, — решительно сказала я, оборачиваясь к его уставшему лицу со следами непрошенных слёз: раскрасневшиеся глаза с тусклым свечением пожухлой зелени уставились прямо в мои, мокрые ресницы дрогнули пару раз, а губы чуть поджались. — Я не смогла быть с тобой тогда давно, но сейчас. я хочу понять и хочу поддержать тебя. — оказываясь, наконец, снова на одном уровне, мы соприкоснулись лбами, крепко закрыв глаза. Головокружение, что стало неотъемлемой частью моего самоощущения, усилилось, но тёплые ладони Эдварда, успокаивающе поглаживающие спину, делали ощущение схожим с катанием на больших тяжёлых волнах, что захлёстывали поцелуями и потоками горячего дыхания.***
— Всё очень просто: вот — перед тобой двенадцать тачек марки «Вольво», всего двенадцать, заметь, семь из них — не серые, две — принадлежат пожилым парам, одна — инвалиду, одна — молодой одинокой матери, и одна — Карлайлу Каллену, который фактически не проживает в Блэк Даймонд. Давай угадаем, кого надо искать? — как маленькому, Джеймс объяснял явно пристыженному полицейскому простые истины, нависая над его столом как отец над школьником с паршивой успеваемостью. Каллен? Крохотная лампочка в пытливом сознании Джеймса загорелась слишком ярко, чтобы не заметить. — Я тормозил их пару месяцев назад, — сказал один из офицеров, лениво просунув большие пальцы рук в карманы форменных штанов. — Их? — Да, сэр, его сын был с девушкой. Несущественное превышение скорости, но я всегда пробиваю номера. — он горделиво выпятил грудь, не поглядывая на коллег, но очевидно ожидая одобрения на их фоне. Джеймс как коршун склонился над столом, переваривая информацию, глаза его бегали из стороны в сторону, но не могли сфокусироваться ни на чём конкретно. Он словно готовился к прыжку, как хищный кот переминаясь с ноги на ногу. — И вы, блять, не проверили его в первую очередь?! — Сэр, да этим никто заняться не успел даже, сразу вы приехали. Сэр. Джеймс закатил глаза и, стянув со спинки стула куртку, молча направился в выходу. Озадаченные офицеры лишь окликнули его и предложили помощь, но в ответ получили команду «отбой» небрежным жестом. Они сейчас только мешали. Курить хотелось просто невыносимо, а в груди защекотало знакомое чувство, колючее, как шпоры, головокружительное, как наркотик, чувство сродни одержимости, затягивающее подобно азартной игре, как позабытое слово, вертящееся на языке, как запах приближающейся бури. Потирая руль своей машины, Джеймс курил со спокойным видом, даже не выпуская сигарету из зубов, пропитываясь густым дымом насквозь, и эта сероватая пелена постепенно рассеивалась, и всё аккуратно становилось на свои места. Джеймс вдавил педаль газа. — Пахнет охренительным совпадением, — пропел детектив, вскрывая не успевший запылиться ящик с его персональным любимым, нераскрытым делом под названием «Белла Свон» в чертогах собственного разума. Одним из файлов этом ящике было, конечно же, краткое досье на Роуз Каллен, работодателя Беллы. Несколько месяцев назад он уже было отбросил затею преследовать девушку — Лоран не шутил и действительно мог упрятать его задницу далеко в дыру отчуждения, а то и вовсе лишить значка, но как же Джеймс истосковался по этому чувству… Раскрытыми глазами Джейкоб сверлил потолок своей небольшой комнаты, казалось, изучив на нём каждый миллиметр пространства за эту ночь: ветви мелких трещин тянулись к окну грифельными витиеватыми линиями, врастали в стекло и замирали там навсегда; тёмные пятна зарождавшейся по углам плесени напоминали о влажном лете — несовершенства, которые неплохо бы заделать, но мысли всё равно то и дело возвращались к Этой Девушке. Рука потянулась к телефонной трубке. — Добрый день, меня зовут Джейкоб Блэк, социальная служба округа Кинг… — Меня не интересуют опросы. — Тогда могу я услышать Бэллу? Повисла пауза и такая стерильная тишина, что Джейкоб мог услышать, как Эдвард сглотнул подступивший ком в горле. Он медленно моргнул и повернулся, направив стрелы пронзительного взгляда на Бэллу. Его лицо как будто на мгновение прояснилось, разгладилось от привычной хмурости, а тон голоса стал отвратительно искусственным и остранённым. — Здесь нет никакой Бэллы, вы ошиблись. — Я уже ранее звонил и говорил с девушкой по имени Бэлла, — как можно более нейтральным голосом произнёс Джейкоб. — Что ж, вероятно, это была моя сестра. Она часто гостит здесь и дурачится. — Поняятно, сэр… А ваше имя я могу узнать? Смутный огонёк, от которого саднит в душе. Звоночек, чей поначалу нежный звон постепенно нарастал, заглушая собой абсолютно всё, и Джейкоб больше не мог его игнорировать, поэтому он натянул кепку на голову, перекинул сумку с анкетами через плечо и, звеня ключами, отправился по адресу, который не давал ему покоя уже столько времени. Отправился отпирать этот засов, потому что подсознательно понимал, что обнаружит.